Он снова надел наушники и стал перебирать струны на воображаемой гитаре под неистовую музыку песни «Лайк э рок». Скэлли включил телевизор и поймал трансляцию игры в бейсбол, но звук не включал. Играли команды «Метс» и «Кабз». Изумительная это штука — бейсбол, как музыкальное сопровождение к жизни, где любой другой вид спорта лишь прерывал его. Выезжая со стоянки, он посмотрел в затемненное стекло лимузина и — как раз вовремя — увидел злобно выглядевшую медсестру, которая выкатывала из дверей дряхлого старика в инвалидной коляске. Медсестра и старик несколько раз посмотрели вправо и влево. Старик делал это более медлительно — голова у него держалась на жиденькой шее.

Рэчел Филлипс глубоко вдохнула в себя приличную дозу наркотика из стеклянной трубочки и передала ее Скэлли.

— Нет, спасибо.

— Воздерживаешься или уже забалдел?

— Я балдею от жизни. — Он улыбнулся, обнажив при этом белые зубы, ослепительной улыбкой, известной всем по рекламе бутербродов «хотдог». Эта улыбка превращала непорочных девушек в брызгающих слюной ведьм. Он пользовался этой улыбкой в ресторане, где официантки с готовностью меняли ему блюда. Благодаря этой улыбке, он выходил сухим из переделок, хотя иногда она была и причиной того, что он в них попадал. Однако на эту богатую суку улыбка не подействовала — по зубному мосту она определила, что он ставился не у самых престижных дантистов.

— У тебя очень хорошие рекомендации. — Рэчел отложила трубочку в сторону и поднялась, как кобра из корзины фокусника. Выражение лица вдруг стало сразу деловым. — Если твои услуги не будут слишком дорогостоящими, то, возможно, мы ими воспользуемся.

— «Если»… Вы не слишком уверены.

Ее взгляд стал жестким:

— Когда берешь человека не из наших, то иногда не бываешь уверен.

Скэлли подумал про себя, что ему следует закрыть школу лыжников и вместо нее открыть школу для богатых сучек, пожелавших стать наркодельцами. Он учил бы их ругаться, выходить на поверхность Луны и, прежде всего, тому, что осторожность — это фигня на постном масле, ибо суть заключалась в том, что те, к кому относишься с опаской, боятся тебя больше, чем ты их.

— Я беру пять процентов от розничной цены товара. Ты можешь поднимать брови от удивления так высоко, как тебе хочется, радость моя, но ты не менее удивилась бы, если бы знала, что это чуть больше издержек, на которые я иду. В любом случае, если хочешь поторговаться, то я посоветовал бы тебе не толковать о делах в таких местах, как это.

Другого такого места найти было нельзя. Дом был точной копией особняка Монтчелло. Он был возведен еще дедом Рэчел (питомцем Вирджинского университета, хотя далеко не демократом и последователем Джефферсона). Когда дом перешел по наследству к Рэчел (ее бабушки, дедушки и родители умерли к тому времени), она внесла в обстановку некоторые изменения, выбросив английскую мебель XVIII века, мебель в стиле Людовика XVI и Карла X, эпох Регентства, королевы Виктории, королей Георгов и эпохи Директората, веджвудский фарфор, майолику, персидские ковры, портреты собак и книги. Вместо этого она обставила дом в духе современного дизайна. Тут было всего понемногу: Розмари Кастро, Жан Дюнан, Роберт Заканич, Корд, Рульман, Роджер Митчел. Все они дополнялись сауной, кортом, комнатой в стиле «Наутилус» и солярием.

Скэлли продолжал:

— Тот факт, что я сижу здесь и не требую двадцать процентов, говорит о том, что я заслуживаю внимания независимо от того, очень хорошие у меня рекомендации или нет. Решай сама — соглашаться или нет, поскольку в случае отказа найдутся другие, кто на такие условия пойдет… Да, пока не забыл. С каждой партии груза я беру шесть «О» для того, чтобы держать свой нос и носы своих друзей в хорошей спортивной форме. Шесть «О» помимо товара, который я буду брать. — Он вытянул ноги, положив свои туфли на уникальный кофейный столик, чем, сам того не желая, произвел эффект на Рэчел.

