Меня представили двум мужчинам, с которыми до этого беседовал Вадим Сергеевич. Один из них оказался седовласым крепким стариком с хитрым «ленинским» прищуром. Он мне представился, но фамилии я не запомнила. Только то, что он был профессор и приехал из Питера. Как только следом за мной появился Гоша с Верой, профессор помрачнел и исподлобья засверкали черные всполохи. Кажется, в Питере Гошу не уважали.

«Вампир несчастный», — подумала я про Гошу. Но и профессор мне как то вдруг разонравился.

Вера наверное сегодня предполагалась закуской для этого бомонда, не иначе.

Другой мужчина был гораздо моложе и напоминал мне какого-то артиста.

Потом Вадим Сергеевич подхватил меня под руку и повел в угол комнаты. Там он на что-то нажал и перед нами открылся ход с винтовой лестницей, уходящей куда-то вниз. Гул толпы обрел более осязаемую форму.

«А там гробы, в которых они спят», — подумала я, невольно сопротивляясь не настойчивому движению Вадима Сергеевича, пытающегося меня слегка подтолкнуть вниз.

— Ну что вы, Виктория, — рассмеялся он, видя мое сопротивление. — Мы же цивилизованные люди. Там просто первый этаж. Дело в том, что я с некоторых пор подрабатываю здесь в музее директором-смотрителем. По совместительству. Музей на первом этаже, а на втором наша квартира. Вот и весь секрет. Неужели вы не разглядели таблички на углу нашего дома? Это дом-музей нашего знаменитого земляка, композитора Глеба Зотова. Он наш предок. Мы иногда пользуемся некоторыми привилегиями, которые дает мой статус смотрителя этого дома-музея. В частности этот хитрый ход мне оставили по моей просьбе. Я редко злоупотребляю служебным положением. Но, думаю, знакомство с Хранителем — это тот самый случай.

И я шагнула на лестницу, представляя себе, что вот сейчас вовсе не удивлюсь, если попаду прямиком в ад. Но внизу обнаружился небольшой зал. Довольно светлый из-за простых портьер из белой прозрачной драпированной органзы. В углу располагался большой для такого помещения рояль. Остальное пространство было заполнено людьми. Я насчитала человек двадцать. Вадим Сергеевич умудрился меня легко опередить и уже останавливал меня на предпоследней ступеньке. Потом он развернулся к собравшимся и сказал:

— Господа, позвольте вам представить. Виктория Ветрова, — его слова прозвучали, словно из уст артиста со сцены театра.

Людской гомон стих, все повернулись ко мне. Мужчины и женщины. Мужчин больше.

Некоторое время назад меня занимали размышления на тему о мужском шовинизме. Мне представлялась не справедливой скрытая дискриминация женщин в этом мире. Правила, по которым жил этот мир, мне всегда казался более удобными именно для мужской части населения, нежели для женской. Поэтому я скорее по привычке с некоторым сарказмом отметила про себя, что и в этой компании мужчин было значительно больше, чем женщин.

Одеты присутствующие были торжественно, но без фантазий. На дамах костюмы и платья, на мужчинах костюмы и галстуки. Вроде обычные люди… Вот только не были они обычными, точно. Мне, конечно, некогда было особо рассматривать, но чисто интуитивно я понимала, что обычных людей здесь… Ну, может быть несколько человек… Со странными настороженными глазами. Будто… сотрудники органов госбезопасности решили посетить частную вечеринку…

Кстати, а где же Стас?

Именинник как раз спускался по винтовой лестнице сверху, и я немного посторонилась, чтобы виновник торжества занял наконец свое заслуженное место на так коварно только что освоенном мною пьедестале почета — на предпоследней ступеньке.

Послышались аплодисменты присутствующих и Стас сказал:

— Я рад, что вы пришли меня поздравить. Большое всем спасибо.

И все. Дальше он продефилировал мимо меня, проронив «Привет, Виктория. Рад тебя видеть». Больше я его не видела. А торжество продолжилось, словно так оно и должно было быть — без именинника. Из-за рояля зазвучала какая-то не громкая приятная классическая музыка, часть гостей устремилась к накрытым для фуршета столам. А ко мне потянулась очередь гостей. Все хотели со мной познакомиться поближе…

Где-то в самый разгар торжества я услышала над ухом голос Виктора:

— Они тебя еще не притомили?

