— И что тогда? — Яков Андреевич обнял худенькие плечи жены.

Она не ответила, только вытерла уголком платка глаза.

Степановы пересекли двор и зашли в сарай. Выгнав из стойла корову, Анастасия Антоновна разгребла навоз. Показалась дубовая западня с большим железным кольцом. Яков Андреевич приподнял западню и по заросшим мхом ступеням спустился в погреб. Зажег коптилку. Свет упал на наборные кассы со шрифтом. На табурете стоял старенький батарейный приемник. Яков Андреевич включил его и стал ждать. «Говорит Москва!.. — раздалось по всему погребу. — …Наши войска ведут ожесточенные бои с противником на Можайском и Малоярославецком направлениях». — Стены погреба сдвинулись, стало трудно дышать: «Можайск… Это почти Москва!..»

Дослушав горькую сводку Совинформбюро, Степанов выключил радиоприемник и склонился над наборной кассой. Нужно рассказать народу правду, какой бы она ни была.

Буквы складывались в слова: «Дорогие товарищи! Красная Армия ведет тяжелые оборонительные бои. Враг у Москвы. Родина в опасности. Это все правда. Но не падайте духом. Скоро „непобедимая“ гитлеровская разбойничья банда выдохнется.

Помогайте фронту. Уничтожайте оккупантов. Не бойтесь врага. Позор и неволя страшнее смерти. Пусть наш Брянск станет адом для фашистов…»

Устали глаза. Яков Андреевич присел отдохнуть. Вспомнилась последняя встреча с Кравцовым в горкоме партии. Кравцов тогда показал на карте Брянск и сказал: «Видишь, сколько дорог здесь сходится: из Гомеля, из Киева, из Харькова… На Орел, на Смоленск. И еще асфальтированная дорога. Мы не стратеги, но значение Брянска с военной точки зрения должны понимать. Немцам наш город вот как нужен!»

Яков Андреевич вздохнул: «Не до отдыха сейчас», — и снова подсел к кассам со шрифтом.

Печатного станка у Якова Андреевича не было. Платяной щеткой он намазывал набор краской и с силой прижимал к нему лист бумаги, накрытый сверху войлоком. Оттиск получался неровный: одни буквы заплывали, другие — едва просматривались.

Чадила коптилка. Яков Андреевич работал, не замечая ни сырости, ни холода.

Почти каждый день приходили к Якову Андреевичу подпольщики. Они приносили разведывательные данные, добытые в городе, забирали листовки. Чаще других прибегал Коля Горелов, живой, как искорка. Анастасия Антоновна доставала из домашних тайников лакомые кусочки, припасенные для него. Своих детей у Степановых не было, перед самой войной хотели было усыновить Колю-детдомовца, но он жил тогда на квартире у Семина — друга Якова Андреевича. Узнав об этом намерении, Семин возмутился:

— Я вам покажу, как переманивать чужих детей!

Старые друзья даже поссорились на этой почве.

— У меня три отца, — хвалился Коля, — дядя Яша, дядя Сережа и Дмитрий Ефимович Кравцов.

Секретарь горкома действительно принимал самое живое участие в его судьбе. Устроил на работу, написал рекомендацию в комсомол. Было за что и его считать отцом.

Теперь Коля целыми днями шнырял возле немецких штабов, складов, собирал и приносил Степановым ценные сведения.

Через каждые три-четыре дня, взяв для вида узелок, Анастасия Антоновна присоединялась к горожанам, которые шли в деревни менять вещи на хлеб и картошку. Доходила с ними до железнодорожной будки возле Стеклянной Радицы, незаметно отставала и повертывала в лесок. Здесь под огромным дубом находила прикрытую мхом ржавую банку, доставала из узелка запечатанные пробками пузырьки с донесениями, аккуратно укладывала их в тайник.

Руководитель подпольной группы Я. А. Степанов.

В этом доме (улица Третьего июля, 12) жил один из руководителей брянских подпольщиков Яков Андреевич Степанов.

Возвратившись домой, она трясла узелком и горько жаловалась соседям:

— Совсем обнаглели деревенские куркули. За новый Яшин костюм полпуда картошки давали. Подумать только!

А мужу строго выговаривала:

— Никому не нужны твои склянки. Не берут их. Только версты меряю впустую.

