– Потерпи, Саша, завтра я тебе охотно проассистирую. А нынче зажми себя в кулак... Вот что, проложи еще пару листов оргстекла в третьем этаже конденсатора. До завтра, ребятки!

Кроме меня, в лаборатории остался еще третьекурсник Игорь, во­зившийся с тлеющим разрядом. Он снимал какие-то давным-давно из­вестные в науке зависимости. Его "научно-исследовательская" работа сводилась к постановке новой "лабораторки" для студентов, и делал он ее с корыстной целью – это приравнивалось к выполнению курсово­го проекта, то есть избавляло от повинности сдавать листов шесть чер­тежей. В начале девятого Игорь выключил свой стенд и сообщил мне:

– Саша, я в кино ухожу. Ты уже видел "Летят журавли"? Мировая картина! Второй раз иду. Что это за диковину ты изобрел? Ты у нас башковитый парень, а?.. Ну так ты выключи здесь все рубильники, как положено. Привет и до свиданьица!

Вот же невезуха! А в трубке у меня уже аргон. Работать в одиноч­ку нельзя – это грубейшее нарушение правил безопасной работы с электротоком!.. Может быть, все же сделать одно-единственную вспышку? Никто и не узнает никогда... И я навел фотоаппарат и заря­дил конденсаторную батарею. Потом пошел к выключателю у вход­ной двери и выключил свет. Осторожно, чтобы не задеть треногу фо­тоаппарата, вернулся к стенду. С сильно колотящимся сердцем нажал на кнопку. Но вспышки не последовало. Почему?.. И тут дошло до ме­ня, что не слышно характерного шелеста коронного разряда на элек­троде предварительной ионизации в трубке. Все ясно, расконтачился высоковольтный ввод в системе поджига... Потом, когда ничего уже нельзя будет поправить, самолюбие подсунет мне ряд доводов в оп­равдание необдуманных действий в темноте. Один будет такой: "Я ведь зверски устал за тот вечер, и был не в силах плестись еще раз к выключателю, чтобы при свете шевельнуть контакт, защищенный эбо­нитовым грибком. Откуда мне было знать, что этот грибок свалился?"Будто бы острая тонкая шпага вошла в мою правую руку, про­шла через грудь рядом с сердцем и вышла через ладонь левой руки, опирающейся на каркас выпрямителя. Меня швырнуло в сторону, удар моего локтя пришелся по стеклянным трубам вакуумного стенда. Сквозь глухоту, черной ватой окутавшую мозг, я услышал звон стекла, сыплющегося на пол... Наконец добрался до выключателя и зажег свет. "Маклеод!.." – панически подумалось мне. Я страшился оглянуть­ся на разнесенную вдребезги вакуумную систему... Так и есть. Тысячи блестящих шариков ртути раскатились по старому щелястому паркету. Те, что были покрупнее, расплюснутые тяжестью, собрали на себя му­сор и потеряли блеск. Одна большая капля медленно вползала в щель, словно иллюстрируя мысль, что к утру вся эта ртуть уйдет под паркет. Пары ртути – страшный яд, разрушающий сердце. Теперь здесь будут снимать пол и обеззараживать каждый квадратный сантиметр.Пахло горелым машинным маслом. Я выключил захлебываю­щийся форвакуумный насос. Отключил питание и разрядником с изо­лированной ручкой разрядил конденсаторную батарею. Она огрызну­лась злой фиолетовой искрой. Трясущимися руками извлек из выпрямителя кенотрон. Вид катода, иссосанного, как сахар, поразил меня. Подумалось: "Твое счастье, что этот приборчик рассчитан на отдачу всего десяти миллиамперов тока, и он не смог бы тебя убить. Хотя убить тебя мало за то, что ты натворил". Что-то жестокое и злобное скалилось за черными стеклами окон. Я вышел в коридор, пустой и полутемный. Вошел в пустую аудиторию напротив... Что же делать? Как свести к минимуму последствия?.. От взгляда на исписан­ную мелом доску, где функция "У" подвергалась сумасшедшим преоб­разованиям, в голове у меня загудело, как в короткозамкнутом транс­форматоре: "У-у-у!.." Чтобы сдержать приступ тошноты, я распахнул окно. Под перистыми кронами акаций, освещенными снизу, смеясь, проходили девушки. Окружающему миру жилось так же, как раньше, будто ничего ужасного не случилось с Саней Величко. Где-то недалеко голос Вертинского, нарезанный на рентгеновскую пленку с чьими-то костями и болезнями, пел про клонящийся под ветром банан.Что было потом?.. Как водится, "потом был суп с котом". Тем чернее этот юмор, что именно Кот по моей милости пострадал больше всех. Приказом по институту его отстранили от должности. Заведующий кафедрой Ю.В. Кухаревский получил строгий выговор, а студент второго курса Величко Александр был снят со стипендии до конца учебного года. Было комсомольское собрание, вынесшее комсомольцу Величко строгий выговор. На этом же собрании я обещал отработать не меньше недели на ремонте лаборатории. Именно это перевесило при голосовании – исключение из института или строгий выговор... Ту неделю я отработал вместе с людьми в противогазах, специалистами по обеззараживанию из Ростова. Сдирали старый паркет до перекры­тий этажа и вывозили мусор в плотных бумажных мешках.Как-то сразу рассыпалась стеклянная стена между мною и груп­пой. Ребята помогали мне выжить без стипендии. Ходили со мною на станцию разгружать платформы со щебенкой. Иногда удавалось под­работать на рыбзаводе. Сердобольные работницы в готовочном цехе до отвала кормили "студентиков" жареными бычкам. Иной раз и под одеждой удавалось выносить с полдюжины баночек.

