Ложь большая и малая окружала его со всех сторон с первых дней женитьбы. А разве он не догадывался, зачем Лиля ездит в Ленинград? Неужели она всерьез думает, что он поверил в существование какой-то мифи­ческой подруги? Она уезжала с малой ложью, а приез­жала с большой.

.. .Говорят, семью нужно сохранять хотя бы ради де­тей. Всякое бывает, пока муж и жена молоды, а потом все перегорит, образуется. Выходит, в лучшую пору жиз­ни нужно терпеть и страдать, а когда все перегорит и останется пепел, придет долгожданное счастье? Да кому оно нужно, это фальшивое, насквозь прогнившее, дрях­лое счастье? Да и придет ли оно? Придет равнодушие. Муж и жена будут жить вместе по инерции. Не жизнь, а одна сплошная привычка...

Сергей поднялся со скамейки и решительно напра­вился к автобусной остановке. Уличные фонари горели вполсилы . Да если бы и погасли, было светло: над горо­дом царствовала луна. На автобус он не успел и пошел пешком. Улица была пустынной. С моста через Дятлинку Сергей увидел в черной бархатной воде желтый, ухмыля­ющийся лик луны. От берега до берега наискосок протя­нулась широкая серебристая полоса. Как раз посередине, где течение, лунный свет дробился, сверкал, будто кто-то пересыпал на ладони серебряные монеты.

Ее окно было темным и хмурым. Седой бровью насупился над холодно поблескивающим стеклом железный изогнутый карниз. Лена спит на своем широком диване. Ей завтра рано на работу. Засыпала она всегда на боку, прижав колени к животу. Она и в постели была незави­симой... Долго Сергей смотрел на окно, будто надеясь, что сейчас в нем вспыхнет свет...

Почему он не поднялся на третий этаж? Почему не постучал в ее дверь?..

Это произошло на набережной, совсем рядом с до­мом, в котором жил Сергей. Ему оставалось до двери каких-нибудь тридцать шагов, когда раздался сдавлен­ный крик и тут же оборвался. Сергей обернулся и уви­дел, как на берегу Дятлинки. колыхнулись и снова за­тихли облитые лунным светом кусты. На фойе неподвиж­ной водной глади возник чей-то силуэт и пропал. Послы­шался треск сломанной ветки, приглушенный стон.

Сергей помчался к речке. Он поскользнулся на роси­стой траве и едва не упал. Из-под ноги выскочил каме­шек и весело запрыгал по заасфальтированной набереж­ной. Встревоженно каркнула в парке птица.

Сергей с разбега вломился в кусты и остановился, чуть не наступив на чью-то руку. На траве, неестествен­но изогнувшись, лежала девушка. В лунном свете молочно белели ее плотно сдвинутые обнаженные ноги. Будто упырь, стоя на коленях, согнулся над ней человек. Сует­ливо двигая лопатками, он закручивал над ее головой; как мешок с картошкой, подол юбки. Вторая скорчив­шаяся фигура пристроилась на ногах девушки. Она тоже суетилась, двигая локтями, что-то стаскивала скрученное в жгут. Когда-то в детстве Сергей читал книгу Свифта «Гулливер в стране лилипутов». Там была такая иллю­страция: на берегу моря лежит огромный человек, опу­танный веревками, а по нему ползают, будто муравьи, крошечные человечки. То, что он сейчас увидел, почему-то напомнило эту картинку... Лежавшая девушка — по тонкой беспомощной фигурке видно было, что это со­всем молоденькая девушка, — судорожно изгибалась и мычала под юбкой. По-видимому, рот ей чем-то заткнули.

Все это было настолько отвратительно и безобразно, что Сергей содрогнулся. Услышав шум, насильники под­няли вверх головы и отпрянули от девушки. В тот же момент одного из них, который сидел на ногах, Сергей изо всей силы ударил носком туфли. Парень утробно охнул и, схватившись за живот, откатился в мокрую тра­ву. Второй, с челкой на глазах, успел пружинисто вско­чить, но Сергей, не давая ему опомниться, ударил кула­ком в белеющее лицо и почувствовал, как что-то хруст­нуло, а костяшки пальцев заныли от боли. Парень, всхлипнув, навзничь опрокинулся на затрещавшие кусты.

— Выродки! — выдохнул Сергей и нагнулся над де­вушкой. Выпростал ее голову и закинутые назад руки из-под юбки и увидел искаженное ужасом юное лицо. Во рту у девчонки был скомканный носовой платок. Сергей выдернул его и брезгливо отшвырнул.

