- Любовь - она такая противная штука, Димочка. Иногда ради неё нужно и отказаться от человека, чтобы оставить его человеком.

- Я не могу отказаться… Серёжа, он мне верит. Господи, что я натворил?

Серёжа быстро встал со стула, выключил, наконец, этот свихнувшийся чайник, подошёл ко мне, положил руки на плечи и легонько тряхнул, приводя в чувство.

- Дима, хватит сходить с ума. Посмотри на вещи трезво. Ты не такой как он, и никогда уже не станешь, не обманывай себя. Ты же любишь его не как друга и брата, тебе нужно больше. И даже если однажды он переступит через себя и поддастся, то ничего хорошего из этого всё равно не выйдет, он только возненавидит тебя за то, что ты попался на его пути. Дима, это законы жизни и человеческой психологии. Именно поэтому мы и натуралы никогда не пересекаемся. Оставь его, сегодня же оставь.

Я слушал Серёжу, слушал и слышал, соглашался, со всем соглашался. Разве я не знал всего этого? Всегда знал, с первой минуты знал. Но что-то остановило меня тогда, у качелей, что-то заставило не убегать от Кости. Ошибка, неужели это была всего лишь ошибка? Прихоть моего ненормального сознания.

- Я ему всё расскажу, - вытирая мокрое от слёз лицо, решительно заявил я. – Он имеет право знать.

Серёжа тяжело вздохнул и пошёл наливать чай.

- Зря ты это задумал. Он не поймёт, слишком правильный.

- Ты не знаешь Костю.

- Ты не видел, как он посмотрел на меня, Димочка. За моей ориентацией он не увидел ничего.

Я кинул взгляд на крепкую спину Серёжи, струящиеся по спине чёрные волосы, на его плавные движения. Приятный молодой человек, чей-то сын, брат. Руководит туристической фирмой отца. Неужели то, что он спит в одной постели с мальчиками, а не с девочками, автоматически перечёркивает все его достижения? Я молча поднялся и вышел из квартиры, прикрыв за собой дверь. Серёжа не стал меня останавливать. Я знал, что когда вернусь, его уже не будет. Пятница закончилась.

Костя гонял мяч по площадке. На минуту я остановился в тени деревьев, чтобы посмотреть на него. Да, я безумно любил его, до дрожи в коленях, на грани нервного срыва. Как я мог унизить его своей дружбой, как посмел прикоснуться к запретному? Я смотрел, как одним точным движением он отправляет мяч в кольцо, не промахиваясь. Я смотрел и понимал, что ему нельзя говорить о том, кто я. Костин мир прекрасен, я не имел права корёжить его своим извратом.

- Привет, Диман, – заметив наконец меня, поздоровался Костя. Он был задумчив, я смутился. Чувство тревоги наполнило меня, заглушая голос пустоты и презрения к себе. – Это что за пижон был?

- Брат двоюродный, - тут же соврал я, не успев осознать, что произошло. Костя внимательно посмотрел на меня и уже спокойнее улыбнулся.

- Не знал, что твой брат гей.

- А это плохо? – нервно усмехнувшись, спросил я. Костя перехватил мой взгляд и опять нахмурился.

- Может, для кого-то это и нормально, но, была бы моя воля, я бы всех их перестрелял. Извини, что так говорю о твоём брате. Просто это моя позиция.

Я до боли сжал руки в кулаки, чтобы хоть как-то сдержаться и не раскиснуть сразу же. Как же мне было страшно сейчас слушать Костю. Я вновь боялся его, как прежде, как будто ничего и не было, словно я вытер пыль с зеркала и увидел безобразное лицо своей сущности, той правды, на которую смотрел любимый мною человек и кривился от омерзения. Хороший мой Костя. Красивый, сильный мой Ахиллес. Если бы ты пристрелил меня, как говоришь, я был бы только счастлив. И это не было бравадой, я действительно жаждал принять смерть из его рук. Но никто убивать меня не собирался, и лёгкого избавления от страдания ждать не приходилось. Слово за слово, минута за минутой, жизнь шла своим чередом, невзирая на лица.

- А что в них плохого? Живут себе и живут, никого не трогают, - проговорил я, хотя куда там, почти пропищал, ничтожный человек.

