Юлия и Белугин остались стоять у подъезда дома, где еще в нача­ле этого вечера жила моя богиня. Я шел в общежитие спокойный и хо­лодный, как и подобает ученому, занятому лишь своими нелегкими отношениями с природой. Я уже два года знал о себе, что в полнолу­ние плохо и тревожно спится, но зато легко и результативно работает­ся... Приколов к абажуру прошлогоднее задание по начерталке, я за­слонил от света лица безмятежно спящих на своих койках ребят и принялся за практическую разработку эксперимента. Изредка я отры­вался от работы, чтобы проглотить десяток-другой страниц увлека­тельного романа американца Митчелла Уилсона "Живи с молнией". Там как раз начинающий физик Эрик Горин сооружал свою экспери­ментальную установку... Сердечные дела Эрика Горина, впрочем, бы­ли не чета моим. Когда его Сабина в очередной раз появлялась на страницах, я ловил себя на том, что видится она мне в облике Юлии, и через мое сердце, точно разряд электрического тока, пробегал импульс мучительного стыда за пережитое сегодня. Под утро я завершил свою работу и прилег на койку, не раздеваясь. Снял только галстук и ботин­ки. И тут же тревожный сон понес меня по своему руслу, качнув, как ореховую скорлупку.

Утром у меня было "окно" в расписании, я мог бы еще два часика поспать, однако, новая жизнь требовала решительности и мужества. Я вскочил, взбодрился ледяной водой и отправился в институт, неся за­ложенные в тетрадь с конспектами листки своего проекта. Я нашел Кухаревского на кафедре.. Юрий Васильевич оказался свободен и охотно посмотрел мои наметки Он все принял безоговорочно, вспом­нил, что видел на кафедре электротехники ящик с трофейными высо­ковольтными конденсаторами, и обещал взять их напрокат. Потом он подписал мои эскизы.

– Когда же вы все это успели сделать, Величко? – удивился Кухаревский. – Мы с вами толковали о вашей формуле вчера. И вчера же, каюсь, я подсмотрел, как вы входили в театр с одной очаровательной девушкой с вашего курса.– Все пришло во время спектакля, – не без любования собой сооб­щил я.– Тогда здесь что-то не так, – улыбнулся Кухаревский. – Это вы­дает в вас новичка. Хороший физик ни за что не станет заниматься наукой в обществе красивой девушки. Это не мое только мнение, так считает и великий Ландау.

Оказалось, что не напрасно в прошлом семестре мы занимались практикой по стеклодувному делу... Я принес эскизы своей разрядной трубки в стеклодувную мастерскую и стал наведываться туда каждый день, все надеясь увидеть воплощенным свое творение. Дня три заказ пролежал без движения. Наконец, стеклодув сказал:

– Послушай, парень, ты мне надоел! Зря мы, что ли, накачивали вас в прошлом семестре? У тебя, помнится, недурно получалось. Вот тебе свободный верстак с горелкой, садись и делай. Сам слепишь свою каракатицу. У меня, понимаешь, завал!

Часа два, до жгучей боли в груди, я провозился, пока удалось сделать более или менее приличную трубку. Желая доказать себе, что смогу лучше, я тут без сожаления уничтожил ее. Вторая получилась такой красивой, что я не в силах унять восторг, слишком быстро вы­нул ее из пламени, и она вдруг со звонким коротким щелчком дала не­излечимую трещину. Поэтому следующую красавицу я долго выдер­живал в приглушенном мягком пламени, а потом бережно спеленал горячей асбестовой тканью. Когда трубка остыла, я долго не мог на­тешиться всамделишным видом этого "чуда электроники". На землю меня спустил стеклодув:

– Ну ты даешь, Сашка! Посмотри на манометр. Ты сжег чуть не весь баллон ацетилена. Больше я тебя не пущу.

С этой своей трубкой и со схемой установки, подписанной Кухаревским, я пришел в лабораторию. Заведующий Вениамин Сергеевич Котов, известный среди студентов как просто Кот, носил очки со стеклами такой толщины и силы, что взгляд его в первую минуту устра­шал... Я впервые был в этой великолепной лаборатории. Мне очень нравились стенды, где на деревянных лакированных рамах смонтиро­ваны были вакуумные системы для выполнения студентами работ -замысловатое стеклянное кружево, в узорах которого, к стыду своему, знакомым я признал разве что притертые стеклянные краны, желтые от вакуумной смазки. Где-то в недрах одного стенда с артистизмом эстрадного ударника выстукивал свое "ти-та-тита-тита" форвакуумный насос. Кот подвел меня к полуразобранному стенду в дальнем уг­лу лаборатории.

– Здесь есть система для напуска инертных газов. Твою разрядную трубку следует припаять вот к этой вакуумной магистрали. Но сначала на место надо установить электромагнит. Кстати, он у тебя есть? Нет? Ну так поклонись на кафедре СВЧ приборов, может быть, что-нибудь подберут из уважения к Кухаревскому. Высоковольтный выпрямитель тоже добывай сам. Фотоаппарат у меня есть, и превосходный, вон там стоит... – Котов указал на старинный ящик с большим объективом, закрытым черной крышкой, при снятии которой вылетает птичка. Далее Котов вскинул худые руки на уровень очков и патетически произнес:– И заклинаю тебя, неофит! Видишь, в систему здесь впаян ртутный манометр Маклеода? Электронные вакууметры достать пока не удалось. А давление в трубке, как я понимаю, тебе нужно измерять точно? Так вот, с маклеодом – предельная осторожность! Как с девушкой, и даже деликатнее. Понял?

