Всё это время я работал не только как этнограф, но и как здешний простолюдин. Я убирал сено, чистил конюшни, ловил рыбу, следил за детьми, перестилал постели, драил полы, заваривал чай и сидел с больными. Я умею колоть дрова и наловчился косить траву здешним хитрым орудием, похожим на серп, а не на косу. Я лущил кукурузу и кастрировал поросят. Я даже освоил сложную науку сушить расписной шёлк, чтобы не испортить рисунок. Это может показаться низким и мелким - моим предшественникам и казалось - но я получил максимум информации и завёл связи. Я был неприхотлив до предела и готов выполнить любое поручение. И вот, кажется, моё терпение, наконец, окупается.

Теперь, я надеюсь, мне покажут Нги-Унг-Лян. Мои здешние друзья мне сами её покажут. Хок, что захочу, то и покажут! "Вот ваш Лондон, леди. Узнаёте?"

***

От фонариков и жаровни в опочивальне было тепло, почти жарко. Ра лежала на алом шёлке Государева Ложа, на спине, нагая, закинув руки за голову, с закрытыми глазами, и ощущала взгляд Вэ-На, сидевшего рядом, всей кожей, как ощущают прикосновение летнего ветра.

Правила благопристойности велели прикрыться; Вэ-Н хотел смотреть - Ра решила, что ей надлежит повиноваться Вэ-Ну, тем более, что, пожалуй, хотелось ему повиноваться.

Это было очень не похоже на все её прежние чувства - новое парадоксальное ощущение предельной беззащитности и предельной защищённости одновременно, зависимость и желание упиваться этой зависимостью. Тело Ра наполнилось болью; тело напоминало город во время землетрясения, когда все стены и перекрытия ломаются, трескаются и рушатся, думала Ра - и тут же поправлялась: тело напоминало пашню, прорастающую будущими колосьями. Кто сказал, что земля не чувствует боли, когда её протыкают ростки?

Всё, в сущности, начинается с боли, думала Ра, стараясь дышать ровно. Рождаться. Расцветать. Приносить плоды. Всё это больно. Что должен чувствовать раскрывающийся бутон?

Я - цветок. Это, видимо, знак судьбы.

- Не хочешь на меня смотреть? - спросил Вэ-Н.

Ра открыла глаза.

- Не хочу смотреть на себя.

Ложь. Хотела. И было странно всё время думать о том, в каком роде назвать себя, чтобы не ошибиться - но почему-то не стыдно, даже не досадно. Постепенно проявлялось какое-то новое понимание.

- Мне кажется, я вижу, как ты меняешься, - сказал Вэ-Н, и Ра услышала в его тоне тихое восхищение. - Твоё тело светится в темноте.

- Порезы и шрамы - никакого свечения. Я вся полосатая. Бедная Ра. Я тяжёлая, как дождевая туча.

- Ты лёгкая. Я тебя держал. Тебе кажется, что ты тяжёлая, а мне жаль, что тебе больно...

Ра разглядывала Вэ-На сквозь полуопущенные ресницы. Вэ-Н казался ей красивее сейчас, без одежды, в таких же, как и она, свежих порезах, заклеенных полосками пропитанной бальзамом ткани. Сейчас он выглядел не тощим, а скрученным из стальной проволоки; смотреть на его встревоженное лицо было очень приятно - именно потому, что Ра понимала причину тревоги.

- Говорили, что все кричат, - сказал Вэ-Н, смущаясь. - Кричат, когда их... Прости. Ты сильная и отчаянная, Ра. Ты настолько сильная и отчаянная, что я всё ещё удивляюсь.

- Кто говорил?

Вэ-Н сделал пренебрежительный жест рукой. Кто бы ни говорил ему - о своих рабынях, о непотребных девицах, о подлых приёмах, об обманах и предательстве - даже если это были родственники или друзья, это больше не имело значения и не должно было оскорбить чистоту Ра. Вэ-Ну не надо было проговаривать вслух эти очевидные истины.

К тому же сам он тоже был чист, это Ра легко поняла. Понять помогала мудрость всего устройства мира: партнёрам не обязательно долгое знакомство, они узнают друг друга с поражающей быстротой, сперва - скрестив клинки на поединке, потом - соприкоснувшись в постели. Ра знала, что Вэ-Н сильнее неё и лучше держит себя в руках. Ещё она знала, что Вэ-На учили быть подлецом, и он знает множество грязных приёмов, для боя на мечах и для того боя, который зовётся жизнью, но подлецом не стал. Она знала также, новым чутьём догадалась, что до неё он не касался женщины.

