Осторожным движением он снял с головы парик, положил его на туалетный столик и стал под душ.

Желтые розы в хрустальной вазе источали приятный аромат. Дверь на балкон была открыта, и аромат роз смешивался с нежными запахами ранней осени. Когда батлер пришел узнать, не нужно ли еще что-нибудь, он попросил принести из его запасов бутылку «Шато мутон Ротшильд 1945 г., 1‑й Гран крю Пуйяк». Немного рановато, может быть, для такого благородного напитка, но, поскольку на вечер он ничего не планировал, можно было таким приятным образом завершить сегодняшний день. Пока вино еще не принесли, надо было срочно позвонить кое-кому по телефону. Он попросил принести беспроволочный аппарат, набрал номер и после первого же сигнала положил трубку. Через несколько минут его маленький телефон зазвонил. Он снял трубку:

— Прошу вас, присмотрите за женщиной тоже. Больше ждать я не могу. Позаботьтесь о том, чтобы все шло по плану и чтобы она не занималась самодеятельностью.

Он тут же положил трубку. Когда батлер принес вино, он вставил турецкую сигарету в золотой мундштук, прикурил и сделал глубокую затяжку. Эти сигареты врач ему запретил, но отказать себе в удовольствии он не мог — пока еще не мог, как он сам себя утешал. Когда он уже собирался перекусить у себя в номере, ему позвонила графиня Бозан и спросила, не окажет ли он любезность ей и ее мужу поужинать с ними. Он и супруги Бозан постоянно снимали номера в парк-отеле «Бреннер» и часто виделись друг с другом. Кроме того, граф не раз оказывал ему разные услуги, поэтому ему неловко было отказываться от приглашения, хотя, честно говоря, душа у него в этот вечер не лежала к кулинарным деликатесам. Он поблагодарил ее в самых изысканных выражениях, и они условились встретиться в восемь пятнадцать в ресторане их гостиницы. Вздохнув, он положил трубку. У него оставалось еще вполне достаточно времени, чтобы не спеша насладиться вином, но надо было еще переодеться. Может быть, в следующий раз снять номер в другой гостинице? Но, с другой стороны, именно в «Бреннере» он чувствовал себя лучше всего. Он закрыл глаза, с удовольствием смакуя во рту прекрасный напиток.

Пиво показалось ему каким-то безвкусным, да и настроение было не из лучших, но Винсент старался казаться веселым и беззаботным и, поднимая кружку, приветливо улыбался соседям за столом. Больше всего его беспокоило то, что пока ему никак не удавалось поговорить с Пьером наедине. Два дня назад, в четверг, когда он позвонил по телефону, оставленному Пьером, тот ужасно обрадовался, что Винсент приехал в Баден-Баден, но тут же заявил, что у него с Клаудией и ее друзьями все время так забито, что трудно выкроить свободную минуту. Поэтому встретиться они смогли только вчера вечером, да и то не с глазу на глаз: вместе с Клаудией они отправились в кино. Фильмы с Вуди Алленом Винсенту вообще-то нравились, но в дублированном на немецкий варианте «Бродвей Дэнни Роуз» он не все мог понять, так что особого удовольствия не получил. Потом они пошли в старинный винный погребок «Бальдрайт», заказали там вино и улиток. Все было прекрасно: уютная обстановка, раскованность, отличное настроение. Вот только никак не удавалось остаться достаточно долго с Пьером наедине. Клаудиа, казалось, не спускала с него глаз. А Винсент боялся форсировать события или возбудить подозрения Клаудии. Он надеялся улучить момент ближе к вечеру, потому что Клаудиа уже дала понять, что сегодня она встречается с редактором из «Зюдвестфунк». Этот шанс нельзя было упускать, второй такой момент представится, может быть, не скоро. Он вздрогнул, заметив наконец, что сосед справа что-то говорит ему. Это был коллега Клаудии, ее бывший соученик, худой рыжий парень в очках с металлической оправой. Он радостно и доверительно улыбался Винсенту.

— Я хотел только спросить, как вам понравился народный праздник, а то вы какой-то мрачный, вот я и решил вас немного отвлечь.

— Нет, что вы, простите ради Бога, это было бестактно с моей стороны… — он лихорадочно искал какое-нибудь оправдание и тут вспомнил о заголовке в сегодняшней газете. — У меня целый день не выходит из головы тот террористический акт в Брайтоне.

Все понимающе и сочувственно кивнули. Хотя его немецкий был не так плох, как он всем внушал, Винсента очень устраивало, что сегодня ради него за столом говорили только по-английски. В том числе и жена его рыжеволосого соседа, Штеффи, изо всех сил старающаяся не ударить в грязь лицом, хотя давалось ей это с трудом.

— В гостинице были ваши родные или друзья?

— Слава Богу, нет. Дело в том, что из-за съезда консерваторов все номера были заняты, а то моя жена обязательно назначила бы там на уикенд встречу со своими бывшими друзьями по университету.

Муж Штеффи, Ахим Зибер, вопросительно глянул на него поверх очков.

