- За то, что что-то там сказал про бабулю Кости. А ты знаешь, он за свою бабулю любому голову открутит, - с восхищением проговорил Паша и, открыв сумку, достал из неё новенький красно-белый шарф. – Вчера купил.

- Тебе нравится «Спартак»? – я так и замер с недожёваной котлетой во рту.

Паша смутился и быстро спрятал шарф обратно в сумку.

- А что? Хорошая команда, - пробубнил он, стушевавшись.

Нет, Паша был не единственным, кто после историй с избиением покупал себе такие шарфы или футболки, начинал ходить на футбол, интересоваться командой, свято верил в победу «Спартака»… в справедливое отмщение. Святой троицей восхищались, все хотели бы с ними дружить, особенно с Костей, покровительство такого человека многого стоило. Хотя никто себе в этом не признавался, но этим желанием был пропитан весь воздух нашей школы. Я как дикое животное чувствовал этот тонкий острый запах готовности встать под флаги святой троицы, потому что боялся Кости, как чёрт ладана и даже издалека старался не смотреть в его сторону, не говоря уже о том, чтобы поздороваться на улице.

Но футбол я всё ж таки не любил, и тех, кто причиняет боль, тоже.

Дома было тихо. На кухне мерно тикал будильник, где-то у соседей сверху шумела вода, сбоку – разговаривал телевизор. Коробка на коробке – панельный высотный дом на окраине Москвы. Огромный конструктор лего для чьей-то весёлой, а быть может, и не очень весёлой игры. Телевизор замолчал, заиграло радио. Опять запели что-то про дождь. Я лежал на диване, в темноте, и пытался заснуть. Голова болела так сильно, что от боли подташнивало. Таблетки не помогали. Мой организм настолько привык к обезболивающему, что устал его воспринимать. Да, глушить нервные окончания было бесполезно, нужно было устранять причину. Но о ней я старался лишний раз не думать.

Я медленно поднялся с дивана, оделся и вышел на улицу в надежде найти облегчение в весеннем прохладном воздухе.

Перед нашим домом располагалась детская площадка. Уже давно стемнело, поэтому там было пусто. Я присел на поскрипывающие качели и слегка оттолкнулся ногами. Напротив горел жёлтыми окнами мой дом. В окнах десятого этажа было темно. Там я был всего пять минут назад, в своём мире, в маленькой коробочке, и только головная боль, как сиделка, присматривала за мной. А теперь я здесь под вечным небом и боль чуть отступила. Пахло свежестью и надеждой.

- Костя, тут занято, - раздался сзади детский обиженный голос. – А ты говорил…

- Сейчас я попрошу дать тебе покататься, Лена, не хнычь только.

- Не буду.

Я уже знал, кого увижу, когда обернусь, поэтому не спешил. Первым порывом было вскочить и побежать, не оборачиваясь, но я себя одёрнул. В конце концов, бить меня никто не собирается. Присутствие ребёнка несколько успокоило моё взбесившееся от страха сердце.

- Я уже ухожу, - выпалил я первым, столкнувшись взглядом с тем самым легендарным Костей. В тусклом свете единственного фонаря его лицо казалось ещё суровее, чем днём. Так и есть, норманнский завоеватель-отморозок.

- Да она только на пять минут, вечно чего-нибудь захочет, а потом передумает, - Костя слегка улыбнулся и, не обращая внимания на мою заторможенную растерянность, повернулся к девочке лет пяти, которую держал за руку. – Ну, садись. Если заноешь, тут же отведу домой.

- Не заною, - активно замотала она головой и попыталась сама забраться на качели, но ничего не вышло. Костя легко подхватил её и усадил.

Я отчего-то помялся около качелей, словно ожидая приказа удалиться, но поскольку его не последовало, сам развернулся, чтобы уйти. Моя миссия – освободить территорию - была выполнена.

- Зажигалки не найдётся?

Костя раскачивал качели и одновременно рылся в карманах джинсов, но, очевидно, так ничего и не нарыл.

- Да, есть, - нашёлся я и протянул ему зажигалку Серёжи, которую он оставил вчера на кухне.

- Спасибо, - вновь улыбнулся он. Я опять опешил. Никогда бы не подумал, что он так часто улыбается. – У Ленки зубы болят, вот и гуляем по ночам.

- А к стоматологу если отвести? – логично предложил я, немного осмелев. В конце концов, даже самые отпетые отморозки всего лишь люди, которые гуляют, курят, катают на качелях детей.