Довольно быстро я раздобыл и электромагнит, и высоковольт­ный выпрямитель. Около часа носил чемоданчиком конденсаторы из кладовки на кафедре электротехники. Несколько вечеров потом паял конденсаторную батарею, монтируя ее в корпусе списанного игни­тронного выпрямителя. Дней через десять моих напряженных трудов был призван, наконец, стеклодув. Он разместил разрядную трубку в зазоре электромагнита и припаял ее патрубок на магистраль вакуум­ного поста. Я осознал, что нахожусь на пороге свершения... Кот отдал мне без остатка один из своих вечеров. Он научил меня работать с ва­куумом, мыть систему водородом и напускать в разрядную трубку ар­гон или гелий, хранившиеся в волейбольных камерах с пережатой пу­повиной. Мы запустили высоковольтный выпрямитель и попытались зарядить батарею. Искры шли в самых неожиданных местах. При­шлось проложить по три слоя оргстекла там, где одинарные слои были пробиты. Наконец удалось батарею зарядить. Разряд через трубку дал в междуэлектродном промежутке синюю яркую искру, вызвав у меня первое недоверие. Непохоже было, что такую непокорную и яростную искру удастся свернуть в кольцо... Но ведь еще не включен магнит! Ещё не выведены на режим ни ток, ни магнитное поле! Рано отчаи­ваться... Это происходило вечером в субботу. Кот посмотрел на часы, потом на меня, будто сверяя одно с другим, и махнул рукой:

– Ладно! Давай разок попробуем сегодня. А то ведь ты изве­дешься в воскресенье.

Мы отладили все режимы и, закрепив на штативе фотоаппарат, нацелили его на разрядную трубку. Кот поставил вместо матового стекла кассету с фотопластинкой. Потом погасил свет и снял крышку с объектива.

Давай! – скомандовал он, и я нажал кнопку. В темноте вспышка была особенно яркой. Ослепленный, я не мог бы точно сказать, увидел ли за стеклом трубки в разрядном промежутке заветное колечко. На сетчатке глаз отпечаталось яркое пятно, и только. Кот, не зажигая све­та, вынул кассету и прошел к верстаку, где горел красный фонарь. Оба мы склонились над ванночкой с проявителем... Фотокамера загляды­вает в разрядный промежуток сбоку, в случае удачи на пластинке должна была проявиться буква "о"... Но на пластинке медленно про­ступал какой-то черный извивающихся червяк. Вспомнились слова Кухаревского: "Формула выведена при большом числе упрощений". Ну и ну! А радио уже передавало бой курантов на Спасской башне. Кот зажег свет, быстро обесточил оборудование и, натягивая замше­вую свою кепку, сказал:

Да что это ты так весь посинел, Александр? Первый блин про­сто обязан быть комом. Может быть, тебе еще сотню таких комьев увидеть придется, прежде чем настоящие кругленькие пойдут... Ты лучше пораскинь мозгой, где ты мог начудить в своих расчетах.

Умом я прекрасно понимал правоту Кота. Я шагал к общежитию. Теперь не было луны, или она была за облаками. Но я чувствовал, что со мною произошло что-то похожее на недавний выход в театр. Ана­логия злила меня. "Что уж такого тут похожего?" – спрашивал я себя. И вдруг понял, что теперь, как и в тот вечер, из души ушло очарова­ние...Все воскресенье я отдал курсовой работе по электротехнике, рас­считывая токи в замысловатой электрической цепи. Не бог весть, что за трудности, однако же от мрачных мыслей эта рутинная работенка уводила. К вечеру я покончил с этим занятием, и принялся раздумы­вать над вчерашней неудачей. Как мне не хотелось рассказывать об этом Кухаревскому! Я должен был во всем разобраться самостоятель­но...Был уже конец октября. Порой налетали дожди, и тогда вороха жухлой листвы под ногами слипались на тротуарах в пласты. На лек­циях я садился теперь так, чтобы не видеть золотистые светлые косы, по-школьному связанные на затылке большим шелковым бантом. Труднее было избегать встреч на семинарских занятиях. Как ни остере­гайся, но вдруг встречаешься со взглядом серо-зеленых, будто бы солнцем до дна просвеченных глаз. И снова – голова кругом, и без­звучный вскрик отчаяния, потому что счастье твое на свете без этих глаз невозможно... А Юлька всего лишь попросила у тебя на минутку справочник и спокойно ждет, пока до тебя дойдет элементарный смысл се слов. Естественно, что моя сердечная тайна уже давно не была тако­вой для группы, и я порой ловил на лицах других однокурсниц без­молвные пересмешки в свой адрес. Группа была осведомлена и о моей раннеспелой и кипучей научно-исследовательской деятельности. Здесь насмешек не чувствовалось, но интерес к исходу матча "Величко про­тив молнии" носил характер выжидательного любопытства. Никто еще не знал о моей первой неудаче. Ах, как же мне нужен был успех!..И вот однажды на скучной лекции по политэкономии пришла спасительная, как мне показалось, догадка. Я придумал "завихритель". хитроумную систему электродов, которая должна была заставить того зловредного червяка с фотопластинки скушать-таки собственный хвост и превратиться в кольцо. Благо я с младых ногтей умею слесар­ничать, а в лаборатории Котова был отличный верстак с набором ин­струментов. Трех дней не прошло, как у меня уже было готова новая разрядная трубка, и стеклодув поставил ее на место прежней в зазоре магнита. Снова я старательно откачивал и промывал водородом ваку­умную систему. Осталось только заполнить трубку инертным газом, выйти на режим и сделать снимок. Нетерпеливо ждал я темноты за ок­нами лаборатории, но Кот не мог остаться в тот вечер. Он сказал: