О, мы прекрасно помнили судьбу несчастного Рихмана! Торчать рядом с грушей мы не собирались. Слава Науке (это вместо "Слава Богу" говорилось), за двести лет после смерти Рихмана получила раз­витие фотография. В окошке сарая мы установили Валькин фотоаппа­рат "Москва". В начале каждой грозы, закрывали объектив насадкой из закопченного стекла и открывали затвор. Сгорая от нетерпения, все лето ждали удара молнии. Грозы в наших широтах действительно не­часты, и все ходили они мимо старой груши. Как у Заболоцкого: "Вокруг села бродили грозы, и часто полные тоски, удары молнии сквозь слезы ломали небо на куски". Мы уже начали терять надежду, но после каждой грозы совершенствовали свою установку. Увеличили высоту с помощью длинного шеста, врыли еще несколько ржавых ве­дер, чтобы улучшить заземление... И вот – шарахнуло! Мы как раз торчали в двери сарая и глазели на грушу. В тот миг мы ослепли и ог­лохли. Когда же очухались, глянули и ахнули. Молния в щепы разво­ротила грушу. Обломки горели и дымились.С каким нетерпением проявляли пленку! Что с нами творилось, когда увидели результат! На негативе сама молния выглядела как тон­кая линия, неровно прочерченная тушью, а внизу чернела жирная клякса. Оба мы завопили: "Шаровая! Шаровая!" Сейчас, во взрослой своей ученой жизни, если бывает иногда успех, я переживаю что-то лишь слегка напоминающее тот отроческий восторг исследователя. А жаль... Разумеется, то была только игра в науку, серьезная и опасная, как многие мальчишеские игры. Но эта игра так много определила в моей дальнейшей жизни.Однако же тогда, в августе 53-го, мне пришлось резко свернуть все работы над проектом АЭС, невзирая на самый блистательный экс­периментальный результат. Через пару недель начинался десятый класс. Но не это главное. Бабушка не так-то легко смирилась с гибе­лью старого дерева. Ведь грушу посадил ее сын, Коля Величко, будучи еще студентом лесного техникума. И груша-то, оказывается, была ми­чуринская. Коле тоже недосуг было ждать милостей от природы. Он привил на лесного дичка-пятилетку веточку "бере". Без соответствую­щей ежегодной обрезки груша скоро вернулась к дикому состоянию, но слава "мичуринской" за нею осталась. Бабушка учинила самую на­стоящую комиссию по расследованию моей деятельности. Ведь, по мнению соседей, от того, что я притянул в свой огород молнию, у по­ловины села сгорели электрические лампочки, а они были большим дефицитом. Еще бабушка очень хотела понять, почему моя сверхусид­чивость в девятом классе вознаграждена была пятеркой только по фи­зике и тройками по всем остальным предметам. И что, собственно, я думаю по поводу своего ближайшего будущего. Во время доклада главного конструктора АЭС бабушка сидела ровная и строгая. Голу­бые ее глаза за стеклами очков говорили, что она не собирается брать на себя роль эксперта по проблемам атмосферной энергетики. Волно­вала ее другая проблема – судьба внука в этой непростой жизни. Она работала счетоводом Благовещенской МТС и хотела видеть меня сельхозинженером. Хорошее мужское дело. И мне сказала тогда: "Слушай. Сашко, на черта она тебе, твоя электрика? Деды твои были хлеборо­бами, а отец учился на лесничего. С таким отметками в Московский энергетический институт ты не поступишь. Готовься в Мелитополь­ский институт механизации, так оно будет вернее".Сразу после беседы с бабушкой я отложил в сторону заветную тетрадь с проектом АЭС и впервые открыл конкурсный задачник по математике Моденова. То был пробный камень – "тянешь" по Моде­нову, успех будет в любом техническом вузе. Я же почти совсем не "тянул". При первой попытке мне поддались только несколько задач по геометрии. Тригонометрии и алгебры, как оказалось, я не знал во­все... И Валя Майдан тоже сделал в отношении себя подобное откры­тие, более того, как человек решительный, сделал тут же и выводы. Он перенацелился в Донецкий мединститут на хирургию, где нужно было сдавать любимую нашу физику, и не надо было никакой математики. "Стану хирургом, кто мне запретит заниматься радиолюбительст­вом", – резонно сказал он.МЭИ растаял, как мираж. Я листал "Справочники для посту­пающих", прикидывал, в каком бы вузе, попроще МЭИ, получить об­разование необходимое для дальнейшей работы надо проектом АЭС. Увидел – в Таганрогском радиотехническом есть электровакуумный факультет. Это примерно то, что нужно! К тому же Таганрог близко, каких-нибудь шесть часов езды. И жизнь в Таганроге дешевле, чем в далекой гордой Москве. Я понимал, что и в ТРТИ поступить будет нелегко. Рядом Ростов, Краснодар, Ставрополь – десятки городских школ готовили в ту зиму моих конкурентов, которые АЭС не изобре­тали, зато умели ловко "свертывать" тригонометрические тождества. Из хаты, крытой соломой, шагнуть в прекрасный мир электроники -голова шла кругом от нестерпимой этой мечты!.. Но от этого меня от­деляла пропасть, и я вгрызался в Моденова. В июне 54-го я отослал в Таганрог свои документы и вскоре получил уведомление, что они при­няты, и меня приглашают на экзамены не позднее 1 августа. Все наде­жды теперь возлагались на интенсивную подготовку в течение июля.Лето оказалось жаркое, почти без дождей. В саду под акацией был у меня сколочен топчан. Там я спал под овчинным тулупом. Меня будило солнце, и я тут же усаживался за свои дела. Окошко перед моим столом было распахнуто прямо в сад. Густой куст давно отцветшей сирени спасал от солнца и дарил кислородную свежесть весь день. Иногда только бабушка просила виновато: "Сашко, ты не принес бы водицы из Котовой балки?" В ближних наших колодцах вода годилась для поливки, но для питья или готовки еды сельчане предпочитали криничную. Я брал ведра и коромысло. За полчаса пути до криницы и обратно вполне можно было бы продумать ход решения очередной задачи или подзубрить спряжение неправильных немецких глаголов, но... Но почему-то именно здесь настигало меня всякий раз трепетное ожидание близящихся перемен в моей жизни.И вот настал день, когда надо было ехать в Таганрог". Бабушка нагрела мне казан воды, я вымылся в корыте, надел лучшие свои брюки и положил в чемоданчик несколько свежих рубашек про запас. Пешком добрался до станции Велико-Анадоль и в закатный час сел на поезд "Одесса-Ростов". Незаметно уснул, сидя за боковым столиком, и вроде бы тут же растолкала меня проводница:– Ты, что ли, едешь в Таганрог, малый? Вставай, сейчас будет Марцево. Дальше поедешь пригородным.Я сошел на низенький перрончик. В темноте над блестящими рельсами тревожно горели огни. Особенно пронзил мою душу фиоле­товый. Его свет и тревожил, и вселял надежду. Он вроде бы не отказы­вал мне в будущем, полном очарования и блеска, но виделось в том фиолетовом зовущем луче и что-то непростое, почти трагическое. Од­нако же нельзя мне было не идти туда, это значило бы предать себя...Слабо, ох как слабо сдавал вступительные экзамены в ТРТИ вы­пускник Благовещенской средней школы Саша Величко! Два трояка по математике – письменная работа и устный экзамен. Четверка по сочи­нению. Я потерял уже пять баллов. Впереди физика, немецкий и химия. Можно уже и не ходить на следующий экзамен, но это физика, и раз­бирает меня уже чисто спортивный интерес: неужели и по физике я не тяну здесь больше, чем на тройку: Хорошо все-таки городским, у них подготовка – дай боже! Только и слышишь: "Как дела. Эдик?" – "Да вот пятушка сейчас словил, это мы запросто!"Дождь. Асфальтированный двор института залит потоками воды. Сверкает где-то над морем дальняя, слабая и бледная, молния. Авто­матически и почти с досадой фиксирую это. Доносится, наконец, и усталый раскат грома. Воспоминание об "атмосферной электронике" теперь рождает только чувство досады и тоску, почти отвращение. Ба­бушка Мария Васильевна права – следует ее внучку подаваться в Ме­литополь и учиться там на сельскохозяйственного инженера. По слу­хам, в Мелитополе в этом году почти нет конкурса. И тех, кто сдал в ТРТИ хотя бы на тройки, там берут "без звука". Нужно сдавать до конца. И я вроде бы принимаю такое решение и тащусь на экзамен по физике. "Вот это, ребятушки, баня, а банщик – зверь!" – говорит пот­ный и счастливый парень, выскочив с четверкой в аттестате. Там у не­го две пятерки – по "обеим математикам". "Или же плюнуть на все и уехать до будущего года?" – говорю я себе. И ноги сами уносят меня от страшной белой двери.Как, однако же, все время тянет к рекламному стенду электрова­куумного факультета, обещающего своим выпускникам блистатель­ную деятельность – от заводского технолога до инженера-исследователя и разработчика небывалой электронной техники! О, это волшебство – стекло и металл электронных приборов от крошечной лампочки типа "желудь" до водородного тиратрона величиной с вед­ро. Обещание чуда, которое они заключают в своих конструкциях, звучит и в названиях – магнетрон, клистрон, лампа бегущей волны... Ни один стяжатель так не сгорал над ювелирной витриной от близости и недостижимости бриллиантов, как тот несчастный абитуриент перед рекламой любимого факультета. Реальная электроника оказалась во сто крат привлекательнее моих выдумок, но она для меня – увы! – не­достижима ни нынче, ни потом. Хватит романтики, надо смотреть правде в глаза, сдавать до конца экзамены и ехать в город Мелитополь обратным поездом "Ростов-Одесса".Я последним вошел в аудиторию. Экзаменатор уже собирал портфель, но билеты еще лежали на столе.