— Влас Григорьевич, уже минут сорок до вас не могут дозвониться из вашего дома, там ЧП. Вам нужно срочно связаться с ними. — Это сообщение резко охладило забитую горячими решениями голову. Северинов тут же позвонил охране.

— Алло, это Северинов. Что случилось?

— Влас Григорьевич, тут такое дело… — заблеял кто–то на том конце. — Протечка у вас. Славик нас сразу вызвал. Мы воду, конечно, подсобрали, господин Григорьев снизу не пострадал, но электричество пришлось по стояку всему вырубить. Там прямой наводочкой в аппаратик и термодатчик тёплого пола водица лилась. Опа–а–асно!

— Не понял. Какая водица?

— Так из аквариума.

— Что с аквариумом?

— Вы только не беспокойтесь, все рыбы живы. — Человек с той стороны контакта, по–видимому, считал, что ничего дороже карпиков у Северинова нет. — Славик их спас.

— Славик, значит…

— Он очень переживает.

— Передайте ему, что я еду, пусть переживает, — угрожающе двусмысленно ответил Влас. — С электричеством что? Включили уже?

— Нет, ждём вашего разрешения, чтобы электрика вызвать. Там же платный вызов.

— Какая тупость! Вызывайте! Я еду! — уже взревел Влас. Он бросил трубку, рявкнул Марине: — Всё, без меня тут! Дойди до Столетова, пусть он лично проверит прессу и позвонит в «Мариотт» через час, пусть отчитаются, всё ли исправили.

Влас мчался домой словно одержимый: возбуждён и пьян от злого куража. Ему даже было неинтересно, что там стряслось. Главное, в этом виноват Славка. Мелькнула шальная мысль: «А что, если предъявить парню счёт за испорченный тысячелитровый аквариум? Можно присовокупить ещё какой–нибудь мифический ущерб от этой аварии… И потребовать остаться, чтобы отработал… Как отработал? Чёрт!» Всё перемешалось в сознании Власа: и любимая лихорадка от близкого триумфа в банке, ведь сделка почти полностью его детище, и азарт обмануть дорогу, подрезая вялых водителей и пугая их своей агрессивной машиной, и предчувствие, что со Славкой всё решится уже сегодня, что он возьмёт над ним верх.

Быстро добраться всё равно не удалось: тысячи и тысячи машин на раскалённых, лоснящихся от асфальтового пота дорогах не понимали, что быстрее нужно именно тебе, а они могут и подождать. Плевать на все эти пикалки, засекающие камеры, плевать на все эти негодующие взгляды и матерящиеся рты, что появляются в ответ на нагло освоенные трамвайные пути. Влас распалялся с каждым оставленным позади кварталом, к дому он подъехал на пределе: искрил и фонил возбуждением.

В квартире чесали затылки охранник и меланхоличный тощий электрик, который уверил, что ничего страшного не произошло, что его вообще зря вызывали, велел просто не включать пока пол с обогревом, чтобы термостат просох. Аквариум был уныло пуст, только гордый искусственный коралл вздымался со дна, на котором мокрой кашей лежали водоросли. Ковёр чавкал от воды, на стене около аккуратного прибора–нагревателя тёмным пятном выделялись мокрые обои. Действительно, как специально, рана в аквариуме пришлась на шов и затопила аккурат термостат. Влас деловито распрощался с электриком и охранником, выслушав их ЦУ, и пошёл искать Славку. Хотя зачем искать? Было ясно, где он. В ванной.

Он сидел на коленях перед чашей, свесив в воду локти. В воде плавали карпы кои. Славка с ними даже не разговаривал, просто наблюдал за тем, как «рыбанутые» осваивают новое жильё. То, что в ванную комнату зашёл Влас, парень понял сразу. Он вздрогнул, сжался, уцепился за ванну пальцами, но не повернулся.

— Как это случилось? — тоном надзирателя спросил Влас.

— Я нечаянно, — тихо ответил Славка, по–прежнему не поворачивая головы.

— Нечаянно невозможно. Это же специальное стекло. Если только молотком грохнуть.

— Я не молотком. Я сам. Я хотел Сучару поймать и упал туда. — Влас разглядел, что парень сидит в насквозь мокрых штанах и футболке.

— Мне кажется, что ты специально это сделал, ибо я не верю, что ты такой идиот.

— Идиот, — печально согласился Славка.

— Тогда, идиот, следуй за мной, — Северинов старался говорить как можно более равнодушно и презрительно. Он развернулся и пошёл в сторону БДСМ–комнаты, он был уверен, что мелкий пойдёт следом. И он шёл. Влас раскрыл приглашающе дверь и повелительным жестом показал в сторону креста. — Раздевайся!

