В мозгу подростков ученые отыскали специальную область, которая отвечает за склонность к эгоизму и отсутствие эмпатии. Доктор Сара-Джейн Блэкмор из Лондонского университетского колледжа [55] сканировала в магнитно-резонансном томографе мозг 11-17-летних подростков и мозг 21-27-летних взрослых, которые в это время обдумывали рутинные проблемы — к примеру, куда сходить пообедать или какой фильм посмотреть вечером. Ученые обнаружили, что подростки, принимая решения, пользовались нейронными сетями в височных долях мозга (под висками), тогда как взрослые задействовали префронтальную кору — в частности, тот ее участок, который оценивает, как скажутся наши поступки на других людях. Столь разные режимы работы мозга делают понятней, отчего подростки реже думают о последствиях своих действий для окружающих.
Те же ученые заинтересовались: как быстро подросток решит ту или иную моральную задачу? Подросткам задавали вопросы вроде такого: «Что будет чувствовать твоя подружка, если ты не позовешь ее к себе на вечеринку?» Чем младше был ребенок, тем больше времени ему требовалось, чтобы ответить. С возрастом людям все лучше и лучше удается «почувствовать себя в чужой шкуре» — это обеспечивают нейронные сети в лобных долях.
Блэкмор предположила, что эту особенность подросткового мозга легко объяснить с точки зрения эволюции. В далеком прошлом эмпатия давала взрослым адаптивное преимущество: так было проще объединяться в группы, чтобы вместе отражать атаки хищников и охотиться на дичь. Детям такая способность не требовалась, поскольку о них заботились взрослые. Только становясь старше, первобытная молодежь начинала действовать с оглядкой на других людей, ведь теперь от этого напрямую зависели шансы выжить.
Подросткам необходимо постоянное чувство удовольствия — они желают удовлетворять свои нужды здесь и немедленно. Недоразвитые лобные доли мешают им правильно рассуждать. Многие подростки чувствуют себя неуязвимыми — как если бы всякая опасность отскакивала от них, не задевая. По мере взросления нейронные сети в лобных долях набирают силу, и вместе с тем растет рассудительность. Мы развиваем в себе умение откладывать удовольствия на потом, принимать в расчет чувства других людей, планировать будущее и прикидывать, насколько опасны те или иные ситуации.
К несчастью, нынешнее повальное увлечение компьютерами и видеоиграми, похоже, замедляет развитие лобных долей у многих подростков. Это ухудшает их умственные способности и социальные навыки. Если молодые люди продолжат взрослеть, не меняя привычек, нужные нейронные пути могут так никогда и не возникнуть. Это означает вот что: попасть в заложники к собственным нейронным сетям, которые застряли на отметке «самодовольство и незрелость», и провести в таком состоянии всю сознательную жизнь.
Термин «многозадачность» первое время применяли только к компьютерам: так называли заложенную в них возможность обрабатывать несколько заданий одновременно. Теперь мы свободно пользуемся этим словом в разговоре о людях, которые берутся одновременно за несколько дел. Привычнее, конечно, так: закончил одно — перешел к следующему (см. также главу 4). «Цифровым от рождения» многозадачность по душе, и они неплохо трудятся в таком режиме. Представим, что эту книгу читает подросток: между делом он переписывается с друзьями по «аське» и слушает свой айпод. Впрочем, исследования показывают, что чрезмерная многозадачность не только усиливает стресс и дефицит внимания, но и делает работу менее эффективной.
«Цифровые от рождения» более склонны к многозадачности, чем «цифровые иммигранты». В 2006 году газета «Лос-Анджелес таймс» и агентство «Блумберг» опросили 1650 человек [56] и обнаружили, что большинство подростков, выполняя домашнее задание, занимаются побочными делами: 84 процента из них слушают музыку, 47 процентов смотрят телевизор и при этом 21 процент занят тремя (или более) делами одновременно.
