- Я думал о том, что в армии, как говорят, присягая, клянутся не сражаться с товарищами по оружию, - сказал Н-До.

- А мы не с государевой псарни, - сказала женщина. - Мы - дикие псы, дерёмся за того, кто плеснёт похлёбки. Не знаю, как у государевых вояк, а у нас не слышно, чтобы кто-то жаловался на подруг.

Она повела плечом, на котором висели ножны тяжёлых метательных клинков. Боевой тесак так и не покинул её пояса - зрелище было цепляюще-невероятным, почти непристойным. Даже если женщина ещё не родила - нельзя же продолжать носить меч с собой, будто подразумевая возможный поединок с мужчиной!

- Где же ты... менялась? - спросил Н-До, облизывая губы. Говорить и слушать об этом было нестерпимо стыдно и нестерпимо интересно.

- Мы стояли в приграничной деревушке, - сказала солдатка спокойно. - Вдова из деревенских приютила меня на пару недель; мы догнали своих, как только я начала ходить.

- Тебя могли убить в бою, - сказал Н-До.

- Всех могут убить в бою, - солдатка улыбалась, и Н-До не видел в её глазах ни капли той скрытой горечи и боли, какая так часто светит из глаз плебейки. - Кого угодно могут убить когда угодно. Зато мы свободнее, чем мужики - и даже свободнее, чем благородные...

Приятели Н-До болтали, что все солдатки, в сущности, - девки, и он надеялся, что это правда, но чем дальше заходил разговор, тем очевиднее была ложь той похабной болтовни. Женщина - не девка и не вдова, а напряженный интерес молодого аристократа ей смешон. Н-До понимал, что нужно придумать, как проститься и уйти, не дожидаясь своих дружков, но никак не мог насмотреться на неё, поэтому сидел, глазел и пил до тех пор, пока не подошёл её мужчина - кто знает, муж или любовник. Н-До взглянул в его лицо с дважды сломанным носом, в прищуренные смеющиеся глаза - и встал.

- Чему ты учишь благородного Мальчика, сердце мое? - сказал солдат с благодушным смешком человека, абсолютно уверенного в любви к себе. - Мы - плохая компания для такого, как он.

Женщина улыбнулась ему навстречу и обняла его за шею, позволив лапать себя любым непотребным манером, на глазах у всех желающих смотреть. Н-До выскочил на улицу в злобе, тоске и крайнем возбуждении, досадуя на себя, на весь мир - и больше всего на Мать и Отца.

В тот момент ему казалось, что именно они лишили его всяких надежд на счастье. Скорбь смешалась с жестокостью в такую смесь, что ею можно было бы взорвать подкоп.

Н-До думал, что, возможно, не убьёт своего партнёра... по крайней мере, не убьёт его сразу. В последнее время он постоянно думал о женщинах - в день разговора с солдаткой у него, вероятно, хватило бы храбрости, любопытства и дерзости пойти к девкам. Н-До отправился бы прямо туда, не подойди к трактиру шальная парочка - Юноша У и Юноша Хи, ближайшие приятели.

Хи сходу принялся рассказывать о балагане на площади у храма, где за три гроша показывают морскую собаку, двухголовую змею и прочих мерзких тварей, а У добавил, что какой-то юный бродяжка там же танцует на барабане - и нельзя было сказать о непотребном квартале, чтобы это не выглядело глупо.

Н-До пошёл с ними к храму.

Морская собака оказалась совсем не похожей на собаку - скорее, на кошку, только без хвоста. На её круглой мокрой голове росли два пучка усов, как пышные плюмажи из белого конского волоса, а глаза напоминали круглые пуговицы; тварь плавала в кадке с водой, загребая лягушачьими лапами. Друзья посмеялись над ней, строя предположения о том, в воде ли спариваются такие твари или выходят на сушу, подивились странным монстрикам в клетках, похожим на храмовые картинки, изображающие мелких бесов, - и вышли из шатра как раз к началу танца.

Танцор, очевидно, ровесник Третьего Брата Н-До, не старше, представлял собой куда более захватывающее зрелище, чем самые отвратительные звери. Начать с того, что он не носил меча. Его рубаха была завязана под грудью узлом, открывая полоску загорелой кожи на животе, а штаны не прикрывали лодыжек. Волосы, выгоревшие до почти серебряного цвета, он заплел в косу и закинул за спину. На миг Н-До встретился с ним взглядом: взгляд танцора, насмешливый, презрительный и обещающий одновременно, сразу обесценил разговор с солдаткой. Н-До залюбовался его нервным лицом с тонкими чертами, как любуются солнечными бликами на лезвии.

