— Не знаю. Готово, — он попытался завинтить тюбик, но получилось только со второй попытки.

— Давай я проверю, — сказал Гордеев, сразу же поворачиваясь к Олесю, и, бля, так естественно потянулся к пуговицам на его рубашке. — Я теперь о тебе должен постоянно думать, ты же моя ведущая модель.

На миг показалось, что Гоша нарочно его провоцирует. Скосив взгляд, Олесь понял, что возбужден тут не он один — через тонкие светлые брюки отлично просматривались контуры привставшего члена. Немаленького такого члена.

Решив, что хрен с ним, Олесь быстро стащил рубашку и посмотрел на грудь. Спереди все было вроде бы неплохо.

— Повернись, — шепнул Гоша, и шепот оказался каким-то слишком интимным.

Олесь послушно сел к нему спиной.

— Что там?

— Тут болит? — Гоша дотронулся до низа спины.

— Не особенно. А что там?

— Ссадина, а вокруг синяк.

— Ссадина? — Олесь поднял с пола рубашку и развернул: она была разорвана вдоль, не по шву. Значит, зашить не выйдет. — Черт!

— Это всего лишь рубашка, — сказал Гоша тоном заботливой мамочки, — ничего страшного. А вот ссадина — это куда хуже.

Ну конечно, для него ничего страшного, а у Олеся таких, с коротким рукавом, три штуки всего. На работу в футболках нельзя: дресс-код, мать его.

— Ага, всего лишь рубашка, — буркнул он.

— Ложись на живот, я тоже перекисью обработаю, а потом помажу.

Олесь лег на диван и закрыл глаза. Он не мог назвать себя чувствительным, справедливо полагая, что имеет всего две эрогенные зоны, причем обе расположены в области паха. Но первое же прикосновение ваты, смоченной холодной перекисью, вырвало из груди сдавленный вздох.

— Прости, — неправильно понял его Гоша.

Или сделал вид. В любом случае, Олесь был ему за это благодарен.

— Ничего, — ответ прозвучал двусмысленно.

— Синяк большой, — тем временем пояснял личный лекарь. — Будет черным, потом начнет переливаться всеми цветами радуги, если постоянно мазать… хотя все равно недели две. Мать твою, я этого Михалыча теперь убить готов.

— А что такое?

— У нас съемка, маленький. Заказчик в восторге от твоей спины и бедер. А у тебя теперь на пояснице синячище размером с Африку, масштаб один к четырем, — он отложил вату и взял мазь.

— Миллионам?

— Ага.

Они рассмеялись, и это позволило на секунду забыть о том, какие охрененные у Гоши ладони.

— Фотошоп тебе на что? Замажешь.

— Замажу… — задумчиво сказал Гоша, и жесты его стали задумчивыми.

Сначала ладони прошлись по пояснице, коснулись боков, а потом неожиданно сжали ягодицы.

— Олесь… я тут буду делать фотосессию для женского журнала. Там будут парни в грязи, с синяками, со шрамами — редактор хочет больше брутальности. Я подумал…

Ладони вернулись на поясницу, а Олесь постарался добавить в голос больше небрежности:

— Хочешь меня избить, а потом пофотографировать?

— Вообще там стилист журнала выбирает моделей, но я могу ее уболтать.

— Стилист — это же тот, который красит и прическу делает, разве нет?

— Нет, это две разные профессии. Там Женечка, она выбирает моделей, одежду, позы, а я только фотографирую. Кто-то вроде режиссера съемки, просто они стилистами называются.

— А Света?

— Света гример.

Гоша выдавил еще мази, и движения стали более плавными. Олесь серьезно полагал, что еще немного — и не выдержит, несмотря на все свои установки.

— И хорошо платят?

— Стандарт, долларов триста. Ты скажи — ты сам-то хочешь сниматься? Я просто увлекаюсь, я же тебя вроде как открыл, теперь как Пигмалион пытаюсь придумать, куда тебя еще приткнуть.

— А... — от движений его рук мысли путались. — А ты считаешь, что у меня получится?

— Да. По-хорошему тебе в агентство нужно, но там работа крайне нерегулярная, без подмазывания манагера все равно ничего не выйдет, а я могу проекты подбрасывать время от времени. Если хочешь, конечно.

— Хочу, — сообщил Олесь дивану.

