Американец был чрезвычайно обрадован, когда его представили Альберту, и сердечно тряс ему руку. В ходе беседы я имела возможность внимательно рассмотреть Альберта, стараясь делать это незаметно. Черты его темно-бронзового лица воплощали благородство его предков, гордость расы, но выражение лица было самым горестным, какое мне когда-либо приходилось видеть. Пока Альберт говорил, я наблюдала за его глазами, темными бархатными глазами, в которых светилась мудрость его расы и печаль его поколения. Говорят, глаза — зеркало души, и я чувствовала, что заглядываю в самую душу великого художника, но трагически надломленного человека. За все время Альберт Наматжира не улыбнулся ни разу. Он, может быть, и оттаял бы, если бы больше внимания уделяли его соплеменникам и поменьше — его живописи.

Когда мы в конце концов расстались с Альбертом, настроение у всех было подавленным. Никто, даже наш говорливый американский друг, не проронил ни слова. Он бережно держал две работы, купленные у Альберта, а когда машина тронулась, обернулся и посмотрел на грязный лагерь, который был обителью самого знаменитого аборигена Австралии. Пожалуй, все мы думали в эту минуту об одном и том же.

Увиденное нами подтверждало мнение авторов появлявшихся время от времени статей о том, что Альберт Наматжира — это трагический символ неспособности современной цивилизации окружить аборигенов заботой, которую они бесспорно заслуживают и предоставление которой является прямым долгом австралийских властей».

С получением полных гражданских прав Альберт оказался перед трудной дилеммой. Практически он утратил статус аборигена и лишился поэтому права на защиту и помощь со стороны департамента по делам туземцев. Он обрел все привилегии белого, включая право жить в Алис-Спрингсе среди белых. Но он не мог воспользоваться ими, поскольку это означало бы порвать с детьми, внуками и ближайшими родственниками. Вместе с Альбертом автоматически права гражданства получила Рубина, но их дети по-прежнему числились подопечными департамента, и поэтому им не разрешалось оставаться в городе после наступления темноты.

Ненормальное положение, сложившееся в связи с гражданством Альберта, давало богатую пищу газетам. Во многих статьях по-прежнему писалось об ужасающих условиях, в которых жил художник. Лагерь Альберта был лишен почти всего необходимого. Воду, например, приходилось возить в контейнерах на такси, а для этого надо было каждый раз договариваться и платить немалые деньги. В газетах стали появляться сообщения о случаях пьянства в лагере, помещались фотографии, на которых были запечатлены груды бутылок из-под вина, валяющихся вокруг холодильника, подаренного ему в Сиднее, внутри холодильника с покосившейся дверцей виднелся песок. На заднем плане стоял последней модели грузовик с надписью: «Альберт Наматжира, художник, Алис-Спрингс», выведенной на дверце кабины и уведомлявшей, что автомобиль — подарок фирмы «Эмпол».

Ухудшение здоровья Альберта не замедлило сказаться на качестве его работ. Поговаривали, что теперь он делает только наброски пейзажей, дописывают же их за него другие художники. Альберт признавался, что теперь он не всегда испытывает желание писать, но он связан обязательством ежегодно поставлять определенное количество работ в Сидней своему посреднику Брэкенрегу.

Спрос на его работы продолжался, но Альберту было уже трудно выполнять свои обязательства по заказам. В начале 1958 года он опять попадает в алис-спрингсскую больницу, на этот раз с повреждением руки. Сорвавшийся с предохранителя капот грузовика прихлопнул кисть, причем повреждение было настолько серьезным, что пришлось ампутировать указательный палец.

Алан Уочоп, знавший Альберта многие годы, навестил его в больнице и затем писал в «Остралайзен пост»: «Это не рассказ, а всего лишь зарисовка, сделанная вчера пополудни в самую жару, на пыльной дорожке, которая вьется за палатой для туземцев в алис-спрингсской больнице. Представьте себе пожилого человека, седовласого, с седыми усами и бачками, обрамляющими его спокойное, умное лицо. Это художник Альберт Наматжира. Облаченный в вылинявшую блекло-голубую больничную пижаму, сидит он в пыли, не проявляя никакого интереса к красочному великолепию гор, которые он так часто и с таким неповторимым своеобразием изображал в своих работах. Безучастный, покорный судьбе, он не отрываясь смотрит на загипсованную руку и длинным красивым пальцем правой руки механически рисует квадратики на земле.