- Димка, я понимаю, у тебя брат один из них, поэтому ты так и говоришь. Ну вот скажи, разве тебе приятно, когда он называет тебя «Диимочкаа»? - Костя очень реалистично изобразил голос и манеру Серёжи, у меня даже мурашки по спине пробежали и в животе всё сжалось от предвкушения. Да, мне нравилось, как Серёжа меня называл. Ласково и одновременно развратно. Но это было только между нами, законы нашей ненормальной действительности.

Я стоял и молча изучал рисунок на асфальте. Повисло молчание. Только кузнечики стрекотали в траве, нагнетая обстановку. Тут вроде как я должен был признаться, сама природа ждала моих слов, не говоря уже о Косте, но у меня не хватило духа.

- Ну вот ты нормальный мужик, я нормальный мужик, а они ненормальные, они одеваются вызывающе, какие-то парады собирают, выпендриваются, демонстрируя свою ненормальность, они детей совращают. Знаешь, сколько среди них педофилов? И вообще, что это за любовь такая, которая заставляет делать другому больно ради наслаждения?

Костя говорил, говорил, горячо, с чувством, толком, расстановкой. Я понимал его позицию, разделял её, соглашался со всем. Да, всё так… есть и такие.

- Костя, но ведь есть те, кто просто не может по-другому.

- Да, возможно, есть и такие. Но я не могу им сочувствовать, меня на всех не хватит, - ответил Костя и кинул мне мячик, широко улыбаясь. – Может, лучше поиграем?

Мы стали играть. И я ничего не смог сказать, быть может, так было лучше для нас обоих. Пока.

На улице шёл дождь. Я играл на гитаре и что-то мурлыкал себе под нос. По подоконнику барабанили капли, в комнате горел один только ночник. Спокойствие и умиротворение. Я любил одиночество и свою гитару. Тягучие ленивые мысли были о чём-то приятном и далёком. Хотелось съесть мороженое, припрятанное в морозилке именно для такого вечера. Я поставил ми-минор и только коснулся пальцами струн, как звякнула ре и, оборвавшись, ужалила меня в щёку, алые капли брызнули на верхнюю деку. Я быстро отложил гитару и машинально зажал щёку рукой. Сердце глухо билось об рёбра. Я как завороженный смотрел на оборванную струну и ставшие вдруг бордовыми капли моей крови и понимал, что это знак. Знак моего разоблачения.

Промыв рану, я заклеил её пластырем. В дверь настойчиво позвонили. Я опасливо выглянул в коридор. Часы показывали десять минут одиннадцатого. Я не знал, кого могло принести в такое позднее время.

Посмотрев в глазок, я почувствовал, как кровь отхлынула от лица. За дверью стоял Костя.

- Привет, Дима, извини, что так поздно, - быстро заговорил он, не глядя мне в глаза. Он был мокрый и бледный, в домашней растянутой на рукавах и воротнике футболке и спортивных штанах. – Я просто хотел спросить одну вещь.

- Да, может, пройдёшь? – я распахнул дверь шире, так что едва не свалился на самого Костю, но вовремя отпустил её, позволив стукнуться о соседскую.

Костя прошёл в коридор, зябко поёжился и, обернувшись, посмотрел на меня с невыразимой тоской в глазах, точно такой же, какую я видел у Серёжи. И опять я не понял, какова была её причина. Я думал совсем о другом, вернее даже не думал, знал. Всё закончилось. Костя всё знает, он пришёл казнить меня.

- Димка, скажи мне честно, этот твой брат, ведь он тебе не брат? – Костя говорил глухо, бросал на меня короткие тёмные взгляды и всё катал что-то в пальцах, какую-то бумажку яркого рекламного цвета. Я больше не мог ему врать.

- Нет, - едва слышно ответил я.

Костя резко провёл обеими руками по своим коротким волосам, стряхивая с них воду, и медленно опустился на лавочку, стоявшую напротив двери для того, чтобы удобнее было обуваться.

Я опустился на пол напротив него и тоже не смел поднять глаза и заговорить. Часы мерно тикали, отсчитывая секунды нашего отдаления, и с каждой секундой мне становилось всё труднее и труднее начать говорить. Я хотел так много всего сказать, объяснить, попросить прощения, рассказать о себе, о том, каково это, когда не можешь по-другому.

- И тебе это нравится? – вдруг спросил Костя, с сожалением глядя на меня.