«Глобализация предоставила самым богатым больше возможностей делать деньги еще быстрее. Эти люди используют новейшие технологии для чрезвычайно быстрого перемещения крупных денежных сумм по всему земному шару и проведения более эффективных спекулятивных операций.

К сожалению, в нашем мире технологии никак не влияют на жизнь бедняков. Фактически, глобализация — это парадокс: принося огромную выгоду ничтожному меньшинству, она оставляет за рамками или превращает в

15

маргиналов две трети населения планеты» .

Как говорится в фольклоре нового поколения «просвещенных классов», рожденного в дивном новом монетарном мире кочующего капитала, стоит открыть шлюзы и взорвать построенные государством дамбы, и все в мире станут свободными. Согласно подобным фольклористским верованиям, свобода (в первую очередь, торговли и движения капитала) — это теплица, в котором богатство будет расти быстрее, чем когда-либо; а при умножении богатства обогатятся все.

Бедняки нашего мира — «старые» или «новые», получившие бедность в наследство или обедневшие в результате внедрения компьютерных технологий — вряд ли способны соотнести эту фольклористскую выдумку со своим собственным положением. Ключевое слово

104

здесь — информационные технологии, а информационные технологии, посредством которых создается всемирный рынок, не способствуют, а наоборот исключают возникновение обещанного «эффекта капиллярного перетекания». Новые состояния рождаются, растут и созревают в виртуальной реальности, наглухо изолированной от старомодной, суровой и земной, реальности бедняков. Процесс обогащения скоро окончательно освободится от вековечной — сковывающей и раздражающей — связи с производством вещей, обработкой материалов, созданием рабочих мест и руководством людьми. «Старые богачи» нуждались в бедняках, которые создавали их богатство и поддерживали его. Эта зависимость во все времена смягчала конфликт интересов и побуждала первых проявлять хоть какую-то, пусть минимальную, заботу о последних. Новым богачам бедняки не нужны. Наконец-то до блаженства новой свободы рукой подать.

Лживость обещаний, связанных со свободой торговли, хорошо маскируется: в сообщениях из регионов, ставших жертвами «глокализации», трудно проследить связь между растущей нищетой, отчаяньем «прикрепленного к земле» большинства и вновь обретенной свободой мобильного меньшинства. Напротив, возникает впечатление, что эти два явления относятся к разным мирам, что каждое из них вызвано своими, совершенно разными причинами. Из этих сообщений никогда не поймешь, что корень быстрого обогащения и быстрого обнищания один и тот же, что «прикованность» отверженных — столь же закономерный результат воздействия «глокализации», как и новая бескрайняя свобода добившихся успеха (подобным же образом, из социологических исследований о Холокосте и других актах геноцида, нельзя понять, что это событие является столь же неотъемлемой частью современного об-

105

щества, как экономический, технологический и научный прогресс и повышение уровня жизни). Ситуацию недавно объяснил Р. Капучиньский, один из самых нелицеприятных летописцев современной жизни: «эта эффективная маскировка достигается за счет трех взаимосвязанных приемов, постоянно используемых СМИ, контролирующими редкие «карнавальные» всплески общественного интереса к невзгодам «бедных мира сего».¹⁶

Во-первых, сообщения в новостях о голоде в той или иной стране — а это, пожалуй, единственное, что еще может нарушить равнодушие людей, — как правило сопровождаются недвусмысленным напоминанием, что те же самые далекие регионы, где, «как показывают по телевизору, люди умирают от голода, являются родиной «азиатских тигров», которые изобретательнее и смелее всех сумели воспользоваться новыми методами «делать дела». Неважно, что население всех «тигров» вместе взятых составляет не больше 1% населения только одной Азии. Ссылка на «тигров», как считается, должна продемонстрировать то, что и следовало доказать: несчастья голодных и ленивых — это их собственный выбор: альтернативы существуют, и до них рукой подать, но они остаются невостребованными из-за недостатка предприимчивости или решимости. Главная идея состоит в том, что сами бедняки виноваты в своей судьбе: они могли, как это сделали «тигры», выбрать себе легкую добычу, но это никак не связано с аппетитами самих тигров.

