И вот теперь он позорит его на весь банк: слишком громко говорит (в офисе нужно цедить слова, а не разевать рот), слишком активно вертит башкой, не идёт, а подпрыгивает, назвал Анатольского из кредитного отдела «дядечкой», а Нинель Рихманн, пережившую около десяти пластических операций, хотя и шёпотом, но на весь лифт окрестил «мумией». Конечно, весть о том, что Северинов–младший привёл какого–то парня с собой, быстро облетела всё заведение. Поэтому целый день народ ломился с разными важными и абсолютно никчёмными делами и вопросами. И даже пожаловал отец.

— Ух ты, какой птенчик! — сразу с порога начал он. — И чем это он занимается?

— Архивирует устаревшие документы, — защищаясь, ответил Влас.

— Странно, делопроизводителей нет, что ли?

— Пап. Так надо.

— Надо ему… Вся контора на ушах. Этого надо тебе? — И подошёл к застывшему над компьютером за боковым столиком Славику. — Обижает тебя мой сынок?

— Ага! — радостно кивнул головой тот.

— Это он может. — Григорий Тимофеевич очень внимательно вгляделся в Славкино лицо. Даже показалось, что они в гляделки играют, только один нахмурившись, а другой озорно направив взор. И вдруг гранд–хозяин банка, хитро прищурившись, выдал: — А ты ему сдачи давай!

— Ага! Какой он и какой я! Зырьте! — нисколько не смутившись, отреагировал Славка, соскочил, скинул пиджак и начал расстёгивать штаны. Власа прошиб холодный пот: это мелкий сейчас следы от ремня будет демонстрировать? Еле остановил засранца. Еле выпроводил отца, заинтересовавшегося физическими параметрами подопечного. А после дал тому леща, понятно же, что тот специально шокировать Северинова–старшего хотел. Не такой Славка и дурень. Совсем не такой…

В целом же Влас выдохнул в конце рабочего дня. Славик смирно сидел в кабинете, выполнил всю «мелочёвку», освоил шрёдер, радостно смотрел кино, пока Влас носился по банку, ругался по телефону и укатывал на совещание. На обеде парень развлекал его закадычных друзей. Те с удовольствием с ним болтали, на самом деле ёрничая над ниочёмышем. Всё прошло нормально. Влас после работы даже повёз Славку в рыбный ресторан так, чтобы быть вдвоём. Чтобы теперь самому насладиться трёпом этого занятного воспитанника.

Достопочтенная публика! Перед вами выступает знаменитый канатоходец! Он балансирует без страховки на опасной высоте! Почти под куполом цирка! Смертельный номер!

========== Номер девятый: «Конный» ==========

В воскресенье — аристократическая программа: Северинов посвящает день конно–спортивному клубу «Корнет». Нельзя сказать, что Влас увлекался верховой ездой, но пару раз в сезон выезжал в Подмосковье и объезжал хорошо знакомого коника — андалузца рыжей масти Гвидо — зимой в манеже, а летом в полевых условиях. Георг и Дэн тоже частенько выбирались в «Корнет», но в этот раз поехал только Георг. Денис опасался, что встретится в клубе с Анжелой, ведь коннозаводчик — её отец, поэтому девушка заядлая наездница. Славик тоже не обрадовался этой поездке, начал ныть:

— Там воняет! А если я нае… упаду? Лучше свози меня к мамке. И в кинуху. И в клубешник, в тот же самый! Нафига кони? Я и так как конь каждое утро бегаю, ты меня ещё и стегаешь…

Но разве можно переубедить Власа и изменить его железобетонно выстроенные планы? Единственное, что он пообещал и выполнил — так это заехал перед «Корнетом» в районную больницу. Там он вновь выдержал атаку местных фотоколлекционеров брендовых автомобилей и просто любопытствующих больных, уныло гуляющих в толстых фланелевых халатах. Славка опять отсутствовал около получаса, вернулся довольнющий. Потом они ещё заехали в магазин, чтобы приобрести для Славки обувь для езды верхом: ботинки и краги. Подходящие штаны и клетчатую рубашку Влас нашёл подопечному среди своих вещей.

