Следя беспокойным взглядом за почтовым служащим, просматривающим корреспонденцию «до востребования», он вспомнил, как подозревал в свое время Винсента Брауна в том, что он работает на своего брата Эдварда. Как он запаниковал тогда в Базеле, когда встретил англичанина. А он приехал просто как турист. И все-таки — странное совпадение, что этот Браун все время оказывается в самой горячей точке. В Лондоне он, пожалуй, не удивился бы, но в Базеле и здесь, в Баден-Бадене, все это выглядело настораживающе. Он не верил в случайные совпадения. То, что другие люди считали случайными совпадениями, он называл событиями, подоплека и взаимосвязь которых от посторонних были скрыты. Иногда и ему не были известны все тайные причины и мотивы, но он знал, что случайностей не бывает. Все можно было логически объяснить. Служащий почты повернулся к нему и с сожалением развел руками.

— Очень жаль, господин профессор, но для вас ничего нет. Хофманн смотрел мимо него в пустоту. Лицо его стало жестким. Он поблагодарил служащего и вышел из здания почты. Сегодня информация должна была уже прийти. Ее отсутствие озадачило его. Ближе к вечеру надо будет еще раз зайти на почту. Хотя он не испытывал голода, но все же решил чего-нибудь поесть. Он пересек Леопольдплатц и очутился перед американской закусочной. Бутерброд с котлетой был пресным и безвкусным, он его не доел. Стаканчик с лимонадом тоже остался почти не тронутым. В гостинице портье вручил ему вместе с ключом от комнаты телеграмму. Он запер дверь изнутри и некоторое время с удивлением рассматривал конверт. Никто не мог знать, где он остановился, кроме… Он поспешно вскрыл конверт:

«Напали на наш след — пришлось лечь на дно — не могу выбраться из Восточного Берлина — будь осторожен, твой противник смертельно опасен — связь через две недели у Тюльпана — конец».

Он медленно опустился в кресло и положил телеграмму на журнальный столик. Послание превзошло его худшие ожидания. Он даже представить себе не мог, что вражеское кольцо так тесно сомкнулось вокруг них. Он взял себя в руки: нет, еще не все потеряно. У него еще сохранилось несколько надежных друзей в важных стратегических точках мира. Их, правда, не так много, но все же… К тому же здесь он должен выйти на связь с Курагиным. Ему приходится сражаться сразу на двух фронтах: с одной стороны, на него насели три кагэбэшника, их, наверное, надо нейтрализовать в первую очередь, чтобы затем заняться основным своим соперником, интересы его представлял этот самый Готтлиб Майер. Он надеялся, что ему удастся, если не выключить этого, почти неизвестного противника, то, по крайней мере, держать его на дистанции еще две недели, пока он не получит новую информацию. «Явка Тюльпан» — он не был там уже много лет. А существует ли сейчас вообще это маленькое кафе в Брюгге? Наверное, да, иначе ему не назначили бы место встречи именно там.