Во-вторых, новости составляются и редактируются таким образом, чтобы свести проблему бедности и обездоленности только к вопросу о голоде. Эта стратегия позволяет убить сразу двух зайцев: занижается реальный масштаб бедности (от постоянного недоедания страдают

106

800 млн человек, а в бедности живут порядка 4 млрд — две трети населения планеты), а значит, задача заключается лишь в том, чтобы накормить голодных. Но, как указывает Капучиньский, такая подача проблемы бедности (ее примером является один из недавних номеров журнала «Экономист», где этот вопрос анализируется в материалах под заголовком «Как накормить мир?») «необычайно принижает, практически не признает статуса полноценных людей за теми, кому мы по идее хотим помочь». Уравнение «бед-ность=голод» замалчивает ряд других сложных аспектов бедности: «ужасающие бытовые и жилищные условия, болезни, неграмотность, агрессию, распад семей, ослабление социальных связей, отсутствие надежд на будущее» — эти недуги не вылечишь высококалорийными галетами и порошковым молоком. Капучиньский вспоминает, как он бродил по африканским городкам и деревням, встречая детей, «которые клянчили у меня не хлеб, воду, шоколад или игрушки, а шариковую ручку: они ходили в школу, но им нечем было записывать уроки».

Добавим, что при демонстрации ужасающих картин голода средства массовой информации тщательно избегают любых ассоциаций этого явления с отсутствием работы и ликвидацией рабочих мест (т. е. с глобальными причинами бедности на местах). Людей показывают «наедине» с голодом — но сколько бы зритель ни напрягал зрение, он не увидит на телевизионной картинке ни одного рабочего инструмента или участка возделанной земли, ни одного домашнего животного — и не услышит ни одного упоминания о них. Словно и не существует связи между пустыми рутинными призывами «встать и идти работать», адресованными беднякам в мире, где новые трудовые ресурсы просто не нужны, и уж точно они не нужны в регионах, откуда нам показывают репор-107

тажи о людях, умирающих с голоду, и «карнавальной» подачей людских страданий в духе «благотворительной ярмарки», дающей выход подавленному нравственному чувству. Богатство глобально, нищета локальна — но между этими двумя явлениями нет причинно-следственной связи; по крайней мере ее не найти в спектакле, изображающем тех, кто кормит, и тех, кого кормят.

Виктор Гюго заставил одного из своих персонажей — Анжольраса — мечтательно произнести за минуту до гибели на одной из множества баррикад девятнадцатого столетия: «Двадцатый век будет счастливым». Но получилось так — замечает Рене Пассе — что «технологии «бестелесного», вдохновлявшие это обещание, одновременно влекут за собой его отрицание», особенно если они «сочетаются с лихорадочной политикой освобождения обменов и движения капитала в планетарном масштабе». Технологии, позволяющие фактически избавиться от времени и пространства, очень быстро «раздевают» пространство донага и обчищают его до нитки. Они придают капиталу подлинно глобальный характер; они вынуждают тех, кто неспособен следовать или препятствовать новому кочевому образу жизни капитала, беспомощно наблюдать, как их средства к существованию скудеют и исчезают и остается гадать, откуда обрушилась эта напасть. Глобальные перемещения финансовых ресурсов, пожалуй, столь же бестелесны, как и электронная сеть, по которой они перемещаются — но следы, оставляемые их движением на местах, до боли осязаемы и реальны: «качественная депопуляция», уничтожение местного хозяйства, некогда способного поддерживать существование населения, отчуждение миллионов людей, не вписывающихся в новую глобальную экономику. В-третьих, зрелища катастроф, в том виде, в каком их подают СМИ, поддерживают и усиливают обыденное,