— Не очень поняла, это говорит в пользу его алиби или наоборот подозрения?

— А сама не знаю, — весело улыбнулась Нина Ивановна. — Потому и говорю, что дело запутанное. Хорошо, что не нам с тобой им заниматься, а то бы все головы сломали…

Да, подумала я про себя. Во что меня опять втянул Курьянов? Неужели он не может просто приехать меня навестить безо всяких дел?

Вздохнув, я принялась за работу.

Минут через сорок в кабинет забежала румяная и веселая секретарь.

— Я отхватила себе потрясающее платье, — объявила она с порога. Нина Ивановна молча подняла глаза.

— Могла бы придумать причину поуважительней, — строго заявила судья, хотя все понимали, что её тон — явное притворство.

— А ещё я в маленькую кондитерскую забежала, — расцветала Наташка обаятельной улыбкой. — Нина Ивановна, ваших любимых эклеров купила к чаю.

— Это взятка, — заметила я, оторвавшись от папки с делом. — И я готова свидетельствовать об этом в суде.

— В нашем суде? — удивилась Наташа.

— В любом, — кивнула я.

— Придётся делиться, — обратилась к судье Коломейцева. Нина Ивановна тяжело вздохнула.

— Придётся. Ладно, девочки, давайте ещё полчасика — и перерыв. Согласны?

По дороге домой я решила хотя бы вечер не думать о главном прокуроре, Шимове и Курьянове. В наушниках звучал Андреа Бочелли, и я несколько раз прокручивала запись «Time to say goodbye».

Зря. Не очень хороший выбор музыки для девицы, чей парень успешно проверял на ней боеспособность своего огнестрельного оружия. Конечно, я была виновата. Предательница, шпионка — как угодно. Я заслужила каждую пулю, которая в меня попала.

Я старалась всё забыть, но разве такое забудешь? Разве можно забыть любимого человека, которого ты обязан предать, потому что он преступник? И разве можно забыть его, холоднокровно расстреливающего твою плоть.

Не знаю, что больше мучило меня: собственное предательство или такое хладнокровное спокойствие Шимова. Я ведь не рассчитывала, что он предложит мне сесть за стол переговоров? Вроде нет. Я всё — таки не глупая и не наивная девочка.

В общем, дорога домой не показалась мне весёлой. Хотя ничего особенного в этих мыслях тоже не было: они никогда не покидали мою голову. Радуясь, что за покупками я ходила вчера, и на мой пятый этаж их пришлось нести Курьянову, я зашла в подъезд и налегке поднялась по лестнице.

Открыла дверь, разделась, переобулась, поставила разогреваться вчерашний рис и наполнила чайник, полила цветы отстоявшейся водой, включила телевизор, чтобы посмотреть новости.

И вдруг отчетливо поняла: в квартире был кто — то чужой.

Осознание этого пришло ко мне далеко не сразу. Усталая и вымотанная за целый день, я замечала некоторые странности в положении вещей. Это было странно, но я не придавала этому значения.

Пока количество странностей не стало угрожающе много: DVD диски, лежали теперь темными корешками снаружи, а я так никогда не делаю — неудобно ведь, как узнаешь, какие на них записаны фильмы. Газеты и журналы, хранящиеся на нижней полке журнального столика, были перемешаны в хаотичном порядке. За мной такого не водилось. Гламур, Эль, Лиза у меня всегда лежали в одной стопке, Спортэкспресс и Советский спорт, которые я тоже иногда почитывала — в другой. И эти две пачки никогда не перемешивались. Я уж умолчу о том, что теперь стоящие на полки редакции кодексов были перемешаны, хотя в этом вопросе я крайне придирчива — законы у меня всегда стоят в строгом хронологическом порядке. Ведь надо точно знать, с какого момента вступила в силу та или иная поправка.

В остальном, я не могла быть так уверена: никогда толком не знала, где лежит обувь, которой я в данный момент не пользуюсь. При смене сезонов, я её мыла, набивала бумагой и убирала. Куда — это моментально выветривалось из моей головы. Так что когда наставало время доставать эту обувь, я перед этим организовывала поиски обуви в своей квартире.

