Эйвери смотрела на него и не знала, что сказать. На самом деле, не знала, что и думать. Да, финансовые вопросы были для них болезненными. Да, она помнила подавленность Кейда. Но каждый раз, когда Эйвери спрашивала, что случилось, он отвечал, мол, все в порядке. Улыбался, целовал ее и менял тему разговора. Как она могла хотя бы заподозрить, что Кейд ушел именно по этой причине?

Он подошел ближе и тихо сказал:

– Но это не означает, что я перестал о тебе думать. И, черт побери, не означает, что перестал тебя любить. Я прочитал первые несколько писем от тебя. Но постепенно отказался от этого, потому что не мог вынести. В них была чистая агония. Я так хотел написать тебе и объяснить, но не мог, поскольку сделка, заключенная с твоими родителям, не позволяла общаться с тобой. Потом письма прекратились, и я узнал, что ты уехала в университет. А когда я разобрался со своим дерьмом и больше не беспокоился о влиянии твоих родителей, ты уже начала превращаться в звезду. Какого черта я мог тебе предложить, кроме дурных воспоминаний?

Сердце Эйвери билось с трудом, слов не хватало. Но наконец ей удалось заговорить:

– Ты даже не попытался.

Кейд ответил тяжелым вздохом.

– Не думал, что у меня есть шанс. Эва... – Его голос смягчился. Блэквел подошел еще ближе, так, что она ощущала тепло и жизнь, исходящие от его кожи. – Если бы я подумал, что ты еще обо мне беспокоишься, то был бы у твоих дверей. В это ты должна поверить.

Эйвери не знала, во что верить. Знала лишь, что боль никуда не ушла. Боль, которую еще час назад она рассчитывала оставить в прошлом. Сейчас все изменилось. Эва посмотрела на голые ноги бывшего мужа, на песок, вновь чувствуя себя глупой, дурной и, да, опустошенной.

– Меня не огорчает, что у тебя есть сын, Кейд. Меня даже не огорчает, что у тебя были другие женщины. Я просто... – Ее сердце сжалось. – Ты остался с ней, потому что она ждала ребенка. Вот что причиняет мне боль. Огромную. Потому что ты не представляешь, как я хотела, чтобы ты остался со мной, когда я была беременна.

Она не могла продолжать, когда он стоял так близко. Ей требовалось пространство. Возможность подышать и все обдумать. С ним все происходило так быстро, и сейчас Эйвери ни в чем не была уверена.

– Мне надо подумать. – Она отвернулась, чтобы уйти. – Я вернусь позже.

– Постой.

Кейд поймал ее за руку и вновь развернул лицом к себе. Эйвери взглянула вверх и встретилась с дикими, наполненными ужасом глазами.

– О чем ты говоришь?

Он не знал. Она всегда гадала: читал ли он ее письма? Легко было злиться и думать, что Кейд откровенно игнорирует бывшую жену, но в глубине души Эйвери знала, что он не такой человек... даже тогда. Боль сдавила ее сердце и разлилась по всему телу. Такая же сильная боль, как в день его ухода.

– Я обнаружила это примерно через месяц после того, как ты ушел. И написала тебе. Очевидно, ты не читал те письма.

– Проклятье.

Некоторые раны слишком велики, чтобы их залечить? Пожалуй, это одна из них.

Будь прокляты ее родители...

Эйвери скрестила руки на груди и потерла внезапно заледеневшую кожу. Она редко говорила о прошлом, но взорвав эту бомбу, решила, что Кейд заслуживает узнать все.

– Я... Я надеялась, что ты вернешься, поэтому оставалась в нашей квартире. Потом, узнав о беременности и поняв, что родители не поддержат мое желание сохранить ребенка, я отправилась в Стэнфорд и нанялась официанткой. Это было непросто, но я могла копить чаевые. Однажды ночью, примерно за месяц до срока, у меня начались роды. Они шли тяжело. Она застряла. Врачи назвали это... плечевой дистоцией. – Слова застревали в горле, но Эва заставила себя продолжать: – Пуповина обмоталась вокруг ее шеи. К тому времени, когда ее достали, было слишком поздно.

Слезы жгли ей глаза, но Эйвери загоняла их внутрь, борясь с потребностью свернуться клубком, как делала много раз до этого.

– Я... Мне дали подержать ее. У нее был твой нос и подбородок. Настоящая красавица. Я... Я назвала ее Бри, в честь твоей мамы.