Первым делом надо теперь выйти на контакт с Курагиным. Но, несмотря на изменившуюся ситуацию, он решил не спешить и подождать, как это было условлено заранее, до завтра. Чтобы исключить всякий риск, лучше будет, подумал он, остаться сегодня в отеле, хотя время было совсем еще не позднее. Он посмотрит телевизор, закажет в номер легкий ужин и рано ляжет спать. Хофманн поднялся с кресла и отправился в ванную. Он подошел к зеркалу и довольно долго рассматривал свое лицо. Ему показалось, что морщин у него прибавилось. И вообще вид у него несвежий. Но если пораньше лечь спать, это можно поправить. Шок, вызванный телеграммой, почти прошел, и он переключился на то, что ожидало его завтра. Его миссия просто обязана была увенчаться успехом, да иначе и быть не может. И тогда вместе с братом, когда он к нему присоединится, он сможет наслаждаться свободой, жить в тишине и спокойствии. Нет, у него не было никаких иллюзий относительно «западных свобод». Их просто не существует. Конечно, людям, живущим на капиталистическом Западе, проще разъезжать по свету, знакомиться с другими странами и культурами. А в остальном рабочие, служащие, вообще все работающие за зарплату, оставались такими же угнетенными, как и во времена Карла Маркса, в этом он был абсолютно уверен. Более или менее продолжительные отпуска /в разных странах по-разному/, широкие возможности занять свое свободное время, лучшее медицинское обслуживание, определенная система обеспечения в старости и, в какой-то мере, лучшая оплата труда — все это использовалось для того, чтобы внушить трудящимся, что они свободны, независимы и вольны сами распоряжаться своей судьбой. Какой грандиозный обман! Его губы вытянулись в тонкую, резко очерченную полоску, уголки которой были опущены вниз. А все эти средства массовой информации, особенно телевидение, они же просто служат эксплуататорам как инструмент оболванивания масс. Они рисуют волшебные картины, рассказывают людям сказки о том, какие они свободные, а значит, счастливые. На самом же деле они все остаются рабами капитализма. Сколько раз он уже вел беседы с братом о том, как опасна магическая притягательная сила телевизионной пропаганды свободы и счастья людей на Западе для граждан Германской Демократической Республики, теряющих под ее воздействием способность оценивать по достоинству достижения реального социализма и, как загипнотизированные, ловят сигналы с якобы свободного Запада. Они игнорируют даже рассказы беженцев из ГДР, которые, попав в ФРГ, с ужасом осознавали, что не стали более свободными, чем раньше, и вынуждены были платить за свое позднее, слишком позднее прозрение тяжелым душевным надломом, неизбежным в условиях жестокой капиталистической борьбы за существование. И все же они с братом решили провести остаток своих дней на Западе, но не потому, что поддались иллюзиям «золотого западного рая», а по той причине, что жизнь их была в опасности и им потребовалось бежать на Запад. К тому же, хотя каждый из них отлично понимал лживую, продажную, эксплуататорскую сущность Запада, они оба, пусть в разной мере, отдавали себе отчет в том, что у них на родине ситуация отнюдь не безоблачная. Оба, каждый в своей стране, подвергли эту ситуацию такой резкой критике, что только их высокие чины и звания спасли их от крупных неприятностей. Но и этот бастион дал уже трещину, и не за горами то время, когда за их жизнь в стране реального социализма и на родине марксизма-ленинизма не дадут и ломаного гроша. Поэтому-то они, скрепя сердце, и решили остаться на Западе. Определенным образом им сыграло на руку то, что отношения между США и Советским Союзом к тому времени складывались отнюдь не лучшим образом. Разумеется, он не собирался продавать свои документы и информацию американцам, но сам факт напряженности отношений представлял собой определенную гарантию. Правда, в ноябре в Америке будут выборы, но все говорило за то, что Уолтеру Мондейлу едва ли удастся потеснить нынешнего президента Рейгана. И хотя Рейган несколько дней назад во время сессии Генеральной Ассамблеи ООН встречался в Нью-Йорке с Андреем Громыко, в американской внешней политике ничего не изменится. Тут такой человек, как он, будет просто незаменим. По крайней мере, на родине его вряд ли встретят с распростертыми объятиями. Он прекрасно помнил, какое раздражение вызвало его резкое критическое выступление по поводу «дружеского визита» в Афганистан. Тогда они еще не решались открыто показать свое раздражение, но выступление его не забыли, хотя некоторые члены ЦК теперь уже разделяли его взгляды. Но в том-то и дело, что он единственный, кто высказал свою критику прямо, не скрывая ничего. Со всей решительностью он отверг идею использовать Афганистан в качестве испытательного полигона, плацдарма для продвижения на Тегеран, к нефтяным месторождениям Персидского залива, а позднее и в Индию, игнорируя уроки войны американцев в Индокитае. А окончательно он подпортил свое реноме после того, как осмелился цитировать выдержки из высказываний Мао Цзэдуна по вопросам военной политики и, глядя на мрачные лица членов ЦК, напомнить им одно изречение Мао, смысл которого сводился к тому, что военную ситуацию нельзя оценивать в общем или в абстрактном измерении, а только применительно к конкретной обстановке. С угрюмой миной на лице Дмитрий Устинов возразил ему, что в плане наступления учтены все нюансы и исполнение его не вызовет сомнений. Кроме того, его старый друг Леонид чувствует себя обязанным перед афганским премьером Амином и, с присущим ему упрямством, не хочет слушать ничьих, даже его, Устинова, советов. Позже, когда сам ход событий подтвердил правильность его опасений и несостоятельность расчетов Устинова, популярности это ему ничуть не прибавило. Воистину нет пророка в своем отечестве, особенно если этот пророк вещает о грядущей опасности. И как бы он не любил свою родину — а он с трудом мог себе представить, что придется покинуть ее навсегда, — возврата к прежнему для него уже не было. Завтра будет написана последняя страница этой истории.