Там же, в приемной роддома, я осознал, что юность моя кончи­лась, что я вступаю в новую очень ответственную полосу своей жизни. Я прекрасно помнил свои клятвы, данные Жене минувшей ночью, и они не показались мне при свете дня ни наивными, ни лишними. Я го­тов был всем сердцем принять новую жизнь.Теперь, иногда перебирая в памяти счастливейшие миги нашей совместной, лучше сказать, общей жизни, я думаю: какой же ярчай­ший? Не этот ли в приемной Грауэрмана? Нет, было что-то еще краше. Не тогда ли, когда бережно принял из Жениных рук из такси два бес­ценных свертка и поднялся наверх в комнату-трамвай? Женя разверну­ла их на тахте, и я увидел два копошащиеся, немного сморщенные и красные тельца. Сердце мое сжалось при этом... Так когда же? Знаю точно, что это относится к периоду рождения дочерей.Вот оно!.. На второй или третьей неделе жизни Маши и Даши мы с Женей уже привычно поднимались среди ночи по их первому же зову. Они отличались характерами. Маша была требовательная и своенрав­ная, пока своего не добьется, не утихомиришь. Даша – немного поус-тупчивее, хотя и очень горяча в гневе. Зато уже тогда Дашка любила отцовские байки и потому молоко получала второй... В тот раз я был послан Женей за чем-то то ли в кухню, то ли в ванную, унести или принести что-то. Возвращаясь, я подошел к белой двери комнаты-трамвая с ручкой синего стекла и поразился невозможной умиротво­ренной тишине, хотя всего минутку назад спеленутая мною Дашка в очередной раз гневно требовала справедливости. А тут вдруг – тиши­на... Я открыл дверь и уже не мог шелохнуться от желания продлить неповторимый миг. На краю тахты, безмерно счастливая, прямо-таки вся светящаяся, Женя кормила сразу двух своих крошек, держа их ва-летиком перед собой на двух руках.

Вот сколько себя помню, с детсада буквально, слышали мы это имя: "Бердышев... Бердышев..." Будто бы он был царь и бог в нашем Си нявине.

– Князь – самое точное определение. Так уж повелось в маленьких городках, вроде нашего, что руководитель самого .крупного предприятия был фактически полным хозя и ном в городе.

– По какому праву?

– Фонды. Город оказывался на содержании у такого предприятия иего директ о ра.

– А откуда брались директора?

– Как правило, получали вотчину. При всем моем уважении к Владиславу Петров и чу Бердышеву, нужно сказать, что он такой вот, на­следный князь. Его отец Петр Ив а нович Бердышев с маузером в руках устанавливал в двадцатые годы советскую власть в сре д неазиатских республиках. Позже, до самой пенсии, был на ролях секретаря в нацио­нальных компартиях, рука Москвы... По неписаным законам номенкла­туры, сын такого деятеля п о лучал вотчину. Чем крупнее был отец, тем ближе к Кремлю располагались владения сына. Сыновья Суслова и Усти­нова, например, были директорами оборонных НИИ в Москве. Бе р дыше­ву Владиславу Петровичу полагаюсь Подмосковье.

Действительно, наследные принцы. А если такой наследник не справлялся?

Ничего особенного. Такого просто понижали в должности. Уна-стоящих князей ведь тоже случалось, что сынок проматывал отцовское наследство. Наш синявинский князь оказался как раз очень крепким и та­лантливым человеком. Мы еще встретимся с ним на страницах нашего повествования... При нем институт и город вышли на самый высокий уровень.