«Им хочется, чтобы я рисовал теперь маленькие картины, — поделился со мной своими мыслями художник. — Мне говорят, что в городах, где продают мои картины, мало денег. Меня уговаривают делать их поменьше и брать меньшие деньги». Мне сразу вспомнилась картина Коро на последнем аукционе и ее цена. Я как-то невольно подумал, пока Альберт глядел на свою больную руку: а сколько ему придется покоиться в могиле, прежде чем мы услышим, что какой-то богатый коллекционер заплатил десять тысяч фунтов только за одну из его «ранних работ»?

В прессе выступил также находившийся в это время в Австралии английский журналист Малькольм Маггеридж. Он резко критиковал обнаруженные им «неприглядные факты». В статье, опубликованной в аделаидской газете «Ньюз», он писал: «Радостную картину процветания и благополучия Австралии омрачают печальные и несчастные фигуры коренных обитателей страны — так называемых туземцев, или аборигенов. Впрочем, теперь их называют подопечными — ныне в ходу этот тонкий бюрократический эвфемизм!»

Маггеридж выступал против законов, касавшихся аборигенов. Он отказывался понять, почему каждый штат должен иметь свои собственные законы для аборигенов, запрещающие им пересекать границы штата без особого разрешения.

В июле к Альберту приехал Брэкенрег и провел в Алис-Спрингсе пять недель, занимаясь делами своего клиента. Брэкенрег убеждал Альберта подать прошение о возврате под опеку. Он разузнал все необходимое о возможности строительства Альбертом небольшого домика на государственном земельном участке у горы Гиллен. Но вот сиднейская газета «Сан-геральд» сообщила, ссылаясь на Брэкенрега, что совсем недавно Альберт Наматжира и человек тридцать его родственников и прихлебателей в три дня истратили 250 фунтов и что аборигены вместе с Наматжирой устраивают дикие попойки в его лагере. Белые и метисы снабжают их дешевым дрянным вином и пивом по спекулятивным ценам. Отказавшись от всякой идеи строительства дома для Альберта около Алис-Спрингса, Брэкенрег забрал его и сыновей на станцию Глен-Элен, где Брайан Боуман предложил им землю под дом, но… «не пробыли мы там и нескольких дней, как какой-то торговец принес им вина и они устроили попойку, в результате чего разрешение на строительство было спешно взято обратно. Сложилась трагическая ситуация. Если бы Альберт жил подальше от своих сородичей, он чувствовал бы себя вполне хорошо. Ему было намного лучше год назад, до того как ему дали полное гражданство».

Доктор Чарлз Дьюгид, президент Лиги сторонников прогресса аборигенов, писал, что давным-давно пора бы оставить Наматжиру в покое. Зубной врач из Сиднея Уолтер Уирн, который хорошо знал Альберта и за год до этого часто встречался с ним во время зубоврачебного обследования аборигенов Центральной Австралии, заявил: «Какое право имеем мы обсуждать, как поступать человеку со своей семьей? Альберт — свободный человек. В прошлом году за все время, что я прожил с его племенем, я не видел ни одного случая пьянства. Наматжира и его народ живут совершенно счастливо. И я говорю — оставьте их в покое».

Не остался безучастным и Рекс Бэттерби. В интервью, данном по телефону аделаидской газете, он заявил, что употребление спиртных напитков — это главный бич и Альберту следует запретить брать спиртное к себе в лагерь.

Н. Харгрейв, член законодательного совета Северной Территории от Алис-Спрингса, поднял дело в Канберре. Он обратился в парламент с запросом о том, какие предполагается принять меры в связи с утверждениями, что лагерь Наматжиры превратился в арену пьяных оргий, чему способствуют белые и полуаборигены, снабжающие их дешевым дрянным вином по непомерным цепам. Человек, некогда дружески относившийся к художнику, теперь разочаровался в нем и умыл руки: директор департамента по делам туземцев Гис, которого убеждали лишить Альберта гражданских прав, дал согласие на проведение расследования.