— Боже мой! — прошептала девушка, судорожными движениями натягивая на ноги юбку. — Что же это та­кое?!

— Вы знаете их? — резко спросил Сергей.

Девушка всхлипнула и отрицательно покачала голо­вой. Тоненькая шея ее беспомощно белела, губы неесте­ственно вспухли и казались черными, глаза блестели от слез. Ей было от силы шестнадцать лет.

— Боже мой! — повторила она. — Я боюсь...— И вдруг глаза ее снова расширились от животного стра­ха и она, глядя мимо плеча Сергея, воскликнула: — Они опять идут!

Сергей едва успел отскочить в сторону: совсем близ­ко от головы просвистел увесистый булыжник и с шумом зарылся в кусты. Сергей видел, как вскочила девушка и с плачем, босиком — поблескивающие лаком лодочки остались в мокрой траве — бросилась бежать. Он услы­хал шлепанье босых ног по асфальту и слабый крик: «Мама! Мамочка!» Оба парня остановились в трех ша­гах. У того, с челкой, из носа и из угла рта текла кровь. Второй согнулся и все еще держался за живот. Судя по всему, он плохой боец.

— Я говорил, он один, — сказал тот, с челкой. — Как пить дать, дружинник.

— Видали мы таких, — пробурчал второй. — В живот ударил,сука!

Сергей молча ждал их, но и парни не двигались. Оба они были низкорослыми, лица было трудно разглядеть в темноте. Вообще-то, молокососы лет по семнадцать-восемнадцать. Один из них держал руку в кармане.

У Сергея в кармане ничего не было, кроме расчески и зажигалки. Но и ждать, пока они соберутся с духом и бросятся на него, не было смысла. Нащупав ногой что-то твердое, Сергей стремительно нагнулся и схватил ка­мень, который тут же рассыпался в руке: камень оказал­ся засохшим комком глины.

Однако парни разом отпрянули в сторону и тот, ко­торый с челкой, прохрипел:

— Пику!

За спиной Сергея затрещали ветви, он оглянулся, и вдруг что-то острое и горячее мягко, как в масло, вошло в него и остановилось. Сначала он даже не ощутил боли, лишь легкий укол. Какое-то мгновение — и острое вышло из него, оставив внутри, в правом боку, тянущую горя­чую боль.

Сергей увидел черный, нечетко вырисовывающийся на фоне светлой стены дома силуэт третьего парня из этой шайки. Он, по-видимому, прятался в кустах за спи­ной Сергея. В лунном свете блестели жирные волосы, в правой опущенной руке голубовато сверкнуло длинное узкое лезвие. А потом вдруг все стало безразличным, не­реальным. В боку уже не было горячо, а тупо, мертво, будто после замораживающего укола. Серебрящиеся молодые листья на деревьях стали один за другим гас­нуть, как маленькие лампочки на новогодней елке, а звездное небо превратилось в огромную воронку, кото­рая стала заворачиваться внутрь, втягивая в себя целые созвездия и расплывчатую луну. Он хотел сделать шаг, но ноги вдруг стали чужими, и, застонав, Сергей пова­лился на левый бок.

Будто сквозь разреженный туман он видел, как сбли­зились три черных силуэта и, пошептавшись, отпрянули друг от друга. Слышал он и разговор их, но отдельные слова куда-то проваливались: — Никак убил... что... будет?! — Заткнись!.. Поздно... об этом. — Может, в воду? .. — Ну... черту!.. Скорее отсюда!.. равно всплы­вет. .. Девчонка милицию... В крутящейся небесной воронке возникли три без­глазых головы с зелеными плоскими лицами. Головы тоже медленно вращались, всасываясь в воронку. Вот они стали вращаться все быстрее и быстрее, прибли­жаясь к узкому горлу. Наконец размазались в сплошное бледно-зеленое пятно и исчезли.

«Амба!» —отчетливо услышал Сергей и закрыл гла­за, проваливаясь в эту бешено раскрутившуюся вселенскую воронку. А навстречу ему из обволакивающей бархатной тьмы разноголосо и округло неслось: «Амба! Амба! Амба! Амба!..»

7

Лиля пришла в больницу минут на пят­надцать раньше: в палаты еще не пускали. В просторном вестибюле на желтых стульях сидели посетители. На ко­ленях сумки и сетки со свертками. Сквозь застекленные двери, за которыми бледно маячили лица ходячих боль­ных, в вестибюль ползли специфические больничные запахи.