Пожилой флейтист завел мелодию в сложном прерывистом ритме - и танцор вспрыгнул на барабан босыми ногами. Большой плоский барабан отозвался глухим гулом; танцор заставил его тяжело зарокотать, чуть улыбнулся толпе - и выхватил из ножен, спрятанных в рукавах, два узких клинка, ослепительно сверкнувших на солнце. Старинный танец - "Укротитель Молний".

Флейта звенела и лилась дождевыми струями, барабан рокотал тяжело и угрожающе, как далекий гром, а танцор окружил себя сиянием ножей, вращая ими так, что едва можно было уследить за движениями его рук. Повинуясь мелодии, он то внезапно замирал вместе с ней в позах, похожих на позы атакующей змеи, то делал несколько стремительных выпадов, в смертоносности которых никто бы не усомнился. Безумное сочетание полудетской беззащитности и отточенной техники ловкого хищника создавало нервное напряжение, действительно, предгрозовое, которое овладело толпой зрителей целиком. Оно не спало сразу, как кончился танец.

Флейтист убрал в футляр инструмент и протянул танцору, спрятавшему ножи, медную тарелку для подаяния. У тут же бросил на медь горсть мелочи - и был вознаграждён яркой улыбкой.

- Эй! - окликнул танцора мужчина средних лет, одетый, как зажиточный горожанин. - Кому ты принадлежишь?

Танцор остановился. На тарелку, которую он держал, продолжали бросать монетки.

- Я свободный, - сказал танцор, чуть растягивая слова на южный манер. - Хочешь драться?

Горожанин облизнул губы, вынимая вышитый кошелек.

- Не вижу смысла. Ты без всяких драк мог бы поменять свои бесконечные дороги, холод, голод и базарные танцульки на счастливую жизнь в тепле и довольстве...

Танцор рассмеялся.

- В качестве твоей наложницы? Предполагается, что ты возьмешь меня без боя? Очень смешно - а когда я тебя убью, будет ещё смешнее!

Ответ доставил зевакам большое удовольствие. В толпе кто-то свистнул. Молодые женщины, укутанные в шерстяные накидки, хихикая, захлопали в ладоши. Флейтист взглянул на танцора с отцовской нежностью. Н-До положил на тарелку пару серебряных монет.

- Спасибо, богатый Господин, - сказал танцор, в чьем насмешливом тоне не слышалось ни нотки почтительности. - Это всё мне? Не ошибся?

- Если бы ты убил паршивца, который покушался тебя купить, я заплатил бы золотой, - сказал Н-До, тоже смеясь. - Иногда мне жаль, что таких, как ты, мало среди аристократов.

- Сразись со мной, - предложил танцор, непонятно, в шутку или всерьёз.

- Не дури, Таэ, - сказал флейтист, подходя. Танцор протянул ему тарелку.

- А что? У меня была бы жена-аристократка, а её богатая родня ненавидела бы нас, - сказал он весело.

- Маленькая дрянь, - усмехнулся Н-До, скрывая грусть притворным гневом. У хлопнул его по плечу, показывая, что пора уходить. - Мне, пожалуй, пришлось бы убить тебя.

- Жаль, что я так и не узнаю, хорош ли ты в бою, - сказал Таэ без тени обиды и махнул рукой.

Толпа расходилась, и приятели тоже пошли прочь.

- Представляешь, как бы выглядело это чудо после хорошей метаморфозы? - мечтательно спросил Хи вполголоса. - Не жена, конечно, но какая была бы наложница... Паршивец-то зорок...

- Воображаешь, что победил бы его? - хмыкнул Н-До. - И вообще - стал бы драться с плебеем? С профессиональным танцором с ножами? Сумасшедший риск за сомнительную радость...

- Не стал бы я с ним драться, - сказал Хи. - Знаешь, говорят, что можно заставить трофей отлично измениться и без поединка - нужно только вызвать у него злость, боль и страх перед тем, как обрезать. А это - не проблема.

- Ведешь себя, как насильник - и, скорее всего, имеешь калеку, которая тебя ненавидит, - с отвращением сказал Н-До. Ему вдруг стало очень неуютно.