Многозадачность позволяет «цифровым от рождения» непрерывно поощрять себя и откладывать на потом долгосрочные задачи. Если несколько задач одновременно борются за внимание одного и того же человека, тот воспримет новое знание поверхностно — вместо того чтобы сосредоточиться на нем. Преподаватели жалуются, что школьники из «многозадачного» поколения хуже учатся. Хроническая и интенсивная многозадачность способна также затормозить планомерное развитие лобной коры — той области мозга, которая позволяет нам видеть за деталями целое, откладывать поощрение на будущее, рассуждать абстрактно и планировать наперед. Если подросток всегда знает, как вознаградить себя немедленно, и в состоянии это сделать — например играя в компьютерную игру или переписываясь по «аське», — то он не научится жертвовать своими капризами ради изматывающего проекта или скучной задачи, которые гарантируют удовлетворение только в будущем.
Для большинства «цифровых иммигрантов» чрезмерная многозадачность — далеко не лучший способ распорядиться ресурсами мозга: их нейронные сети не приспособлены к этому режиму. Профессор Патриция Тун из Университета Брандейса в Массачусетсе выяснила [57], что в обыденной жизни человеку, рожденному в 1960-х годах, браться за несколько задач сразу просто вредно. Среди прочего ее исследование показало, что с возрастом нам становится все сложнее понимать быструю речь, если нас в это время отвлекает фоновый шум.
Как правило, «цифровые от рождения» способны справляться с тремя и более задачами одновременно: скажем, звонить по телефону, отвечать на электронные письма и загружать музыку на свой айпод. В то же время мозг «цифровых иммигрантов» функционирует лучше, если в каждый конкретный момент сосредоточен ровно на одной задаче. Правда же состоит в том, что многозадачность, пусть и в разной степени, доставляет неудобства каждому. Недавно в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе (UCLA) поставили такой эксперимент. Добровольцам в возрасте от 18 до 45 лет задали несложное упражнение [58] и попросили при этом вести счет гудкам, которые, раздаваясь время от времени, отвлекали всех от основной задачи. По сравнению с контрольным опытом, где никаких гудков не было, результаты добровольцев заметно ухудшились.
В современном мире люди любого возраста хватаются за много задач сразу. Топ-менеджеры средних лет размещают компьютер прямо над беговой дорожкой — чтобы укреплять сердечную мышцу, не отвлекаясь от деловой переписки. Во многих штатах осознали, что иногда многозадачность смертельно опасна, и вслед за Нью-Йорком запретили разговоры по мобильному телефону за рулем. Как сильно многозадачность бьет по эффективности нашей работы? Для разных людей ответ будет разным: все зависит от того, хорошо ли обучен мозг работать в таком режиме и не переоценивает ли человек собственные силы. Трезвая самооценка помогает вовремя притормозить и начать решать задачи по порядку. Нам всем — и «цифровым от рождения», и «цифровым иммигрантам» — было бы полезно оптимизировать свою работу и уйти от излишней многозадачности — для этого существуют конкретные практические стратегии (см. главу 7).
Одна из движущих сил цифровой революции — тяга нашего мозга к новым, необычным и удивительным, ощущениям. Поскольку мозг молодых приспосабливается к технологиям особым образом, их как магнитом притягивают новые гаджеты — и притягивают куда сильнее, чем старшее поколение. От этого «мозговая пропасть» ширится еще быстрее.
Некоторые люди — и молодые и старые — генетически запрограммированы на поиск приключений, иногда весьма опасных. Для спуска с горы на лыжах они выберут самый крутой склон, прочим машинам предпочтут гоночную и при первой возможности пойдут ва-банк. Кое-кто приобретает самую настоящую зависимость от острых ощущений, и за новыми технологиями им видятся новые способы удовлетворить свое пристрастие к азартным играм, сексу или шопингу. Это приводит к тому, что многие из таких людей в конце концов обращаются за медицинской помощью — и их лечат методом, который в свое время придумали для алкоголиков и наркоманов. Всеми подобными зависимостями управляет нейротрансмиттер допамин. Это удивительное вещество заставляет людей бросать привычную среду и гнаться за новыми переживаниями. Человек во власти допамина часто готов забыть про боль и неудобства, лишь бы удовлетворить свое стремление к еще неизведанному.