Однако, несмотря на мою рассеянность со своими ботинками, в остальном — то я рассеяна не была. И уж точно не устраивала тот хаос в законах и журналах. Кирилл вчера вообще в комнату не заходил — мы всё время сидели на кухне. Да и не могла я не заметить этого беспорядка. Конечно, сегодня утром я торопилась — но это уж сильно бросается в глаза. К тому же, я точно помнила, что футболку и шорты кинула на диван — сейчас они лежали на кресле. Но я не клала их в кресло!

Мне стало неприятно. Кто — то ходил по моей квартире, касался моих вещей…бр…

Я поёжилась. У кого — то имеются ключи. Он может войти ко мне в любой момент. Даже сейчас.

Я кинулась к двери, кляня себя на чём свет стоит за то, что не установила цепочку. У нормальных людей, как правило, есть хотя бы цепочка или задвижка. У меня: простая старая дверь, которую никак нельзя заблокировать.

Я, освободив тумбочку в коридоре от флаконов с лаком, дезодорантом, от туалетной воды и расчёсок, я придвинула тумбу вплотную к входной двери. Теперь если посетитель снова решит пробраться в мою квартиру, это его остановит.

Впрочем, меня это не сильно успокоило. Я всё — таки не терминатор и всяких разведшкол не заканчивала. Что я сделаю, если вдруг он явиться суда с целью, к примеру, устроить допрос с пристрастием?

Откуда у меня появилась такая мысль, я не знаю, но она мне сильно не понравилась.

Я подумала: а не переночевать ли мне где — нибудь в другом месте, пока не поставлю новую дверь? Конечно, кому надо войти, тот войдёт, и новая дверь не поможет.

Но если я заведу себе задвижку или цепочку на двери, мне станет спокойней. А лучше заказать и то, и другое.

Я вздохнула и попыталась успокоиться. Уехать, конечно, можно было бы. Но куда?

Близких подруг у меня не было. Разве что Катька, так она живет с мужем и его родителями в малогабаритной однушке и вряд ли обрадуется ещё одному жильцу. Нина Ивановна? Наташка Коломейцева? Нет, тогда им придется слишком многое объяснять.

Насчёт Нины Ивановны — тут я никогда не была уверена, нужно ли ей что — то рассказывать. Город у нас небольшой, слухи расходятся быстро…Слухи о переменах в Картрене, должно быть, тоже ходили… Но судья была слишком тактична, чтобы первой начинать разговор о моём прошлом. Пока я не заговорила об этом сама, Нина Ивановна тоже будет молчать. И мне бы не хотелось это менять: слишком тяжело давалось превращение в нормального человека.

Выходило, что поехать я могла только к Курьянову. Он жил один в двухкомнатной квартире, год назад разведясь со своей красавицей женой.

Впрочем, я не знала, есть ли у него сейчас кто — то, и не стану ли я им мешать.

Я решила пойти на кухню и заварить себе чаю с мятой, в надежде успокоиться. И только потом принять решение.

Проходя мимо входной двери, я неосознанно поежилась. Кажется, кто — то превращается в параноика.

Невесело усмехнувшись, я включила чайник и стала искать на полках засушенную с прошлого лета мяту.

Мне казалось, что чашки, пакеты с крекерами, с чаем, сахарница — всё стоит не так, как должно. И мне было неприятно докасаться до всех этих вещей.

В общем, вместо того, чтобы потихоньку переночевать у Курьянова, я затеяла грандиозную генеральную уборку.

Закончив избавляться от чужого присутствия в доме, я без сил упала на диван. Шёл уже первый час ночи, но я, не подумав об этом, набрала номер, которой не смогла забыть, как ни старалась.

— Да? — раздался сдержанно спокойный голос.

— Привет, — пробормотала я, чувствуя себя последней дурой. Может, сразу стоило кинуть трубку. — Это Петрова.

— И? — странно, я ожидала, что голос Влада изменится, но этого не произошло.

— У тебя что, определитель? — брякнула я. Шимов рассмеялся.

— Дорогая, ты решила позвонить мне полвторого ночи, чтобы поинтересоваться, если ли у меня определитель?

— Глупо звучит, — согласилась я.

Влад фыркнул в трубку.