Иниго закричал. Он не мог в это поверить; этого не произошло. Он снова закричал. С его отцом всё было в порядке; скоро они будут пить чай. Он не мог перестать кричать.

Деревня услышала. У дверей уже было двадцать мужчин. Дворянин расталкивал их.

– Он атаковал меня. Видите? Он держит шпагу. Он атаковал меня, а я защищался. Теперь уйдите с моей дороги.

Это была ложь, конечно же, и все это знали. Но он был благородного происхождения, поэтому что им оставалось делать? Они разделились, и дворянин сел на лошадь.

– Трус!

Дворянин резко обернулся.

– Свинья!

Толпа снова разделилась.

Там стоял Иниго, держа шестипалую шпагу, повторяя свои слова:

– Трус. Свинья. Убийца.

– Кто-нибудь, позаботьтесь о мальчишке, пока он не перешёл границ, – велел аристократ толпе.

Иниго бросился вперёд и встал перед лошадью дворянина, перекрыв ему дорогу. Он поднял шестипалую шпагу двумя руками и крикнул:

– Я, Иниго Монтойя, вызываю тебя, трус, свинья, убийца, задница, глупец, на поединок.

– Уберите его с моего пути. Уведите ребёнка.

– Ребёнку десять, и он остаётся, – проговорил Иниго.

– В твоей семье уже достаточно мёртвых на сегодня, будь удовлетворён, – сказал аристократ.

– Когда ты станешь умолять о пощаде, тогда я буду удовлетворён. Слезай с коня!

Дворянин спешился.

– Доставай шпагу.

Дворянин обнажил своё смертоносное оружие.

– Я посвящаю твою смерть своему отцу, – сказал Иниго. – Начинай.

Они начали.

Естественно, это был неравный поединок. Иниго был разоружён менее чем за минуту. Но первые пятнадцать секунд или около того дворянину пришлось непросто. В эти пятнадцать секунд ему на ум пришли странные мысли. Ведь даже в десятилетнем возрасте гений Иниго уже существовал.

Обезоруженный, Иниго стоял очень прямо. Он не произнёс ни слова, ни о чём не просил.

– Я не стану убивать тебя, – сказал аристократ. – Потому что у тебя есть талант и ты смел. Но тебе не хватает манер, и, если ты не будешь осторожен, это доведёт тебя до беды. Поэтому я помогу тебе в жизни, оставив тебе напоминание о том, что плохих манер надо остерегаться. – И его лезвие сверкнуло. Дважды.

И на лице Иниго показалась кровь. Два ручейка крови побежали от лба к подбородку, пересекая каждый свою щёку. Все наблюдавшие за этим знали: шрамы у мальчика останутся на всю жизнь.

Иниго не упал. Мир перед его глазами побелел, но он не разрешил себе опуститься на землю. Благородный господин вернул свою шпагу в ножны, вновь залез на коня и уехал.

И лишь тогда Иниго позволил темноте поглотить себя.

Очнувшись, он увидел перед собой лицо Йесте.

– Я был побеждён, – прошептал Иниго. – Я подвёл его.

Йесте мог сказать лишь «спи».

Иниго спал. Через день раны перестали кровоточить, а через неделю – болеть. Они похоронили Доминго, и в первый и последний раз Иниго покинул Арабеллу. С перебинтованным лицом он уехал в Мадрид в экипаже Йесте, где стал жить в его доме, слушаясь его указаний. Через месяц бинты сняли, но шрамы всё ещё были ярко-красными. В конце концов они немного смягчились, но так навсегда и остались главными чертами лица Иниго: огромные параллельные шрамы, по одному на каждой стороне лица, от виска до подбородка. Два года Йесте заботился о нём.

И затем одним утром Иниго исчез. Вместо него остались лишь три слова: «Мне надо учиться», – на прикреплённой к подушке записке.

Учиться? Учиться чему? Что такого существовало за пределами Мадрида, что ребёнок должен был выучить? Йесте пожал плечами и вздохнул. Это было за пределами его возможностей. Он больше не понимал детей. Всё менялось слишком быстро, и молодые теперь были другими. Вне его понимания, вне его понимания, жизнь была вне его понимания, мир был вне его понимания, назовите что угодно, это было вне его понимания. Он был толстяком, который ковал шпаги. Это он знал.

Поэтому он делал новые шпаги и толстел, а годы шли. Его фигура становилась всё больше, а с ней и его слава. К нему приходили со всего мира, прося об оружии, так что он удвоил цены, поскольку больше не хотел работать слишком много, он старел, но когда он удвоил цены, когда новости распространились от герцога до принца и до короля, они лишь ещё отчаяние захотели его мечей. Теперь шпаги надо было ждать два года, и очередь королевских кровей никак не кончалась, и Йесте уставал всё больше, и потому снова удвоил цены, и когда это не остановило их, он решил утроить свои уже удвоенные и переудвоенные цены, и, кроме того, теперь вся работа оплачивалась заранее драгоценными камнями, и ожидание составляло три года, но ничто не могло остановить их. Им нужны были шпаги от Йесте или ничего, и даже несмотря на то, что его лучшие работы были уже не те, что прежде (ведь Доминго больше не мог спасти его), глупые богатеи это не замечали. Они лишь хотели его оружие, и лезли из кожи вон со своими драгоценными камнями, чтобы перещеголять остальных.

Йесте стал очень богат.

И очень толст.

Всё его тело обвисло. Он был единственным мадридцем с толстыми большими пальцами. Он тратил час на то, чтобы одеться, и час на завтрак, он делал всё медленно.

Но он всё ещё мог ковать шпаги. И люди продолжали желать их.

– Мне жаль, – сказал он молодому испанцу, который в одно особенное утро переступил порог его магазина. – Вам придётся ожидать заказ четыре года, и даже я сам стесняюсь назвать цену. Пойдите к другому мастеру.

– У меня есть оружие, – ответил испанец.

И бросил шестипалую шпагу на верстак Йесте.

Что за объятья.

– Больше никогда не уходи, – сказал Йесте. – Я слишком много ем, когда мне одиноко.

– Я не могу остаться, – отозвался Иниго. – Я здесь лишь для того, чтобы задать тебе один вопрос. Ты знаешь, эти десять лет я учился. Теперь я пришёл к тебе, чтобы ты сказал мне, готов ли я.

– Готов? К чему? Бога ради, что же ты изучал?

– Шпагу.

– Сумасшествие, – сказал Йесте. – Ты потратил десять лет, чтобы всего лишь научиться фехтовать?

– Нет, не всего лишь научиться фехтовать, – ответил Иниго. – Я занимался многими другими вещами.

– Расскажи мне.

– Ну, – начал Иниго, – десять лет – это сколько? Примерно три тысячи шестьсот дней. И это составляет около – я однажды посчитал, поэтому помню довольно хорошо – примерно восемьдесят шесть тысяч часов. Я поставил себе за правило всегда спать по четыре часа в день. Это около четырнадцати тысяч часов, и у меня остаётся приблизительно семьдесят две тысячи часов.