Что-то во мне щелкнуло. Мне срочно нужно поговорить с Виктором. Я обернулась и встретилась с его карими, вполне человеческими, по сравнению с братьями, глазами:

— Нам бы пообщаться, Вик. Где-нибудь наедине.

Он прищурился, обдумывая мои слова. Потом сказал.

— Попозже, — и растворился в толпе.

Потом несколько раз звучали тосты «За именинника». И мне все никак не удавалось разглядеть в толпе Стаса. В сумочке лежал подарок, который мне так и не удалось вручить.

А подарок получился классным и очень личным. С его помощью я очень надеялась вернуть расположение своего бойфренда. У меня была фотография, на которой я в профиль пыталась сдуть с руки прелестную бабочку. Мне пришло в голову заменить бабочку на сердце в готическом стиле. Примеряя сердечко в фотошопе, я поняла, что процесс сдувания бабочки легко видится как поцелуй сердца, если его правильно расположить на руке. А само сердце вместе со мной потом предполагалось разместить на черной футболке типографским способом.

Когда я получила заказ, то поняла, что получилось то, что надо. Неважно, будет Стас ее носить днем или спать в ней ночью… Я была с ним и целовала его сердце… Поймет ли он? Оценит ли? Перед самым уходом из дома внутри промелькнула паническая мысль — глупый получился подарок. Особенно, если он решил не продолжать отношений со мной. Похоже, именно это он только что мне продемонстрировал. Но было поздно. Заказ выполнен. И подарок лежал в сумочке, следовательно, я его просто обязана была вручить. Ведь другого у меня не было.

Позже, когда гости стали расходиться, Вадим Сергеевич напомнил мне о нашем последнем разговоре в офисе и моем молчаливом согласии поговорить. Предчувствие у меня было недобрым. Мы поднялись в квартиру наверх и там под приглушенные звуки прощаний разъезжающихся гостей, я спросила:

— Зачем все это нужно было устраивать? Похоже, вы меня обманули.

— Вы чудесно справились, Виктория. Я даже приятно удивлен.

— Спасибо. А где же Стас? Мне хотелось бы ему отдать подарок. Или его день рождения тоже ложь?

— Он не надолго вышел. Нужно проводить важных гостей, — похоже, часть вопроса про день рожденья он просто не расслышал.

— Виктор тоже провожает гостей?

— Да.

Смутно предчувствуя, что Стаса я сегодня так и не увижу, коробку с подарком я оставила на краю стола в гостиной, за которым мы уселись с Вадимом Сергеевичем, чтобы поговорить.

— Я понимаю, Виктория, что вам не легко поверить во все то, что с вами произошло, — начал он. Потом профессор закашлялся и попросил: — А можно на ты?

Я кивнула головой в ответ и он продолжил:

— Я бы с удовольствием согласился постепенно познакомить тебя с нашим миром, чтобы ты сама поняла, что все, что тебе открылось, существует на самом деле. Но у нас нет времени. Надо торопиться. Последний час прежнего Хранителя близок. И поэтому ты меня прости, но придется форсировать события. Итак, что бы по твоему мнению, смогло бы убедить тебя в том, что все это более чем серьезно?

Я слушала его вопрос и не имела на него ответа. Мой мозг не хотел принимать решение ни в какую. Он просто игнорировал все, что не укладывалось в привычное мое представлении об этом мире.

Я даже не предполагала задавать вопросы. В другое время, мое логическое мышление возмутилось бы. Какому такому Хранителю на смену и куда я должна была спешить…

— Хорошо, — сказал Вадим Сергеевич. — Давай я буду тебе рассказывать, а ты мне задавать вопросы, хорошо?

«Как с маленькой девочкой», — подумалось мне.

— Есть привычный для тебя мир, — начал Вадим Сергеевич. — И есть тот, который обычному человеку не увидеть. Потому что у обычных людей ограниченный диапазон восприятия. В мире, который доступен нам, природа сильнее, чем человеческая индивидуальность. Он более жесток, поэтому нам приходится защищаться. Наверное поэтому, мы способны быстро регенерировать, останавливать по своему усмотрению процессы роста и старения. Для нас характерна повышенная чувствительность. Говоря более привычным для тебя языком, мы обладаем восприятием гораздо более широкого волнового диапазона, чем обычный человек. Мы не можем слышать мысли, но наша повышенная чувствительность и человеческий интеллект дают возможность по косвенным признакам довольно точно определять, о чем думает человек в данную минуту.