Яков Андреевич растирал посиневшие от холода руки жены и успокаивающе говорил:

— Ты же знаешь, Настя, сам Кравцов тайник установил. Не могут же они просто-напросто забыть про это?

Анастасия Антоновна смягчалась и продолжала носить сведения в тайник.

Однажды она пошла на базар и быстро вернулась без покупок. Дрожа всем телом, опустилась на стул.

— Что с тобой, Настя? — встревожился Яков Андреевич.

Она глянула на него застывшими от ужаса глазами:

— Яков… обещай мне… не делать… ничего такого… Ведь нас повесят…

— Да скажи, что случилось? — допытывался он.

— Он висит… На базаре. Распухший, залитый кровью.

— Кто? — закричал, холодея, Яков Андреевич, думая о Коле.

— Не знаю. На груди у него дощечка: «За связь с партизанами».

Рука Якова Андреевича мягко скользила по вздрагивающим плечам жены.

— Но ты же знаешь, Настя… мы не можем иначе…

— Но другие могут! Живут!

— Это не жизнь. Если мы смиримся, нас убьет совесть. А это хуже петли.

— Наверно, ты прав, Яков, — помолчав, согласилась Анастасия Антоновна. — Но тот мертвый… Он такой страшный. Я не могла на него смотреть, я все думала о тебе.

Яков Андреевич крепко прижал к себе жену.

— Мертвых не боятся, Настя, за них надо мстить… Крепись. Ведь ты у меня… — Он долго подыскивал нужное слово. — Ведь ты у меня — боец, фронтовик.

Он подметил точно. Линия фронта проходила и по улице третьего июля. Здесь, в доме №12, жили и сражались с врагами супруги Степановы.

В конце октября Анастасия Антоновна, вернувшись из Стеклянной Радицы, с порога бросила в руки мужа узелок и счастливо проговорила:

— Слава богу, Яков, забрали партизаны всю нашу аптеку. До единого пузырька. Теперь начнут немцев лечить…

Низкое, затянутое тучами небо нудно сеяло дождь. Горстка партизан жалась к костру. С толстой корявой треноги свисал прокопченный котел. Все молчали, ждали, когда закипит вода.

Валя Сафронова и Ольга Соболь укрылись одной плащ-палаткой.

— Чем же сегодня накормят? — протянула Ольга как-то по-детски, думая совсем не об этом.

— Меню прежнее… — Валя подбросила в костер несколько сырых поленьев. — На первое — паровая конина, на второе — чай с шиповником и дымом, — пошутила она.

Чуть в стороне, на поляне, поджав под себя ноги, сидели Кравцов и Дука. Рядом с ними колдовал над рацией Сергей Шолохов.

Несколько дней назад Кравцов и Дука отыскали стеклянно-радицкий тайник. Целый час они разбивали пузырьки, извлекая донесения подпольщиков. Дука прочел:

«Строится узкоколейка и мост через реку Десну». «Зачем бы это?» — И сам же ответил; «Разобранные самолеты будут возить со станции в аэропорт и там собирать. Понятно». — Он отложил бумажку в сторону.

«На станции Брянск‑II разгружены два состава, около семидесяти автомашин отправлены в Орел…» — зачитал Кравцов и добавил:

— А вот это что значит, не совсем понятно…

«У Володарского поселка, со стороны леса, копают ямы для дзотов», — прочитал Дука, — «Ясно. От нас отгораживаются».

Кравцов подошел к радисту с пачкой донесений. — Работенки тебе, Сережа, прибавилось.

Каждый день радист передавал по рации 300—500 групп. Но из штаба партизанского движения приходила телеграмма за телеграммой:

«Командиру БГПО (что означало: Брянского городского партизанского отряда) тов. Кравцову.

Получаемая от вас разведывательная информация чрезвычайно важна. Усильте агентурную разведку. Если нужен еще радист — вышлем».

«Связь через тайник… надежная, но этого мало, — задумался Кравцов. — Пора двинуть в город из отряда разведчиков. А радиста пусть присылают, не помешает».

Кравцов долго обсуждал с Дукой, кого послать в первую разведку. Выбор пал на Валю Сафронову и Ивана Никулина, низенького конопатого партизана. Их пригласили на беседу.