Рэчел Филлипс некоторое время хранила молчание. Она была не из тех дам, которые набрасываются на шофера в майке, с сигаретой в зубах, со свисающей прядью со лба, замасленными руками и выступающими капельками пота на бровях, и отдаются ему на капоте машины. Такой она решительно не была. Она не особо якшалась с равными. Такое прохладное отношение привело к тому, что вокруг Рэчел были люди, вхожие в ее круг (или, по ее любимому определению, вне круга и над ним), и прохождение через границу окружности позволялось лишь тем, кому Рэчел давала пропуск. Список «большого круга» включал в себя около четырехсот человек, чей антиквариат был занесен в каталог «Нью-Йорк», а газеты пестрели их фотографиями. Сорок из них, шедшие первыми в списке, были известны как «Сорок богатейших» и входили в «малый круг» Рэчел. Эти люди были недосягаемы как для репортеров, охотившихся на них в поисках сплетен, так и для мафиози. Они посещали такие клубы, рестораны, острова и лыжные курорты, о которых никто и слыхом не слыхивал. Но даже если их присутствие там и бывало обнаружено, то репортеры, прибыв туда, никого не заставали. Вечеринки «малого круга» гремели на весь город, но ни один посторонний не был очевидцем. «Неуловимые», — писали о них газеты, этот термин они часто применяли к террористическим организациям, с которыми у «сорока» была одна общая черта: непоколебимая убежденность в том, что они имеют право поступать, как боги.

Однако в жизни Рэчел было одно «но». Она любила одурманивать себя наркотиками, и чем чаще она это делала, тем труднее ей было получить эффект от одного и того же наркотика. «Сода», «скала», «пыль» стали такими же привычными, как табак, еда или спиртное.

Солнце регулярно садилось за морем и снежными вершинами и снова вставало, подавая знак к окончанию вечеринок; яхты становились на якорь в портах; в самолете ощущался толчок при взлете и посадке, но в любом случае они летали как бы сами по себе; одежда казалась причудливой, секс становился скучным занятием. Какое-то время Рэчел все это устраивало, но не долго, до того момента, когда ей пришла в голову новая мысль. Случилось это при обстоятельствах, достойных упоминания. Она была в Рио и сидела на перилах на двенадцатом этаже отеля «Шератон» нагая, если не считать ожерелья, в котором жемчужина неправильной формы была обрамлена золотом и свисала на шелковом шнурке. Она курила, пила шампанское тысяча девятьсот семьдесят девятого года, втянув полграмма «соды» в нос, и поглядывала через развевающиеся занавески, как Кит Болтон трахает проститутку. До этого Кит оттрахал Рэчел, привязав ее к кровати лиловой шелковой рубашкой и белыми трусиками. Именно тогда это пришло ей в голову впервые, а вот теперь эта мысль вновь вернулась к ней — ускользни она от своего изысканного окружения и посмотри, как живут остальные девяносто девять процентов, найди она человека, который назвал бы ее «моя милая», — и в результате она была бы на новой высоте, пережила бы духовный подъем.

— Мой партнер в Мексике проводит подготовительную работу для регулярной отгрузки товара. Завтра ты встретишь его в Эль-Пасо. Сегодня вечером у меня есть планы для тебя.

Скэлли даже вздохнул от такого любительского подхода Рэчел.

— Если каждый раз при встрече ты мне будешь говорить о своих планах, то с таким же успехом ты можешь арендовать рекламный щит. Я не отправлюсь в Эль-Пасо даже для встречи Тины Тернер. Я из принципа сторонюсь бывших членов Конфедерации. Я иду своим маршрутом, и если тебе кажется, что он окольный, то у тебя никто не отнимает права так думать. Сегодня на вечер у меня свои личные планы, а кроме того, я не трахаю женщин, с которыми работаю, — это вносит путаницу в дела.

Рэчел улыбнулась. Она уже почувствовала это — высоту, подъем, встряску. Рэчел была на пути к балкону, рукой маня его за собой:

— Давай выйдем на воздух.

Внешний вид парка возле дома она также изменила. По ее приказу выкорчевали самшитовый кустарник, ликвидировали лабиринты остролиста, небольшие клумбы, освободив эту площадку под теннисный корт и бассейн. Для уединенности Рэчел решила сохранить живую изгородь из красного клена, яблонь, боярышника, шиповника и терновника, обрамленную лилейником и диким виноградом.