Он направился к запечатанной двери кабинета. Взглянул на глаз камеры. Не фурычит. Отключена. Вставил пластиковую карточку в щель электронного замка и зажмурился. Раздался мягкий глухой щелчок. И звук от Славика:

— Фух–х–х…

Он нежно подтолкнул дверь и оказался внутри «святая святых». Кинул взгляд по углам комнаты. И уже смелее прошёл внутрь, к столу. Открыл папку с документами. Опять хмыкнул. Обошёл стол, сел на кожаное кресло и выкатил один за другим ящики. Кивнул содержимому самого нижнего. Вытащил пакет и выудил оттуда какую–то брошюру. Потом всё, кроме книжечки, сложил обратно. Вылез из–за стола и прокрался к высокому шкафу, открывать дверцы не стал. Подошёл вплотную к стене и заглянул в расстояние между шкафом и стеной. Закусил губу. Потом присел и провёл руками по плинтусу, продвинулся вслед за узким коробом проводки в цвет плинтуса, упёрся лбом в стол. Вновь хмыкнул. И стремительно выбежал из комнаты, прихватив с собой маленькую книжицу. Тихонько закрыл дверь, дождался глухого щелчка. Вернулся в спальню к Власу. Вложил пластиковую карту–ключ в визитницу, как было. Ещё несколько секунд постоял над спящим телом. Не удержался: провёл пальцем по лбу. Лицо дрогнуло, и Славика сдуло в одно мгновение. Он вновь лежал у себя в постели и пытался заснуть. До чёртового подъёма, отягощённого обязательной пробежкой, оставалось чуть больше часа.

***

Влас не изменял себе: ни в утренней пробежке, ни в богатом на клетчатку завтраке, ни в жёстком распорядке дня. Он никогда не терял ключей, никогда не забывал нигде телефон, никогда не оставлял без присмотра ценности. И с презрительностью смотрел на незадачливого Георга, который славился своей неорганизованностью. Дениса он уважал больше. Тот был профессионал, неболтун и, что важно, не боялся говорить Северинову правду в глаза. Единственное, что раздражало в Дэне — это та растерянность, что побеждала его в отношениях с женщинами. С Анжелой конкретно. Влас считал Анжелу тупой, хоть и не блондинкой, а значит, не достойной друга. Тем более недостойной, чтобы она им крутила и изменяла ему.

Влас же придерживался раз и навсегда установленных правил. И даже беспутный Славик не мог сломать эти правила. И несмотря на то, что Влас чувствовал, что этот провинциальный парень вызывает в нём какие–то новые ощущения, он боролся с собой. Он даже решил не провоцировать Славку на ошибки, чтобы не подсесть на работу девайсами. Чтобы не мучиться от тупиковых отношений, что рождались, когда он наглаживал стройное тело после порки, чтобы не давиться от невозможности тупо трахнуть расслабленного нижнего. Нет! Даже думать так не нужно! Все отношения нужно загнать в схему, в педантичные требования, в алгоритмичность общения.

И получалось. Да и Славка, по–видимому, опасался наказаний. На пробежку вскакивал по первому требованию, ложкой по тарелке не стучал, не матерился, на алкогольный бар не посягал, вещи не разбрасывал, а вечером уже не возгудал, когда Влас приказывал сесть на пол, на колени, сидеть рядом, уставившись в пол. Правда, уже в четверг Славик провинился. Очень серьёзно.

Было два часа дня, Влас вернулся с обеда, когда поступил сигнал от охраны дома. Охранник сообщал, что сработала сигнализация в его квартире. И не противопожарная, а сигнализация дверей в кабинет. Благо, что на вторую половину дня у Северинова не было назначено встреч с нужными людьми, только рутина. Это позволило ему сорваться домой, не предупредив отца.

Славка забрался под свою кровать — спрятался от взбешённого хозяина, в ужасе слушая противный писк сигнала, что шёл от кабинета. Северинов сначала отключил этот писк, выпроводил охранников, расписавшись в учётном журнале вызовов. Осмотрел электронный замок, выругался шёпотом и только после этого отправился на поиски мелкого преступника. Нашёл сразу, ибо чутьё у Власа на Славика — нюх на виноватость.

В безупречном костюме Влас улёгся на пол, на живот, по–другому никак было Славика не разглядеть.

— Ну, вылезай.

— Не–а, мне и тут хорошо.

— Не будь ребёнком. Вылезай.

— Зачем?

— А зачем ты полез в кабинет?

— Меня мучила эта… дилемма.