Славка с трудом стягивал мокрые шмотки, отвернувшись от истязателя. Голый, подошёл к кресту и просунул руки в петли. Влас, ощущая себя железным человеком и, предвкушая экстаз от власти, наливаясь расплавленной сталью, накачиваясь током, рывками затянул ремни и веско бросил зеркалу:

— Кнут, — словно он хирург — «тампон», «зажим», «скальпель», ну и кнут…

Влас не собирался калечить Славку, он хотел ударить слабо, он хотел лишь наказать… И после показательного страшного всхлёста по полу он ударил дрожащее тело поперёк спины. На белой коже тут же образовалась красная дорога боли. Но Славка не вскрикнул, не выгнулся, не вздрогнул. Молчал. Влас даже помедлил, он прислушивался, приглядывался. И что–то заставило его взглянуть в большое зеркало. Всё железо в пыль, все жилы обесточили, вся решимость вон: Славка ПЛАКАЛ! Дальше Влас помнит смутно. Он откинул в угол кнут, подлетел к тельцу, захотел повернуть лицо к себе, но парень сопротивлялся, он не хотел, чтобы его слёзы хоть кто–то видел, тем более Влас.

— Слава, ты плачешь? Слава, прости меня, не плачь… Слава, не надо, — лихорадочно зашептал Влас, обнимая дрожащее тело. — Слава, я не буду тебя наказывать, только не плачь… — Слёзы мелкого произвели на Северинова шоковое воздействие, он пытался расстегнуть ремни, но почему–то получалось плохо. Он начал растирать Славку, желая согреть, унять дрожь, успокоить, но у того это вызвало обратную реакцию: парень теперь трясся от рыданий.

— Я–а–а… х–х–хотел–л–л оставить тебе п–п–подарок… думал, что п–п–позвоню потом, скажу, ч–ш–што С–с–суча–а–ара х–х–хранит подарок… Ч–ш–штобы ты поискал… А он сломался… Ы–ы–ы… Я ни на что не гожу–у–усь… Кому я ну–у–ужен ваще… Ы–ы–ы… — парень ревел.

— Дурачок, как это ты не годишься? Ты мне нужен. Не плачь, — Влас наконец ослабил ремни и высвободил запястья Славки, подхватил его на руки и понёс из этой комнаты, из этих идиотских отношений, от себя такого подальше. Насколько подальше? К себе в спальню.

Не бросил — осторожно положил на постель. Скинул свой пиджак, вытащил галстук и прижал собой голого Славку. Словно на излёте сознания он начал сцеловывать солёные следы со щёк и скул парня, бездумно повторяя только одну фразу: «Только не плачь. Только не плачь». Потом солёная кожа закончилась — ни на шее, ни на груди, ни в локтевых изгибах, ни на животе не было соли, только жар и гул. Славкин вкус — это свежесть огурца и арбуза, с нотами лета и озорства, а остатки слёз на лице — это брызги моря, что слетели с хвостов юрких рыб. Вдруг Влас остановился, вытянулся к Славкиному лицу, окунулся в его голубые глаза и спросил, уже не ревевшего парня:

— Слав, я увезу тебя на море, в жару, к твоим любимым рыбам и кораллам, туда, где ты будешь собой. Поедешь?

— Влас, — прошептал Славка, — мне немного страшно. Ты… будь осторожнее.

— Буду.

И Влас стал остервенело раздеваться: маленькие пуговки на жёстком воротничке не хотели поддаваться, носки лениво стягивались, упирались, штанины путались. Влас был не похож на себя. Где та царственная величавость, где та снисходительная улыбка и умело направленные действия? Их нет. Он словно слепой тыкался носом, губами в разные части Славкиного тела, судорожно сжимал его коленки, ягодицы, плечи, нежно кусал то в пупок, то в ключицы. Влас и не заметил, когда Славка начал ему отвечать, когда он протянул руки и раздвинул ноги, когда он притянул его к своему лицу и заставил поцеловать в губы. Здесь Влас задержался надолго. Здесь исчезла судорога и спешка. Он стал сосредоточенно изучать губы мелкого, гнаться за его языком. Не поцелуй, а сальто–мортале, смертельный номер для неприступности и самообладания Северинова. Вот, значит, как умеют целоваться за МКАДом, вот, значит, в чём крутость этого ниочёмыша Славика Бубенцова! Надо же, как можно совпасть! Какие неожиданные социально–сексуальные комбинации предлагает жизнь! Влас отчётливо осознал, что это те самые губы, это тот самый вкус, те самые соски, то самое дыхание, что показаны только ему. Что этот комплект ему жизненно необходим, и какое счастье, что всё это перед ним. В паху ухало всё сильнее, рука сама направилась вниз, чтобы сделать что–нибудь полезное, чтобы удержать и взнуздать эту силу, что рвалась гулом страсти. Да, это животная страсть, да, здесь нет ничего рационального. Но Влас упивался этим состоянием и упивался Славкой.