— Потому что я не хотела больше с тобой встре­чаться.

 — Нам надо поскорее пожениться,— пробормотал он, сбитый с толку.

— Ты женат.

— Это уже формальность, — отмахнулся он. — Лиля приедет, и мы разведемся.

— Из-за меня? — На ее губах все та же непонятная усмешка. — Если из-за меня, то не стоит.

— Мы разведемся, — упрямо сказал Сергей. — Это и мне и ей ясно. И мы оба этого хотим.

— Разводитесь, — пожала плечами Лена.

 — А с тобой запишемся, — сказал Сергей.

 — Зачем?

— Зачем все люди женятся или выходят замуж? — удивился он. — Наверное, сколько существует человече­ство, столько существует и брак.

— Брак... — поморщилась она. — Слово-то какое про­тивное! ..

 — Я тебя люблю и хочу, чтобы ты была моей же­ной, — настаивал он.

— Об этом еще рано говорить.

— Лена, в чем дело? Ты же сама говорила, что эта неопределенность тебе надоела! Теперь все будет постав­лено на свои места.

— Понимаешь, если мы будем муж и жена, что-то  нарушится...

— Не понимаю, — сказал он.

— Я боюсь, что мы станем другие... — не совсем по­нятно объяснила она. — Ты и я. Сейчас у нас праздник, а потом наступят будни.

— Ты что же, вообще против брака? —все больше удивлялся он. — За свободную любовь? Нынче со мной, а завтра... с Димой Лукониным?

— Не говори чепухи, — оборвала она. — Или на тебя так водка подействовала? Ни тебя, ни меня не удержит брачное свидетельство, если у нас ничего не получится…Я хочу, чтобы у нас с тобой все время был праздник и нас связывала настоящая любовь. Помнишь, у Хемин­гуэя? Праздник, который всегда с тобой... Я боюсь буд­ничной, привычной любви. Любви по обязанности.

— А разве бывает такая?

— Не знаю, — ответила она. — У меня не было.

— Лена, мы должны пожениться, — твердо сказал он. — Жизнь суровая штука и не может быть сплошным праздником. Ни у кого в мире. Даже у счастливчиков, родившихся в рубашке. И у того же самого Хемингуэя... Почти вся наша жизнь состоит из будней, а праздники — редкость.

— А свобода? Независимость?

— Я все это с радостью отдаю тебе! 

 — Взамен на мою свободу и независимость?

— Лена, не изобретай велосипед! — воскликнул он.— Если люди нужны друг другу, они должны быть вместе.

— Мы и так вместе. Ты приходишь ко мне, когда за­хочешь. .. Не стриги бровями... Я всегда рада тебе, и ты это отлично знаешь, но быть твоей женой я еще не готова. Понимаешь, Сережа, у меня нет уверенности, в отличие от тебя, что ты моя судьба. И не злись, пожа­луйста. Я сама тебе скажу, когда... когда я почувствую это. — Она с мольбой посмотрела на него. — И давай больше не будем на эту тему говорить. Я очень прошу тебя, Сережа!..

Он прижал ее к себе, стал целовать в эти огромные, неумолимые глаза, в губы, волосы... От нее пахло влажным ветром и горьковатой липовой корой... Весна...

— Ты думаешь сейчас не обо мне, — мягко, но настой­чиво высвобождаясь, сказала Лена. — Мечтаешь о весне, тебе хочется на озеро.

— Это здорово, что ты читаешь мои мысли, — заме­тил Сергей. — Так бывает лишь у близких людей.

— Я-то читаю, а ты?

И снова в ее тоне что-то насторожило Сергея. Если ему хотелось сегодня быть как можно ближе к Лене, то она делала все, чтобы держать его на расстоянии.

Что это, борьба за свою независимость? Или что-то другое? Сергей гнал прочь от себя эти мысли. Ему нуж­на Лена, и ничто не должно омрачать их жизнь. А Сергей верил, что у него начинается новая прекрасная жизнь с женщиной, которую он любит. Он верил, что все у них будет хорошо и Лена станет его женой. Иначе и быть. не может. А то, что она не кричит от радости «ура!», говорит о ее серьезности, гордости, достоинстве... Лиля

 сразу заговорила о замужестве, а что из этого получи­лось? ..

Сергей сообщил Лене о стычке с Дадоновым. Она знала этот рассказ и тоже считала «Голубого оленя» са­мым удачным в альманахе. Из-под полуприкрытых век

 Сергей наблюдал за ней. Хотя он виду и не подавал, ему было очень важно, что скажет Лена. Что сказала бы Лиля, он прекрасно знал. «Дурак ты, Сережка! Нашел, с кем осложнять отношения. С самим редактором! Плюнь ты на этот рассказ и предложи что-нибудь другое. Лучше свое. Мало у тебя написано?..» Вот что сказала бы Лиля...