Костя хмыкнул.

- Так лечить-то ещё нечего, растут только ещё.

Я почувствовал, что краснею. Действительно, ей же лет-то всего ничего, какой стоматолог.

- Сестра? – спросил я, чтобы хоть что-то спросить. Домой идти расхотелось. Что-то было притягательное в этой ночной беседе. Или в крутом Косте из святой троицы, раскачивающем детские качели.

- Да, Ленка.

- А сколько ей?

- Летом шесть будет. А у тебя есть братья или сёстры?

- Нет, я один.

- Сочувствую, - искренность в хриплом голосе обрадовала меня. Быть может, не всё ещё потеряно, и Костя не такой уж и отморозок, как я всегда думал. – Не скучно одному?

Я пожал плечами и вновь посмотрел на чернеющие окна квартиры. Можно ли назвать скукой то чувство противопоставления себя всем окружающим? Скорее всего, нет. Это другое.

- Нет, не скучно. Я занимаюсь во всяких секциях, поэтому редко бываю дома.

- Ах да, ты же ботаник, - мягко подколол Костя и тут же добавил, - моя бабуля постоянно тебя в пример ставит.

- Меня?

Я всегда думал, Костя и имени-то моего не знает, а оказывается, в его семье меня даже обсуждают. Это открытие наполнило меня лёгкой эйфорией и чувством гордости.

- Ага, так и говорит, вон посмотри на Димку Васильева, какой хороший мальчик, а ты… - Костя замолчал, с чувством шмыгнул носом и махнул рукой, сжимающей сигарету. В темноте летнего воздуха огонёк фильтра описал дугу, я жадно проследил за ним.

- А ты оболтус и тупица, - нараспев, закончила за него Ленка и, довольная собой, широко улыбнулась.

Я засмеялся, не сдержавшись. Маленькие дети очень непосредственны. Взрослым есть чему у них поучиться.

- Ах ты заноза! – угрожающе цокнул языком Костя. – Ябеда, солёный огурец.

- Сам огурец, - показала Ленка язык, на что я опять рассмеялся. По всей видимости, моё присутствие делало её смелее с братом. Хитрюга.

- И вот так постоянно ругаемся, заколебала в доску, - повернувшись ко мне, сказал Костя и, подхватив сестру, ловко перекинул через плечо. – Руки как ледышки, пора домой.

- Сам ты огурец! – вновь повторила Ленка и засмеялась от щекотки. – Костя – огурец!

- Ленка – засранка, противная девчонка, никто с ней не будет дружить, потому что она обзывается.

Так, под непрекращающийся поток взаимных подколов мы дошли до моего подъезда. Я бы хотел, чтобы он был на краю света, и идти до него нужно было много-много дней - так уютно мне стало вдруг. Костя остановился и опустил сестру на землю.

- Ты в баскетбол умеешь играть? – вдруг спросил он. – Я мяч купил, а у Акимовых руки не тем концом вставлены.

- Умею, - уже понимая, к чему он клонит, ответил я и зябко поёжился, хотя внутри всё горело от нездорового восторга.

- В субботу с утречка поиграем?

- Поиграем.

- Я зайду часов в десять. Ты в пятьдесят шестой живёшь?

Я от удивления даже рот открыл. Откуда?… Аа, эти бабули всё всегда знают, чему я удивляюсь. Хотя нет, не всё.

- Спокойной ночи, Дима. Спасибо за компанию.

- Спокойной ночи, - слишком медленно протянул я, поражённый тем, что Костя назвал меня по имени. Никто в классе не называл меня по имени, Васильев, так меня звали вот уже восемь лет. А Костя сказал, потому что старший, потому что ему не стыдно, потому что меня действительно так зовут.

Я влетел в квартиру и на секунду замер, прислушиваясь к своему состоянию. Сердце сбивалось с ритма, то ускоряясь, то замедляя свой трепетный бег. Щёки горели от возбуждения, усиливая головную боль. Но сейчас я не обращал на неё внимания. Ничего не стало, меня не стало. Я - пульсация, энергия, поток сознания, без плоти, без крови. Человек, которого я боялся, которого все боятся, о расположении которого грезит половина школы, назвал меня по имени. Меня… того, к кому и обращаться-то не стоит. Я медленно сполз на пол и накрыл голову руками. Осознание невозможности всего происходящего накрыло меня с головой. Если бы Костя знал, какой я на самом деле, разве он назвал бы меня по имени? Никогда.