Лиля не расслышала, но, решив, что он обратился к ней, громко спросила:
— Вы что-то потеряли?
— Наоборот, нашел! — весело ответил Сергей.
В этом месте речка сливалась с продолговатым, вытянувшимся вдоль шоссе озером. На берегу стояли величественные сосны и ели. Деревянный мост перекинулся через реку, усеянную обросшими мхом валунами. Сергей всегда здесь останавливался — остановился и в этот раз. На озере не видно ни одной лодки. У берегов вода .была темная, и в ней отчетливо отражались сосны и небо, а посередине — светлая, искрящаяся солнцем.
Они стояли рядом и смотрели на озеро. Ветер разлохматил ее волосы, брюки и рубашка побелели от пыли. Лиля нагнулась и потерла колено, наверное с непривычки нога затекла.
— Ну, что вы встали? — взглянула на него девушка. — Идите же куда-нибудь.
Подумав, что она и сама могла бы пойти куда-нибудь, он медленно побрел вдоль берега. Подняв камень, размахнулся, но вдруг раздумал и опустил руку: жалко было нарушать это хрустальное безмолвие. В озере все отражалось настолько явственно, что хотелось нагнуться и потрогать руками.
Сергей выбрал удачную точку, взвел затвор фотоаппарата и сделал несколько снимков. Колючая выгнутая лапа ели крупным планом вошла сверху в кадр. Этюд получился немного грустным. Хорошо, если бы из камышей торчал просмоленный нос рыбачьей лодки, но рыбаков на этом тихом озере почему-то не видно.
— Какой красивый вид,— услышал Сергей Лилин голос. Он не заметил, как она подошла и остановилась рядом. Сергей навел на нее фотоаппарат и сфотографировал на фоне озера.
— Все равно ведь фотографии не сделаете, — усмехнулась она.
— Вас, наверное, часто обманывали, — сказал Сергей.
Лиля поправила на брюках широкий черный пояс, нагнулась и сорвала красноватый стебель конского щавеля. Пожевала и сморщилась.
— Далеко еще до Усть? ..
— Столько же, — сказал Сергей, глядя на нее.
Она тоже взглянула ему в глаза, бросила на землю травинку и пошла к мотоциклу.
— Поехали, — не оборачиваясь, сказала она.
У мотоцикла остановилась и положила руку на седло. Сергей поправил на багажнике съехавшую набок сумку, открыл отсек для инструмента и достал мотоциклетные очки с зелеными светофильтрами.
— Вы любите собак? — вдруг спросил он, раскачивая очки на белой резинке.
— У нас в доме всегда живут собаки. И сейчас две: спаниелька Муза и овчарка Джим.
— Наверно, отец охотник?
— Да.
— «Дай, Джим, на счастье лапу мне, — продекламировал Сергей, — такую лапу не видал я сроду...» — и вновь взглянул девушке в глаза: — Вы любите Есенина?
— Говорят, хороший поэт, — ответила Лиля.
— Говорят! — фыркнул Сергей. Надел очки, резко крутнул стартер и, перебросив ногу, уселся в седло.— Блестящий поэт! — сказал он.
Он развил скорость сто пятнадцать километров. Это был предел, больше из «ИЖа» не выжать. Ветер уже не свистел в ушах, а выл волком, кусты слились в сплошную зеленую массу, желтыми проплешинами мелькали поля, на какой-то миг в шумящей зелени возникал яркий синий блеск воды и тут же исчезал, черно-белые бетон-
ные столбики на опасных участках щелкали, как кастаньеты.
Лиля, уткнувшись носом в кожаную куртку, сидела позади и не проронила ни звука.
Райцентр Усть-Долыссы расположился на холме в сосновом бору. Вдоль поселок широким стальным лезвием рассекало шоссе, а поперек на две части разрезала узкая речка, текущая в обрывистых каменистых берегах, будто в ущелье. На седых холмах, круто вздымающихся вокруг Усть-Долысс, тянулись в небо высоченные корабельные сосны и ели. Вырвавшийся из-за пухлого облака луч заходящего солнца полоснул по вспыхнувшим стволам деревьев, высветил сонные серые валуны в реке, заставил засверкать радугой неспокойную воду в речке. На западе садилось солнце, а на востоке над вершинами сосен уже возник бледный прозрачный месяц.