За городом совершенно другое лето — не такое угорелое. Оно варевом солнечных лучей выпаривает запахи травы и земли, заполняет истомой и ленью воздушное пространство, переносит флотилию пуха одуванчиков, щекоча лица обалдевших горожан и раздражая местных жителей, хозяев лета. За городом тихо, и природа здесь как бы не обращает на тебя, на жалкого человечка, внимания, кем бы ты ни был: банкиром или безработным. Влас это чувствовал. Похоже чувствовал и Славка, так как парень приумолк и поначалу всё скрывался за спиной Северинова, нервно оглядываясь вокруг. И только в конюшне любопытство победило насторожённость. Славке явно нравились лошади, он устремлялся к каждому деннику, чтобы «поздоровкаться» с каждым представителем непарнокопытных. Конюший — пожилой уже Матвей Петрович (он же просто Петрович) — всякий раз недовольно реагировал, опасаясь, что животные испугаются и навредят этому беспокойному мальчишке. Но лошади как раз приветливо встречали того как родного, не фыркали и не били нервно копытами. Севериновский красавец Гвидо уже ждал своего седока, а вот для Славика коня придётся подбирать.

Но Славка сам определился: повис на заграждении денника с надписью: «Ахалтекинская порода, Барс, 3 года». Конь доверчиво потыкал мордой в лицо Славке, а тот без страха и сомнения начал чесать того за ухом.

— Барсик! Черныш! Красавчик! Умница, хороший мальчик, — выводил славословия Славка.

— Нет–нет! — попытался остановить его Петрович. — Барс слишком ретив для новичка, он будет слушаться только уверенного наездника, да и вообще он с характером, упрям. Выбирайте–ка другого, вон Матрёшка, кобылка спокойная…

— Не–е–ет! Хочу Барсика! Я справлюсь! — И тут Славка выдал: — Я так–то умею, ездил, знаю.

— Умеешь? Да ты аристократ! — поддел его Георг.

— Я, в отличие от некоторых, в деревне рос: умею и косить, и доить, и на лошадках запросто!

И Влас согласился, чтобы привередливый ахалтекинец Барс стал Славкиным другом, хотя и видел раньше, что этот жеребец чересчур горячий и мятежный — не чета его рассудительному и чуткому к командам Гвидо. «Ничего, небось шею не сломает, — размышлял Влас, — но самоуверенность–то этот конь у него укоротит».

Не тут–то было! Барса как подменили: никакого пыха ноздрей и яростного глаза, никакого брыкания и недоуменного разворота шеи с короткой гривой к надоедливому седоку. Славка, во–первых, очень лихо вскочил в седло, при этом сам укоротив стремена, как будто для галопа. Во–вторых, неожиданно верно стал разговаривать с животным, причмокивая и присвистывая так, что тот тут же повиновался ему. В–третьих, продемонстрировал сразу правильную посадку спины, положение ног. В–четвёртых, тут же припустил, спокойный шаг его не устраивал — скомандовал и погнал рысцой. Георг немедленно отстал, он любит только неспешный ход и обломовское философствование на фоне среднерусской равнины. А Власу пришлось следовать за вертлявым воспитанником, который так неожиданно оказался лошадником.

Мимо маленького леска по просеке, свернув на широкую утоптанную тропу, смахнув пыльцу с каких–то высоких розовых цветочков, мимо опушки с загадочным кособоким уродским строением и по песчаной дороге вдоль бесконечного поля, засеянного какой–то кормовой культурой. Сначала рысцой, потом Славик развернулся и нагло продемонстрировал «фак» своему властному хозяину, что смотрелся знатным баронетом на точёной фигурке густогривого Гвидо. Парень принял лихую стойку, прижавшись коленями к корпусу Барсика, поднявшись на стременах, пригнувшись к самой шее, свистнув протяжно сквозь зубы — это он пустил жеребца галопом. Барс по–ребячески взлягнул и, взбив копытами песок и пыль, припустил вскачь, стремительно отдаляясь от чопорного преследователя.

— Вот паршивец! — вскричал азартно Влас и тоже пришпорил коня и в манежной манере, прямо удерживая спину, погнался за наглым «будёновцем» — неуловимым мстителем.

Проскакали мимо рукоплещущего ароматами поля, вновь погрузились в рощу, где терялись все звуки и порой по лицу скользили берёзовые липкие веточки. Вылетели на чудную ромашковую лужайку, напугав каких–то больших птиц. Славка улюлюкал и свистел, выбившаяся из–за пояса рубаха развевалась горбатым парусом. Влас преследовал молча, сжав зубы и весело прищурившись. Его редкой в России породы конь, казалось, тоже прищурился и сжал зубы, бежал, красиво вздымая ноги, почти не раскачивая корпус, врезаясь во встречный ветер широкой грудью, красуясь шёлковым хвостом и длинной гривой. Не то что Славкин Барсик, тот если бы мог, то тоже улюлюкал! Конь–гепард с азиатским глазом, конь–юноша, сухой и стремительный, резво удирал от конкурента голубых кровей, яростно раздувая ноздри. «Догоню! Догоню и…» — стучало в голове Власа. «Догони! Догони и…» — отзывалось аллюром в Славкиной кипящей крови.