Майкл не предавал ее. Она просто поспешила с выводами. Так и есть! Наверняка существует вполне разумное объяснение ее неприятному открытию. Внезапно, вновь окрыленная надеждой, Эшлин поняла, что есть верный способ выяснить, что происходит. Если Майкл покупал что-нибудь и платил кредитной картой, то он обязательно сохранял выписки о состоянии счета. Он хранил в своем комоде несколько специальных папок, куда были сложены различные квитанции, банковские документы, свидетельства о рождении и, конечно же, выписки по кредитным картам.

Эшлин дрожащими руками развязала тесьму первой папки и начала искать счета, перебирая алфавитные разделители. В ней она не обнаружила ничего, кроме банковских документов и квитанций за газ и электричество, аккуратно сложенных и надписанных красным «Оплачено».

Она достала вторую папку, быстро пролистала до закладки с буквами «КК» — кредитные карты, а затем нашла раздел «В» — «Виза». Поиск увенчался успехом: между картами медицинского страхования была зажата пачка счетов.

Эшлин аккуратно вытащила счета по их общей кредитной карте и разложила их на мягком бежевом ковре в спальне. «С чертовой кошки снова насыпалось шерсти», — рассеянно подумала она.

Найти счет из «Парижского белья» оказалось минутным делом. И, к сожалению, он оказался далеко не единственным в череде столь же ошеломляющих счетов, глядя на которые Эшлин захотелось рыдать.

Майкл, оказывается, «потрошил» семейный бюджет не только на шелковые трусики, но и на ужины в самых шикарных ресторанах Дублина, таких, о которых Эшлин только слышала. Потом она нашла счет из «Джурис Инн» — роскошной гостиницы, расположенной недалеко от Собора Святой Троицы. Дата оплаты — за два дня до их годовщины.

Эшлин смотрела на документы и ничего не понимала. Она без труда могла вспомнить события, произошедшие десятого июня, в отличие от Майкла, который, кажется, вообще не запоминал дат. В тот день Филипп подхватил что-то вроде желудочного гриппа и из школы вернулся с температурой. Эшлин провела большую часть дня, присматривая за сыном, которого вначале тошнило в ванной, а потом он забрался к маме на колени, как капризный четырехлетний малыш. Майкл, как обычно, был в Лондоне. На этот раз — на встрече газетных боссов, где обсуждалось его приложение к «Сандэй Ньюз». Он не должен был появиться дома до вечера следующего дня.

Пока они дождались доктора, Пола тоже затошнило, а затем и Эшлин почувствовала себя плохо. После трех уколов «максалона»[7] каждому мальчики крепко заснули, завернувшись в одеяла с одинаковыми флагами «Манчестер Юнайтед» на пододеяльниках. А их мать свернулась калачиком на диване, чувствуя себя разбитой и несчастной. К тому же благодаря доктору Линчу и его шприцам у нее сильно разболелась рука.

— Нет худа без добра, — ободряюще сказала ей Фиона. Эшлин позвонила ей, как только машина доктора отъехала от дома Моранов. — Сутки промаявшись с желудком, ты добьешься гораздо лучших результатов, чем за целый уикенд в оздоровительном центре. Обязательно сбросишь несколько фунтов!

— Фиона, знаешь, ты сумасшедшая, — рассмеялась Эшлин. — Только ты можешь думать о том, что теряешь вес, сидя в обнимку с унитазом.

— Ну, я же рассмешила тебя, правда? — спросила подруга. — Смех лучше всего помогает от всевозможных болезней. Поэтому я, когда болею, всегда звоню сестре Пата. Она — ипохондрик на всю голову. Всего десять минут ее болтовни про ирригацию кишечника или очередные заболевания, которые она обнаружила у себя после прочтения медицинского журнала, способны довести меня до колик. Это психологический эффект. Ты думаешь: «Неужели я тоже веду себя, как ипохондрик?» — и тебе немедленно становится лучше.

— Может быть, мне тоже ей позвонить? — заметила Эшлин. — Близнецы что-то неразговорчивы сегодня, и даже кошка убежала на свидание.

— А где Майкл?

— В Лондоне, на встрече газетных боссов. Они обсуждают приложение Майкла в перерывах между поеданием вкуснятины, которая заставила бы биться в судорогах восхищения даже Эгона Ронея[8]. Майкл позвонил мне недавно и сообщил, что только что приехал в отель, чтобы переодеться перед ужином. Он сказал, что они собираются пойти в тот знаменитый ресторан «Сан-Лоренцо», — добавила она.