— Кто тебя мучил? — засмеялся Влас.

— Невозможность туда зайти! — независимо ответил Славик из тёмного угла. — Я везде всё уже знаю! То, что у тебя под кроватью лежит Хемингуэй. Книжка такая! То, что на антресолях есть прикольный тренажёр. То, что у тебя три! Три одинаковых кроссовков… Нахрена?

— Во–первых, не одинаковых, они для разных сезонов и разных тренировок, во–вторых, не «кроссовков», а «кроссовок», в-третьих, кроссовок всё же три пары, а не три штуки.

— Пофик! Ещё в нижнем ящике шкафчика есть фондюшница, я теперь знаю, чо это. Там инструкция прилагалась. Почему бы нам что–нибудь не сфондють? А на лоджии стоит велик. Кру–у–уть! Какой–то навороченный. И ещё там обоина отклеилась, на лоджии, я подклеил.

— Чем?

— Хм, я уже всё вынюхал и нашёл в маленькой комнате, где у тебя бардачина, полпачки обойного клея. А в той идиотской комнате я среди всяких уродских извращенских штук нашёл мягонькую кисточку. Ей и поклеил. А ещё в этой комнате на одной стене панель двигается и зеркало за неё прячется… Вот! Это для чего зеркало–то?

— Для остроты ощущений. А маленькая комната — это подсобное помещение. Ты не юли, зачем полез в кабинет?

— От любопытства.

— Я ж тебе сказал, что там сигнализация.

— А вдруг бы мне удалось её обмануть.

— Так. Хватит там сидеть. Вылезай.

— Я вылезу, а ты меня побьёшь. Нашёл лоха! Считай, что я попросил политического убежища у кровати. И мне не отказали.

— Сдохнешь от голода или от скуки.

— Я терпеливый!

— Да уж… Ладно, сиди там. — И Влас встал с пола, отряхнул невидимую пыль и отправился мыть руки.

— А ты ведь сейчас на работу пойдёшь? — с надеждой вслед ему крикнул Славка. — Там, поди, клиенты заждались?

Северинов не стал отвечать. Он решил просто подождать, зная темперамент своего воспитанника. Но тот оказался очень стойким. Сидел под кроватью как крот, носа на белый свет не выставлял. Наверное, на пару часов окопался. Тогда Влас на носочках прошёл в коридор мимо Славкиной комнаты, надел туфли и… типа бесшумно вышел из квартиры. Щелчок входной двери нельзя сделать тише–громче. Его по–любому слышно. И тут Славик активизировался. Буквально подполз к опасному периметру кровати, вытащил нос, прислушался и быстро–быстро заработал руками и коленями, вылез из укрытия и вчистил в туалет. Видимо, приспичило парню. А вот на обратном пути, как только он открыл дверь сей гигиенической комнаты, тут же был схвачен. Успел только охнуть и шёпотом удивиться:

— Ты ж ушёл? Обманул, козёл!

— А ты же не думаешь, что я оставлю тебя без наказания? — И появившийся из ниоткуда Влас потащил упиравшегося всеми конечностями в ту самую комнату. Хотя ведь не хотел, думал прекратить… Но охота оказалась сильнее.

— Ты! Оставь меня! Откудова сила–то такая? Блин! — это Славик возмущался, пыхтя на все лады, пытаясь вывернуться из захвата, пытаясь зазвездить Северинову в глаз — не доставал, в живот — не получалось, в пах — не догадался.

— Это я с–с–спортом занимаюсь… Чёрт! Тяжёлый! Всё, хватит дёргаться! Всё равно ведь дотащу! — несмотря на «спорт», тоже пыхтел Северинов. На выходе из большой комнаты Славке удалось упереться ногами в дверной косяк, Влас перестарался, так как слишком резко развернулся с вихляющим грузом да и свалился с ним на пол. Груз было вырвался и на четвереньках впилил прочь, но был схвачен за ногу, и теперь Северинов поволок Славку по гладкому полу: дело пошло быстрее, хотя наказуемому удалось ухватиться за ножку полустула–полукресла в стиле модерн. Но стул был слишком лёгкий, поехал вслед за Славкой. Получилась кавалькада: локомотив, Славка и шикарный стул с витой спинкой. Правда, стул пришлось оставить в коридоре, так как он, перевернувшись, застрял в проёме, а Влас ногой почти встал на запястье бедолаги Славика и заставил его разжать пальцы. Хлоп — и дверь страшной комнаты отрезала обоих от здравого мира, где можно договориться, схитрить, разжалобить.