Веселиться, понятно, было нечему: в анонимном пись­ме говорилось, что жена Козодоева, находящаяся в ко­мандировке в Новосокольниках, сожительствует в гости­нице со своим непосредственным начальником. Если ро­гатый муж сомневается в этом, может попозже вечером приехать в Новосоколышкп и накрыть их с поличным в отдельном номере...

— Ну и сволочь! — сказал Сергей, возвращая письмо. 

 — Кто? — уточнил Александр Арсентьевич.

— Я еще никогда в глаза не видел ни одного аноним­щика... Хотя бы посмотреть на этого гада! Неужели он такой же, как и все?

— Ничего подобного, — усмехнулся Козодоев. — У не­го длинный нос, и всегда в чернилах, а глаза напоминают замочную скважину... Его портрет часто печатают в «Крокодиле»...

 — Давить их надо... Этих анонимщиков!

— Не знаю, какие личные цели преследовал мой ано­нимный корреспондент, но дело в том, брат Сергей, что он написал правду, — сказал Александр Арсентьевич.

— Правду? — вытаращил глаза Сергей. Ему почему-то и в голову не приходило, что анонимщики могут сооб­щать и действительные факты. Слишком он их презирал, чтобы поверить в это.

— Я давно знаю об этом,— кивнул Козодоев на письмо.

— Чего же вы сидите и пьете тут водку? — возмущен­но начал Сергей. — Надо ехать туда и…

— .. .И, изобразив из себя ревнивого мужа, учинить мировой скандал, набить морду и все такое? — перебил Александр Арсентьевич.

— Изобразив? — изумился Сергей. У него на щеках выступили красные пятна, кулаки сжимались и разжима­лись. Да он бы на месте Козодоева убил бы, растоп­тал бы...

— Так вот, я не собираюсь убивать их и даже устраи­вать скандал, — отгадав мысли Сергея, сказал Козо­доев. — Не буду врать, что чувство ревности мне чуждо, но и превращаться в буйное животное я не собираюсь...

— Тогда разойдитесь с ней!

— Все в нашей жизни не так-то просто, брат Сергей! Вот скажи честно, если бы подобное произошло с тобой, ты развелся бы?

— Да я бы... — загорячился Сергей. — И его и ее...

— Это ты сгоряча, а если по-трезвому?

— Не знаю, — помолчав, выдавил из тебя Сергей. — Наверное, нет... У меня ведь будет сын.

— И у меня сын. И я его очень люблю, а он привя­зан к матери. Если я уйду, будет очень плохо сыну, а я не хочу, чтобы ему было плохо. Сын — это единствен­ное, что у меня еще осталось...

— А ее? Ее вы любите?

— На это тоже сразу не ответишь... Вот когда про­живешь с такой женой хотя бы лет пятнадцать, тогда уже и сам не понимаешь: любишь ты ее или ненави­дишь. .. Она это делает не назло мне. Такой она человек. И к тому же мать моего сына.

— Я тоже иногда чувствую, за моей спиной что-то происходит... — сказал Сергей. — Конечно, если бы она была здесь...

 — И ты ковыряешься в своих подозрениях, разду­ваешь их, при встречах дотошно выясняешь, уличаешь, терзаешься, а потом веришь всему, что тебе жена ска­жет?

— Пожалуй, да.

— Я тоже через все это прошел, — сказал Александр Арсентьевич. — Но от этого мне не легче.

— Неужели так у всех?

— Куда хватил! — чуть заметно улыбнулся Козо­доев.— Тогда бы люди вместо женитьбы что-нибудь другое придумали... Есть, брат Сергей, прекрасные семьи.

И много таких. Но чтобы создать и сохранить такую семью, тоже талант нужен! У меня, видно, его нет.

— Она вернется из командировки, и... как же вы? — задал Сергей мучивший его вопрос.

— Никак, — просто ответил Александр Арсентье­вич. — Мы с ней уже давно чужие люди.

— Так что же, вот это... и все? — кивнул Сергей на пустой стакан. — Так просто?

— Почему все?—усмехнулся Козодоев. — Еще зака­жем ...

— Я бы не смог так жить! — воскликнул Сергей.

— Я тоже так думал, — усмехнулся Козодоев. —Но как видишь, живу.., Возьмем еще по сто?

 — Нет, я так жить не стану, — сказал Сергей.