Судя по всему, синяк был уже замазан основательно, но Гоша никак не мог перестать втирать мазь.

— Хорошо… — Гордеев понизил голос. — Даже убалтывать не придется… какое у тебя тело…

— Какое?

— Красивое, — ладони поднялись выше синяка и прошлись по лопаткам.

Олесь шумно выдохнул.

— Тут тоже болит?

— Нет.

Настолько хотелось продолжения, что даже злость какая-то появилась.

— Нет, — повторил Олесь. — Просто ты так мой синяк мажешь, что я возбудился.

Он приподнялся на локтях и попробовал обернуться.

— И если продолжишь в том же духе, я трахну диван.

— Хм, — Гоша тут же убрал руки. — Извини.

Встал и сбежал в ванную смывать мазь. А Олесь сел, с грустью посмотрел на валяющуюся на полу рубашку и понял, что встрял по полной программе.

***

Мальчик призывно улыбался и смотрел в камеру, облизывая губы и поглаживая себя по груди. "Хочешь меня?" — бегущей строкой шло поверх видео.

— Хочу, — глухо сказал Олесь.

"Отправь СМС на короткий номер и получи код доступа…"

Стоимость сообщения была заоблачной, но хотелось знать, что будет дальше.

После ухода Гоши Олесь устроился за компьютером и почти сразу полез на сайт. Он уже отбил пару СМСок, но это давало доступ только к части видео, а стояло так, что хоть член в морозилку засовывай. Смотреть порнуху не хотелось: уже не заводило так сильно. Другое дело — онлайн, живое чтобы общение, как будто по-настоящему.

Мобильник завибрировал, получив сообщение с кодом доступа, и Олесь дрожащими пальцами вбил его. Мальчик отошел от веб-камеры и лег на постель.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Олесь уже хотел сказать, но понял, что видео постановочное — в кадре появился другой парень, и мальчишка принялся жадно сосать его член.

И хер с ним, подумал Олесь, выключая комп. Фантазировать было даже интереснее. Воображение работало исключительно, и вскоре выяснилось, что можно легко представить продолжение Гошиного визита — с поцелуями, взаимными касаниями и прочим. Олесь возбудился еще на поцелуях, но до члена не дотрагивался: ждал, когда желание станет сильным до боли в члене. Дождался. Любое прикосновение к головке теперь вызывало стоны.

Он поплевал на ладонь — идти за Катиным кремом было лениво. Подумал, что стоит купить какую-нибудь смазку. И сжал кулак.

Гоша в его фантазии был напористым и сильным: сжимал, мял и давил своим весом, вжимая Олеся в диван. Когда Гоша ввел в него пальцы (сам Олесь в это время с трудом извернулся так, чтобы просунуть только кончик указательного) — оргазм накрыл моментально и вышиб из головы все посторонние мысли. Впервые из-за дрочки Олесь отрубился, а когда пришел в себя, то охренел и понял, что нужно что-то сделать. Трахаться хотелось так, что он уже готов был купить фаллоимитатор и засунуть себе в задницу.

Ягодичные мышцы непроизвольно сжались, и он глухо застонал в ладонь.

Дожил: двадцать шесть лет, жена и мастурбация на соседа. Кому сказать — не поверят.

А кому, собственно, рассказать? Развалившись на диване, Олесь мысленно перебирал всех, с кем общался.

Катерина отпадала по определению, понятное дело. Он и так вел себя как ублюдок, а новость о том, что ему нравятся мужчины, ее вряд ли воодушевит.

Михалыч отметался по причине того, что был мудаком и быдлом. Олесь все еще испытывал острое желание ему врезать. Какие тут разговоры по душам?

Пашка не подходил по причине своей предвзятости. Олесь в глубине души понимал, что он с Катериной общается куда больше, чем оба ему рассказывают, а это означало многое. Например, что Пашка сдаст его при первом же случае. Не из ублюдочности натуры, а из патологической честности. И гетеросексуальности.

Подумав о вопросах ориентации, Олесь вспомнил обоих знакомых геев и пару раз стукнулся лбом в диванную подушку.

Ростик тоже отпадал по причине его предвзятости, но, в отличие от случая с Пашкой, эту ситуацию следовало считать клинической. Ебать пацана не хотелось, а по-другому они общий язык — какая ирония! — не найдут.