— Старине Майклу опять повезло, — заметила Фиона. — Мужчины… Они всегда сбегают в самоволку от грязной работенки, не так ли? Помню, несколько лет назад у Николь был ужасный гастроэнтерит, так Пат просто испарялся, если понимал, что я могу попросить его помочь с подгузниками.

— Знаю, — пробормотала Эшлин, прокручивая в голове краткий телефонный разговор с Майклом, — но все же мне бы хотелось, чтобы он сказал хоть несколько теплых слов. Ведь пока я сижу дома с больными детьми, у него предостаточно свободного времени, он наслаждается поездкой. Неужели он не мог поговорить со мной чуть дольше, чем две минуты? — Эшлин резко оборвала себя, поняв, что ее жалобы звучат по-детски.

— Ох, тебе, наверное, совсем плохо, — мягко, словно успокаивая свою обожаемую шестилетнюю дочку Николь, ответила Фиона. — Сейчас я заскочу в видеопрокат и возьму для тебя какой-нибудь мило-слезливый, романтический фильмец, и ты сможешь чуток погоревать на диванчике, хорошо? А потом, когда будешь говорить с Майклом, скажешь, что ждешь немножечко внимания с его стороны и что только большой флакон духов из «дьюти-фри» сможет поднять тебе настроение!

— Ладно, только, думаю, он уже не будет перезванивать: Майкл сказал мне пораньше лечь спать, его встреча затянется «допоздна», как он выразился, — ответила Эшлин.

— Эш, оставь ему сообщение. Во многих отелях в каждом номере есть автоответчики. Ты можешь сказать, что тебе очень плохо, заставь его почувствовать себя виноватым, и он перезвонит тебе.

— Я не знаю, где он остановился, — вдруг осознала Эшлин. — Я забыла спросить.

Эшлин тут же пожалела, что произнесла эти слова. Она не хотела, чтобы Фиона знала, что Майкл может уехать и не сказать жене, где он будет ночевать. Фиона могла подумать, что она и Майкл совсем не общаются. А это было не так.

— Забудь, — чересчур быстро смирилась Фиона. — Он все равно вернется в номер слишком поздно, так что только разбудит тебя, если позвонит. Сейчас принесу тебе кассету. Я скоро буду.

Спустя час Эшлин смотрела «Неспящих в Сиэтле». Флосси, словно маленький Будда, сидела у нее на коленях, а в руке, благодаря любезности Пата, покоился стакан теплого виски двенадцатилетней выдержки. В ту ночь она практически не спала, ворочаясь в большой двуспальной кровати.

Ночью у Эшлин поднялась температура. Она металась в постели: в ее кошмарах за ней гонялись сумасшедшие хирурги, размахивая шприцами размером с клюшку для гольфа. Она проснулась с чувством тревоги, которое всегда оставляли после себя плохие сны. Вымотанная бессонницей, Эшлин лежала в постели и наблюдала за тем, как без устали сменяют друг друга красные цифры электронного будильника, неумолимо приближая время к семи утра. Почему Майкл больше не позвонил ей из своего Лондона?

Как бы там ни было, он не позвонил, а, вернувшись вечером домой, был настолько не в духе и так мрачно молчал, что Эшлин предположила — газетчики раскритиковали его приложение.

— Все хорошо, — раздраженно ответил он, когда Эшлин осмелилась спросить его об этом. — Я просто устал после целого дня переговоров и долгих деловых ужинов.

Наглость, с которой Майкл, оказывается, врал ей тогда, была таким болезненным ударом, что Эшлин едва смогла перевести дух. Он обманывал так спокойно, словно был профессиональным лгуном. Он никогда не говорил, в каком отеле собирается остановиться, а Эшлин никогда не спрашивала его об этом. Но, разумеется, если бы она спросила его, то Майкл намекнул бы ей, что звонить ему бесполезно, так как он все равно будет занят на деловом ужине.

«Просто на ужине», — всхлипнула Эшлин, роняя выписку и просматривая другую. С кем же он развлекался в номере «Джурис», пока она помогала их десятилетним близнецам, измученным приступами рвоты, держать головы над унитазом? Пробежав глазами еще несколько документов, она наткнулась на счет из «Интерфлоры»: на эту сумму можно было наполнить цветами целый стадион, и, уж конечно, ее не сравнить с ценами тех букетов, которые доставались Эшлин.