– Послушай, а мог ли в этом рабоче-крестьянском государстве кто-то от "сохи", без н а следования стать директором? – Мог. За большие заслуги. Вот наш знакомый Георгий Иванович Стаднюк года ч е рез три после моего ухода в цех сделался директором родственного НИИ в Саратове. У него к тому времени было уже че­тыре ордена – Ленин, Знак Почета и два Трудовых Зн а мени. И по-прежнему сжигала его жажда стать Героем и Лауреатом... – А наследный князь Бердышев мог бы пойти выше, то есть по­ближе к Кремлю? – Да. Но здесь заслуги требовались очень и очень значительные. Просто хорошо работающий институт такой заслугой не был. Нужно было достижение мирового кла с са, да такое, чтобы "супостаты" по­том лет десять пыжились, как это оказалось с н е ож и данным прорывом Королева в космос. – Управляемый термоядерный синтез на основе уип-эффекта для этого сгодился бы, пра в да? Почему же ты сразу в сентябре 63-го не предложил это Бердышеву вот при той с а мой вашей встрече? – Что ты, Дарья, он бы тогда меня в порошок стер! Какие-то фантазии вместо дела, когда прибор под шифром "Эллинг" не идет в заводском производстве!.. С таким же у с пехом я мог бы ему предло­жить вечный двигатель.

– Тогда я ничего не понимаю, папочка. Начальник лаборатории Пе-ресветов увидел пе р спективы твоего открытия... – Предполагаемого открытия, Дарья Александровна! – Пусть предполагаемого. Даже филолог Снежина видела эти пер­спективы. А д и ректор НИИ. доктор технических наук не видел. Не по­нимаю. – Ничего удивительного, потому что эти двое видели сердцем. Фи­зик от Бога, П е ресв е тов интуитивно чувствовал мою правоту. А Женя, гениальная жена, просто верила в мой талант. Вот и все. Чтобы убе­дить Бердышева, нужно было иметь уверенные эк с периментальные под­тверждения того, что схлопывание плазмы не есть бред. Вот за это мы с Пересветовым и принимались в год твоего с Машкой рождения.

Глава 7. СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ

С помощью сварочного пинцета Рябинкин вживлял внутрь ваку­умной камеры сверкающей никелем и золотом узелок, материализо­вавший в себе долгие мои раздумья по вечерам в "'рабочем углу" на кухне и большие хлопоты самого Рябинкина на протяжении двух по­следних месяцев. Зазвонил телефон, я снял трубку и услышал негром­кий и такой родной голос:

– Добрый вечер, Александр Николаевич. Мы звоним из проход­ной.– Догадываюсь. Погуляете немного в сквере? Мы еще не завер­шили даже сборку.– Хорошо. К трубке тут рвутся две какие-то маленькие зверушки. Вот послушай. – Папа!.. Сегодня у нас в саду... – услышал я Машин голосок. – Да не хватайся же, Дашка! Ой, я все забыла! Вот сама теперь и говори, если такая умная.– Папочка! – звонко начала Даша и вдруг задохнулась от волне­ния. – И я... Тоже забыла... Все! Поговорила.

Вешая трубку, все трое там, в телефонной кабинке на проходной, от души хохотали. Меня, как магнитом, потянуло за проходную.

– Вы идите, Александр Николаевич, со сборкой я и сам управ­люсь. А включаться станем завтра и без спешки. Это уж дело святое. Завтра я тоже смогу поработать вечером.

"Должно же наконец что-то получиться, – подумал я, покидая ла­бораторию. – Сколько можно, одни неудачи!" Чтобы не спугнуть такими мыслями капризное счастье, неслышно поплевал за спиной у Ря-бинкина через левое плечо... Спускаясь по лестнице, все же чувствовал небольшую досаду. Можно ведь было бы и сегодня "'включиться", если поработать до упора. У Жени неприсутственный день, и дети при ней, и в кои-то веки удается вырваться из цеховой круговерти! И Рябинкин ради меня вышел во вторую смену... Ну, Женечка, тоже мне вдохнови­тельница, тоже мне муза электроники!

Выйдя из корпуса "науки", я попал в яркий золотой вечер бабье­го лета. Красное солнце висело над верхушками дальнего бора за речной излучиной. Сияли отраженным светом узкие бойницы старого "скопцовского" корпуса в конце аллеи.

Я вышел из проходной на широкую набережную. В сквере над речкой ярко пламенели клены и липы среди исчерна-зеленых елей. По асфальтовой дорожке, еще не видя меня, мчались наперегонки мои до­чери, а навстречу им, раскинув руки, бежала Женя, разгоряченная иг­рой, с разлетевшейся прической. Вот она присела и одновременно прижала к груди обеих, и все трое вдруг увидели, что я к ним подхожу, и пришли в большой восторг.