Дорога, по которой шли Лиля и Сергей, была старая, заброшенная. Между двумя глубокими колеями, оставленными телегами, вспучился неровный бугор. Высоко над травой поднялись стебли ржи. Меж колосьев, кивающих самому легкому ветру, синими огоньками вспыхивали васильки. Сергей свернул на лужайку, посредине которой разлегся плоский камень-валун. В траве мерцали круглые закрывшиеся на ночь головки куриной слепоты, сиреневые шапочки полевого клевера. Чуть поодаль одиноко стояла огромная береза. Коричневым конусом возвышался под ней муравейник. Слышно было, как негромко шелестели листья, вразнобой гудели майские жуки. Пахло муравьиной кислотой, разбавленной медом и мятой.
Лиля стояла на дороге и смотрела на Сергея. А тот уселся на большой гладкий валун и позвал ее.
— Посидите пять минут молча, а потом скажите, что вы чувствуете, — сказал он, когда она подошла к нему.
— Вы, Сергей, какой-то странный, — улыбнулась она. — Что же я должна чувствовать?
— Помолчите, — попросил он.
Она пожала плечами и улыбнулась. Несколько минут они сидели молча. Сергей задумчиво смотрел на реку, лесистый холм и месяц, который на глазах наливался, желтел, поднимаясь над лесом. Казалось, Волков забыл про девушку, сидящую рядом. Лиля недоуменно взглянула на него. Проследив за его взглядом, посмотрела на речку, холм. В этот миг солнце коснулось вершин колючих сосен, и долина, раскинувшаяся между двух холмов внизу, вся озарилась нежным красноватым отблеском. Краски постепенно смешались, длинные тени, будто щупальца, поползли к речке, перекинулись через нее и уперлись в песчаный обрыв. Стало удивительно тихо. Ни одна птица не пискнет. На березе не шевельнется лист, даже жуки замолчали. Такая глубокая тишина бывает в
теплый летний вечер, когда солнце торжественно прячет свой лик за горизонтом. Но вот тени так же медленно стали укорачиваться, ломаться и скоро совсем исчезли. Багряно алело небо в том месте, где только что скрылась кромка солнца, да все еще призрачно вспыхивали и гасли макушки сосен и елей.
— Ну и что же вы чувствуете? — спросил Сергей,
— По-моему, стало прохладно, — сказала Лиля. Сергей отвернулся и, немного помолчав, произнес?
— Умер еще один день. Он уже никогда больше не повторится. И то, что вы сейчас увидели, больше никогда не увидите. Конечно, и завтра солнце зайдет, но уже не так, как сегодня, по-другому.., — Он снова помолчал.— Моя бабушка, она в позапрошлом году умерла, как-то сказала, что она хотела бы умереть вот так, как угасает день. Тихо и незаметно. Кстати, она именно так и умерла. Никто даже сразу и не заметил...
— Что это вы о смерти заговорили?
— Мне почему-то всегда жалко уходящий день, а вам?
— Я как-то об этом не задумывалась.
— Действительно, стоит ли забивать голову всякой чепухой, — улыбнулся Сергей. — Ведь вам очерк писать. ..
— Боюсь, у меня ничего не выйдет, — сказала Лиля, не уловив его иронии. — Я даже не знаю, с чего начинать. .. Все это для меня темный лес.
— Напишете, — сказал Сергей.
— А вы только снимаете? — спросила Лиля.
— Вот увидите, напишете,— сказал он. —Это не так уж трудно.
— Почему же вы тогда не пишете?
— Я? — удивился Сергей. — Действительно, почему я не пишу?
— Жаль, что вы не умеете писать,— сказала она,— Наши ребята утверждают, что научить писать невозможно, нужны способности.
— У нас в газете и без способностей почем зря шпарят очерки и корреспонденции, — возразил Сергей.— Правда, читать противно...
— Я в жизни не писала ничего, кроме школьных сочинений,— призналась Лиля и сбоку посмотрела на Сергея. Худощавое скуластое лицо его сейчас было очень симпатичным. Большие продолговатые глаза устремлены на речку. Твердые губы красиво очерчены, высокий лоб, мягкие темные волосы, челкой спускающиеся на черную бровь. Хотя и стало немного сумрачно, она разглядела на лбу и скуле маленькие белые шрамы.
— Все будет хорошо, вот увидите, — сказал Сергей. «А он, кажется, парень ничего, — подумала Лиля.— Немного язвительный, но не злой. Скорее добрый и романтик. ..»