Кейд закрыл глаза и упал на колени в песок, почти раздавленный новостью. Если бы кто-то сказал Эйвери, что они заговорят об этом сейчас, через двенадцать лет, она бы не поверила. Эва провела годы, злясь, что бывший муж ее оставил, и не хотела думать, как он отреагирует на потерю их ребенка.

– Я... я ждала тебя, – продолжила она. – Думала, что ты еще вернешься. Но когда прошло несколько месяцев и я наконец поняла, что все кончено, то воспользовалась отложенными для Бри деньгами и переехала в Лос-Анджелес. Поступила в Калифорнийский университет, начала учиться.

Меня нашел охотник за талантами, и я заключила несколько сделок. Так все и началось. Я не собиралась становиться актрисой. Просто хотела оказаться как можно дальше от родителей. А выступления давали возможность сосредоточиться на чем-то, кроме тебя.

Он ничего не сказал. Просто осел всей массой на ягодицы, упершись руками в бедра и плотно закрыв глаза. И в молчании, под бризом, сдувавшим шелковистые локоны с его лба, Эйвери почувствовала неконтролируемое желание обнять бывшего мужа и смягчить его скорбь. Но ее собственная боль была еще слишком свежа, а эмоции – слишком близки к поверхности. И как бы сильно Эйвери ни хотела Кейда, она понимала, что их разделяет гораздо больше, чем просто океан времени. Существовала еще пропасть между тем, кем они были и кем стали. Между их образом жизни.

У Кейда есть ребенок, и это всегда будет стоять на первом месте – перед его желаниями и потребностями, и, уж конечно, перед ней. И, прежде чем двигаться дальше, Эйвери нужно обо всем подумать. И решить, готова ли она не просто согласиться с этим, но по-настоящему принять.

– Я... мне нужно несколько минут, Кейд. Кажется, и тебе тоже.

Она повернулась, сделала три шага, но напряженное «Эйвери» заставило ее остановиться.

Не «Эва» – прозвище, которое Кейд использовал, будучи в сексуальном настроении. Не ласковое «принцесса». Ее полное имя. Блэквел редко ее так называл, и сейчас оно оставило в груди дыру размером с сердце, поскольку Эйвери четко поняла его значение.

Некоторые раны невозможно излечить. Та, которую она ему только что нанесла, – одна из них.

– Мы закончим с этим позже, – сказала Эва, моргая и загоняя внутрь жгучие слезы. – Сейчас мне надо побыть несколько минут в одиночестве.

Похоже, Кейд лишился дара речи. Его легкие не работали.

Моргая от теплого полуденного солнца, он смотрел, как уходит по песку Эйвери. Он должен был остановить ее, позвать обратно, но его мышцы также не работали, а боль в грудной клетке была настолько сильна, что почти не давала дышать.

Она ждала ребенка. А он ничего не сделал. Неудивительно, что Эва так холодно встретила его в «Эгиде». Она имела полное право ненавидеть Кейда. А он, вместо того, чтобы попытаться облегчить ей жизнь, продавливал свою линию в этой тайной миссии. Чуть не силком заставил ее притвориться его женой.

Маленькая татуировка в виде разбитого сердца, которую Кейд обнаружил этим утром на затылке Эйвери вблизи границы волос, внезапно обрела болезненный смысл. Мысли Кейда перескочили к Натали. Какой усталой и несчастной она была под конец беременности. Под грузом боли он закрыл глаза. Эйвери прошла это в одиночку. Она не просто обслуживала столики, чтобы свести концы с концами. Некому было растереть ее ноги или ноющую спину после долгого дня. Некому помочь по дому. Никто не подбадривал ее, говоря, что все закончится хорошо. И в итоге все закончилось плохо.

«Иди за ней...», – прозвучали в голове слова. Кейд с трудом открыл глаза и посмотрел на белый песчаный пляж. Эйвери исчезла в глубине курорта. Блэквела пронзила вспышка энергии – надо найти ее, рассказать ей...

Кейд вскочил на ноги. Он должен рассказать, что все еще любит ее. Что сожалеет. Что каким-то образом все исправит, даже если это займет всю оставшуюся жизнь. Звонок мобильного телефона, донесшийся из дверей дворика, привлек внимание агента. Кейд в изумлении осмотрелся и понял, что из одежды на нем лишь полотенце.