— Но если бы не съезд консерваторов, никакой бомбы в Брайтоне не было бы. Я вчера слушал радио, и там сказали, что речь идет о террористическом акте ИРА против консерваторов и, прежде всего, против госпожи Тэтчер. Клаудиа говорила нам, что вы тоже ирландец. Как вы относитесь к ИРА?

Клаудиа, неправильно истолковав молчаливую паузу Винсента, поспешила прийти ему на помощь.

— Ахим по профессии прокурор. Так что ты не сердись на него, это у него профессиональное — задавать инквизиторские вопросы, профессиональная болезнь! Ахим, расскажи-ка лучше, почему вчера вечером ты так долго задержался на работе? Кроме пары туманных намеков, мы пока так ничего и не знаем.

Она подмигнула Винсенту, но тот вдруг с интересом посмотрел на Ахима Зибера. На миг у него даже мелькнула мысль посвятить прокурора во все, но он тут же отбросил эту мысль. Вот сидят они тут в солнечные октябрьские дни на воздухе в маленьком уютном немецком городишке, кругом праздник, а он вдруг возьми и расскажи совершенно постороннему молодому человеку, да еще и без доказательств, что их подруга — убийца. Боже мой, какой абсурд! Он рассеянно отвел взгляд в сторону, отхлебнув пива. И вдруг речь Зибера дошла до его сознания. Взглянув на окружающих, он отметил, что все с напряженным вниманием слушают его. Зибер говорил на грамматически безукоризненном английском, но с совершенно ужасным акцентом и явно любовался своим риторическим искусством и всеобщим вниманием.

— …и исследование тазобедренных костей показало, что это была женщина. Поначалу, как я уже говорил, все казалось яснее ясного. Она пролежала в земле лет пять-шесть, так что мы сразу прошлись по всем сведениям о пропавших без вести в районе Баден-Бадена и окрестностей. На основе анализа костей таза и черепа можно без труда установить возраст умершей. Дело в том, что с возрастом эластичная ткань лобковой кости отвердевает, и при обработке кислотой ее срез имеет специфическую поверхностную структуру. Женщине было от 45 до 49 лет. Так что особых сложностей мы не ожидали. Но тут-то все и началось: сведения о пропавших без вести не дали ничего. За указанный промежуток времени не оказалось ни одной пропавшей без вести женщины в этом возрасте. Поэтому мы сделали дентоскопию, то есть анализ челюстей. И он не только подтвердил предполагаемый возраст, но и выявил еще некоторые интересные детали. Пять зубов были запломбированы, а на трех верхних зубах справа сидел добротный мост. Точнее описание челюсти опубликовали во всех журналах по стоматологии после того, как выяснилось, что эта женщина не значится в картотеках ни у одного из местных дантистов. Через некоторое время, правда, один врач отозвался, но оказалось, что это ложный след. Мы еще раз опросили всех зубных врачей, показывали им даже череп. И один из них сделал интересное предположение. Изучив пломбы, он пришел к выводу, что женщину лечили в одной из стран Восточного блока. Иными словами, мы зашли в тупик. Тогда мы решили реконструировать лицо этой женщины. Таких специалистов очень мало, и стоят они страшно дорого. Результат получился просто потрясающий, как будто перед нами возник образ живого человека. И это лицо имело черты, очень типичные для славянских народов. Мы поместили ее фото в газетах. И сразу же получили ответ. Она появилась в Баден-Бадене незадолго до своего исчезновения — полячка, работавшая уборщицей в «Дойче банк». Она уже официально оформила свое увольнение, и потому ее никто не искал. В свой последний день на службе она задержалась дольше обычного, когда все остальные сотрудники банка уже ушли. Что там произошло, мы не знаем. Насколько известно, в банке ничего не пропало. Не поступало сообщений ни о каких преступлениях в указанный промежуток времени. Все говорило о том, что в эту ночь госпожа Фрышинская, по всей вероятности, была убита. Ее домашняя хозяйка тоже ничего дурного не заподозрила, потому что госпожа Фрышинская с ней уже рассчиталась, а через пару дней после исчезновения к ней зашел мужчина с сильным славянским акцентом и забрал вещи постоялицы. Мужчина назвался ее братом. Хозяйка квартиры описала его внешность: кряжистый, небольшого роста, с большим шрамом над левым глазом и седой прядью волос на левом виске. Человек этот показал ей свой паспорт. Имя она не запомнила, но фамилия была определенно Фрышинский. Мы сразу объявили его розыск по всей стране, подключили Федеральное управление по расследованию уголовных преступлений, усилили пограничный контроль и обратились даже за помощью в Интерпол. Но оказалось, что человек по фамилии Фрышинский никогда в ФРГ не проживал. Дело так и осталось незаконченным. Мы обращались к польским властям. Но наши отношения с Восточным блоком сейчас не таковы, чтобы можно было рассчитывать на помощь. Во всяком случае, ответа мы пока не получили. М‑да, вчера у нас было большое совещание по этому делу — наверное, последнее, потому что придется, видно, отнести его к нераскрытым преступлениям, разве что наши польские коллеги все-таки чем-нибудь нам помогут. Таковы превратности жизни. За ваше здоровье!