- Можно дотронуться до тебя? - спросил Вэ-Н тихо. - Осторожно?

Ра кивнула. Вэ-Н принялся гладить её по плечу и шее, не смея дотронуться до груди. Ра взяла его руку и прижала к себе, давая ощутить, как её тело приобретает совершенные женские формы - там, где она сама чувствовала жаркую тяжесть. Вэ-Н нагнулся, поцеловал её руку, поцеловал в ключицу; Ра слышала его громкое сбивающееся дыхание - и слышала его мысли, как слышат слова: он хотел сгрести её в охапку, прижать к себе, вылизывать, как кот кошку, с головы до ног, вдыхать её меняющийся запах - но боялся причинить ей боль.

Ра тёрлась щекой о его руку и впервые думала о поражении в поединке, как о некоей другой победе, дающей ей власть приказывать победителю. Соперничество, азарт, упрямство и жестокость, злость, желание сломать - вытекли из неё вместе с кровью, их унесли в храм вместе с частью её тела. Остались непривычная самодостаточность и внутренний покой, а с ними - неведомая прежде неколебимая вера в себя.

Вэ-Н - Государь Кши-На и её Государь - выполнит её просьбу или приказ, сам будет служить ей, как вассал, потому что теперь она, Ра - драгоценный сосуд для новой жизни, будущая Мать Государей. Задохнувшись от силы этой мысли, Ра прошептала:

- Счастье наступит, Вэ-Н!

Вэ-Н поднял голову и взглянул ей в лицо с неописуемым выражением надежды и благодарности:

- Я тоже так думаю. Я верю в предсказания... знаешь, завтра я сожгу много цветов силам Земли и Неба в подарок за тебя. Ра, Господин Гадальщик был прав - все эти франтики... их матери лгали, они все родились под действием других Стихий, лишь ты мне по-настоящему подходишь.

- Я - не подарок, - усмехнулась Ра.

- О да! Но ты - моя.

- Вэ-Н... а ты хотел меня убить. Я хорошо помню, как ты решил, что убьёшь меня, и как почему-то передумал. Этого я не понимаю...

Вэ-Н спрятал лицо в ладонях Ра. Сказал, не поднимая глаз:

- Ты швырнула мне в лицо, что не хочешь быть рабыней и не представляешь детей рабыни в Доме Государевом... а я - сын рабыни, Ра. Я - внук рабыни. На миг я взбесился, потому что ты сказала правду. Презираешь меня?

- Нет. Между нами - поединок. Ничего, похожего на рабство, больше не будет. И вообще - мне кажется, ты не должен называть рабыней свою Мать.

- Я её не знал, - медленно проговорил Вэ-Н. - Она умерла оттого, что я родился. А если бы осталась жива, умер бы я - как все мои братья. Я же не глух и не слеп: она умерла оттого, что с ней обошлись, как с рабыней, мой Отец взял то, что ему дали... я не могу говорить об этом.

- Всегда-Господин... даже Государь не может безнаказанно изменить порядок вещей... но это уже в прошлом, ведь правда? Ты всё поправил...

- Ра, я ничего не знал... не понимал... если бы ты не объявилась во Дворце против этикета и всех мыслимых правил и не начала бы дразнить меня - вероятно, я так ничего и не понял бы никогда. Сейчас я думаю, что меня воспитывали, как сына рабыни - Всегда-Господин ведь всегда сын рабыни, каков бы ни был его статус... мне стыдно смотреть на тебя... я же просто послушался, я делал то, что от меня требовали, когда ты писала свои безумные письма - и думал, что и ты пишешь под диктовку! Ра, прости!

Я победила, подумала Ра. Я проиграла поединок и выиграла Вэ-На и жизнь. Друга и счастье. Благословение Небес.

Она притянула Вэ-На к себе, подняла его лицо, ловя взгляд, прижалась, усилив боль во всём теле и незнакомую прежде тёплую истому, вызывающую желание прижиматься крепче - и сказала:

- Сейчас это уже не имеет значения. Поединок всегда всё объясняет. В этом его смысл, я думаю... и я люблю тебя.

- Ты наивная девочка, Ра... Ра, хочешь видеть свою Мать? Или Отца? Я послал за ними.

- Хочу. Мать больше... моя Мать... И Братьев я хочу видеть... Вэ-Н, мне тяжело много говорить, но нужно страшно много рассказать. Потом, потом, когда станет легче - ты выслушаешь меня?