Когда лабораторию физических основ электроники восстановили, Кухаревский предложил мне продолжить начатые исследования. Я отказался. Я жил теперь по новой рациональной программе. Детские забавы с электричеством для меня кончились. Кухаревский устроил меня на кафедру СВЧ приборов слесарем на полставки. Это позволило отказаться от разгрузки вагонов и от работы на рыбзаводе. И мне льстило то, что кафедра вела серьезные исследования с Синявинским НИИ, я собирал макеты настоящих электронных приборов... Кухаревский же сказал мне:

– Жаль, Саша, мне кажется, вы проходите мимо сокровища. Что-то за этой кляксой на вашей фотографии есть.

Нашкодил неслабо, отступился от начатого дела и предал своего учителя – т а ков герой нашей правдивой истории?

Не суди слишком строго. Даже и перед Божьим судом глубина раскаяния может перевесить тяжесть греха.

Ты, значит, перед комсомольским собранием так глубоко покаял­ся? Досталось тебе?

Да, "Персональное дело комсомольца Величко " разбирали на фа­культете. В ы ступавшие в два счета доказывали, что я, индивидуалист и эксцентрик, оторвался от колле к тива и, в результате, нанес огромный урон родному институту.

Ну кино! А ведь на самом деле тогда каждый второй кинофильм был о том, как коллектив перевоспитывает такого вот, Сашу Величко, зазнайку. Ты хоть чувствовал к а кая это комедия?

Вовсе нет, все принимал к сердцу. Лет через десять наш комсорг Вася Цимбал рассказал мне, что типовую канву для обсуждения моего персонального дела ему дали в институтском бюро, заурядно типичное было дело... Но во время собрания мне было н е выносимо стыдно за мою претензию на исключительность. Природная моя крестьянская совест­ливость прямо-таки казнила меня...

Ну ладно, комсомол отреагировал, составили протокол, занесли "строгач" в ли ч ную карточку, но заниматься исследованиями тебе лее не запретили. Почему ты отк а зался продолжить эксперимент? Ты ведь мог бы много раньше придти к открытию эт о го своего уип -эффекта?

Что тебе сказать, слишком уж некрасивая вышла история со ртутью, без ож и дания красоты нет пути к истине.

Вот уж не подумала бы, что у физиков так много значат эсте­тические катег о рии.

Еще как значат! Великий физик Гейзенберг сформулировал даже принцип крас о ты физической теории. Разумеется, воспринимать такую красоту и оценить ее может только подготовленный человек, но речь идет о самом настоящем человеческом чувстве красоты.