— Правильно. Не надо, — согласился Александр Арсентьевич. — Зачем тебе так жить? Да и разве это жизнь? Только одно тебе скажу: не думай, что во всем одна моя жена виновата! Я и сам во многом повинен. По­сле того первого ее обмана я ведь почти ни одного ласко­вого слова жене не сказал. А женщины ласку, нежность ценят прежде всего... А я пилил и пилил ее! Часами что-то выяснял, выпытывал, ловил на слове... Как же, я — судья! Ночи напролет вел с ней душеспасительные беседы... Не повтори моей ошибки, брат Сергей!..

— Наверное, мужчины все одинаковые... — пробор­мотал Сергей, думая о своем. Ему захотелось поскорее уйти из этой мрачной закусочной туда, на простор, где белый снег и поземка змеится по реке. И еще ему захо­телось побежать на переговорную и позвонить Лиле.

Часть третья

РАЙ В

ШАЛАШЕ

В горах мое сердце... Доныне я там.

По следу оленя лечу по скалам.

Гоню я оленя, пугаю козу.

В горах мое сердце, а сам я внизу,

Бернс

1

Шоссе в этом месте было на редкость из­вилистым, то стремительно спускалось с пригорка в ло­щину, то, сделав плавный поворот, огибало блестевшее яркой синью озеро с белыми недавно распустившимися березами на берегу, то снова карабкалось на холмы и бугры, откуда до самого горизонта открывался желто-зеленый простор полей, рощ, перелесков. Иногда каза­лось, не на мотоцикле едешь, а летишь на планере. Сер­гей любил этот сорокапятикилометровый отрезок от села Полибина до города.

Впереди блеснул никелированными спицами новенький «ИЖ». Сергей хотел сразу обогнать его на спуске, но тут увидел встречный грузовик. Вдыхая горьковатый запах выхлопных газов, Сергей вплотную шел за черным «ИЖем». Водителя загораживал широкой спиной воен­ный. Голенища хромовых сапог запылились, на погонах то ли три, то ли четыре звездочки. Ветер трепал темные волосы летчика. Фуражку с эмблемой он держал в руке. Как только машина со шквальным грохотом пролете­ла мимо, Сергей прибавил газ. Черный «ИЖ» тоже пошел быстрее, Сергей просигналил и вышел на обгон. Однако черный «ИЖ» не пожелал уступать дорогу. Лет­чик обернулся и с улыбкой взглянул на Сергея. Погон на его правом плече сгорбатился, и в просвете трепетал

зе­леный язычок.

Впереди снова холм и крутой поворот. Обогнать ну­жно на спуске. На подъеме волей-неволей придется сбро­сить газ, иначе не сделаешь поворот. И все же обогнал он черный «ИЖ» только на подъеме. Круто срезав угол пе­ред самым носом «Ижа», не стал тормозить и на полной скорости, почти положив машину на шоссе у самых за­градительных столбиков, сделал поворот. Как и всегда в момент опасности, Сергей не испытывал ничего, кроме чувства полной слитности с машиной. Когда он вышел на прямую, далеко оставив за собой черный мотоцикл, то обругал себя: разве можно ему сейчас так рисковать? Во-первых, это не мотогонки и он не борется за первый приз, во-вторых, у него дома жена и маленький сын. Впрочем, ругал он себя недолго. Обгон был сделан

ри­скованно, но красиво. Это был высший пилотаж! И тут же, забыв про обгон, стал лумать о другом: кто же сидел за рулем? Во время опасного маневра он не смотрел на водителя черного мотоцикла. Глаз сам по себе отметил, что водитель невысокий, с узкой талией и большим пыш­ным хвостом на голове... Кто же это из городских дев­чонок так быстро ездит? Сергей, случалось, сам учил своих приятельниц рулить на мотоцикле, но это была просто забава. Он не знал ни одной девушки-мотоцик­листки в городе. А эта сидит за рулем как бог.

У переезда Сергей притормозил. Дорогу перегородил шлагбаум. Когда поезд прошел и шлагбаум взметнулся вверх, Сергей снова увидел мотоциклиста с пышным хво­стом на голове. Мотоциклист, сдвинув на лоб очки, улыб­нулся и поднял приветственно руку в кожаной перчатке. И был этот мотоциклист той самой девушкой, с которой Сергей уже дважды встречался на переговорной. И даже один раз провожал до дому. Звали девушку Леной Звездочкииой. А позади нее сидел темноволосый летчик. На­верное, тот самый близкий человек, которому она зво­нила в Москву.

Не будь на заднем сидении летчика, может быть, Сер­гей слез бы с мотоцикла и поговорил с девушкой, но сей­час он тоже поднял руку, помахал и, протарахтев по де­ревянному настилу переезда, умчался вперед. Сергей так же быстро ездил в городе, как и по шоссе.