Лена встала и, подойдя к кухонному столу, налила в чашку молока, накрошила булки. Поставила у рако­вины перед Дружком, которого два дня назад Сергей привел познакомиться. В новой квартире Дружка вообще было не видно. Он даже не лаял, когда Сергей прихо­дил. Стеснялся. Наверное, привыкал к Лене. Дружок степенно подошел к чашке и стал лакать, выхватывая из молока размокшие куски булки. Длинный хвост его рав­номерно покачивался. К Лене он относился сдержанно, особенной ласки не проявлял, а когда видел, что Сергей целует молодую женщину, вставал и уходил на кухню или в прихожую. Помнится, Лилю он встретил востор­женно. Может быть, в отличие от своего хозяина, он стал более недоверчив к женщинам? .. Глядя на Дружка, Лена спросила:

 — Я не поняла, рассказ пойдет или нет?

— Дадонов — ответственный редактор альманаха...

— Зачем ты меня разыгрываешь? — сказала Лена.— Ведь если бы Дадонов действительно снял рассказ, ты и минуты больше не занимался бы альманахом.

— Из-за какого-то рассказа стоило ли мне ссориться с ним?

— Из-за какого-то? — взглянула она на него. — О чем ты говоришь?

— По-твоему, я должен отказаться редактировать альманах?

Склонившись над раковиной, Лена стала мыть посу­ду. Она стояла спиной к Сергею, и он не видел ее лица. Острые локти с коричневыми кружочками на сгибе бы­стро двигались. Лилась горячая вода, металлическая щетка противно царапала сковороду. Дружок, вылизы­вая чашку, постепенно двигал ее к стене. Чашка елозила по полу, издавая тоже противный царапающий звук.

— Почему ты молчишь? — спросил Сергей.

— Я тебе все сказала, — пожала плечами Лена. Она сняла с крючка полотенце и стала вытирать посуду.

— В общем-то, все это ерунда, — помолчав, сказал Сергей. — Дадонов мужик умный, и рассказ пойдет... Дело в другом: понимаешь, я вдруг засомневался, как мне поступить, если Дадонов зарубит рассказ... Зная, что я тысячу раз прав и если соглашусь с Дадоновым, то это будет предательством по отношению к Игорю... и не только к Игорю, а и к самому себе... я все-таки на какой-то миг заколебался... С чего бы это? Откуда во мне вдруг появилась этакая, я бы сказал, рабски покор­ная струнка?

— Ты ведь отстоял рассказ?

— Все это так... — Сергей вскочил со стула, прошел­ся по маленькой кухне. — Я это могу объяснить вот чем: дела у меня сейчас обстоят неплохо, пишу новый роман, со мной рядом самая красивая женщина на свете...— Сергей нагнулся и поцеловал Лену в шею. — И вот по­является в человеке довольство жизнью, собой. Хочется, чтобы и дальше так продолжалось, чтобы не было боль­ше никаких треволнений, обострений, ссор...

— Взрослеешь, наверное, — улыбнулась Лена. — Ста­новишься обывателем.

— .. .Человеку хочется жить спокойно — ты меня не трогай, и я тебя не трону... — не обращая внимания на ее слова, продолжал Сергей. — Может быть, вот как раз с этого момента и начинается загнивание человека? Пре­вращение его, как ты говоришь, в обывателя?

Лена вымыла руки, повесила фартук на гвоздь и села на белую табуретку напротив. Сергей задумчиво смотрел на Дружка, положившего умную морду на его колено. Глаза у Дружка щурились. К черному влажному носу прилепилась белая крошка.

— Похож я на обывателя, Дружок? — спросил Сер­гей.

Пес громко гавкнул и виновато покосился на Лену, мол, извините, вырвалось...

— Самое непонятное — это то, что я до сих пор не знаю, как бы я поступил, если бы Дадонов не позво­нил,-— сказал Сергей.

— Ты не стал бы редактировать альманах. Я тебе уже говорила, — в голосе Лены чуть заметно прозвучало раздражение.

— Не знаю.

— Я знаю, — сказала она.

Сергей погладил Дружка, встал и прошелся по кухне. Два шага вперед — два шага назад. Лена молча за ним наблюдала. Наткнувшись на табуретку, Сергей раздра­женно отшвырнул ее к раковине и проворчал: