Повернувшись к Даше, он остановился и выхватил из закрепленных на поясе ножен меч; крутанув тот на ладони, он протянул его девушке рукоятью вперед. Даша непонимающе уставилась на оружие, всколыхнувшийся в первое мгновение страх, вновь утих и предательским узлом свернулся в груди. Осторожно приняв из рук посла меч, она приподняла оружие, кажущееся для нее достаточно тяжелым, но при этом она помнила, насколько легко им владел Лорэнтиу, когда на них напали разбойники. В отличие от кинжала, меч выглядел слишком простым и дешевым, обычную рукоять ничто не украшало, а на стали едва виднелась гравировка мастера.

— Лорэнтиу, зачем? — нахмурившись, спросила девушка.

— Бей, — коротко бросил он.

Даша, по-прежнему не совсем понимая, чего от нее хотят, хотела задать новый вопрос, но Тин приблизился к толстому стволу и постучал по грубой коре. Покачав головой, Даша протянула меч обратно, но Лорэнтиу отвел ее руку, снова указав на ссохшееся дерево. Выдохнув, девушка несмело замахнулась, вскользь рубанув по стволу, крепкая кора которого даже не треснула. Тин насмешливо фыркнул, и это подстегнуло ее нанести удар сильнее. Лезвие стремительно обрушилось, со стоном вонзаясь в мертвую плоть ствола; удар болью отозвался в руках девушки.

Ярость охватила ее, застилая мир перед глазами туманной пеленой. Даша неистово рубила покореженное и иссушенное временем дерево, точно могла таким образом вернуть дыхание жизни Дзину. Все ее существование неизменно казалось ей лишь сном; теплым, приятным и все-таки сном. Один день сменял другой, едва ли чем-то от него отличаясь, и так проходили год за годом. Даша почувствовала, что комок в горле мешает дышать. Поднимающийся из глубин подсознания гнев удивлял даже ее саму; злость растекалась по телу, заставляя кровь кипеть, а ее саму желать все новых ударов, постепенно превращающих искривленное дерево в пыль.

Боль съедала ее, тоска по дому когтями впивалась в сердце. Хотелось вырваться из сдавливающего душу кокона; хотелось громко говорить и не бояться поступать по велению сердца; освободиться от сдерживающих правилами и страхом цепей. Вновь научиться чувствовать протекающие минуты жизни, словно каждый ее миг — чудо. Весь мир казался ей черно-белым, лишенным любых звуков, словно бы и вовсе в нем не было никакой жизни. Но теперь с каждым ударом меча оглушающие эмоции прорывались наружу, подобно ослепительному солнцу после тысячелетней тьмы вокруг, прорезая ее внутренний эфемерный храм души.

Мир вокруг неистово вертелся, и едва ли Даша запомнила, как они вернулись на место их ночлега, как на опушку леса опустились вечерние сумерки, а вскоре окончательно стемнело. Бинх с приглушенным уханьем взлетел с насиженной ветки, отправляясь на ночную охоту, и этот звук вернул Дашу в действительность. Вереск с Лорэнтиу уже устроились спать, но к девушке сон так и не шел. Стараясь не шуметь, она отбросила в сторону плащ, которым укрывалась вместо одеяла, и вновь достала из сумки письмо Дзина. Придвинувшись к еще горящему костру, девушка вскрыла конверт и извлекла из него сложенный лист бумаги, бережно развернув тот.

Взгляд жадно скользил по неровным строчкам, и Даша ощутила, как на глаза навернулись слезы:

«Даша, сегодня твой день и я бы хотел поздравить тебя с ним. Я желаю тебе не унывать понапрасну, всегда помнить, кто ты есть, уважать себя и ценить. Ты очень хорошая девушка, и я желаю, чтобы ты нашла свой путь в этой жизни, по которому идти, может быть, и нелегко, но эмоционально и счастливо, потому что это твой путь.

Помни, что все эмоциональные и физические слабости существуют лишь в твоем воображении. Не забывай заботиться о себе и, погружаясь в беспокойство о других, помни, что самое важное — это ты сама.

И я желаю тебе всегда оставаться собой. Потому что ты прекрасна, такая, живая, настоящая. А быть настоящей, не значит быть идеальной. Помни, что живой человек может и злиться, и тосковать, и отчаиваться, и плакать, и бросать все, уходить, сдаваться.

Но так же помни, что он может и смеяться, радоваться, быть свободным в своих чувствах, вновь возвращаться на свой путь, преображаться, раскрываться, плыть по течению, бороться.

Нельзя отбросить одну сторону, и только тот, кто умеет тосковать, умеет и по-настоящему радоваться; кто плачет, тот способен искренне смеяться; кто ненавидит, умеет и любить. Вся сила и весь свет находятся внутри тебя. Жизнь странна и непредсказуема, Даша, и ты сама выбираешь свой путь, однако я хочу, чтобы в своем выборе ты всегда стремилась к счастью. Тогда любое твое решение будет правильным.

Дзин.

Кстати, эту мазь я придумал сам. Сомневаюсь, что она способна вылечить какую-то болезнь или ускорить затягивание пореза, но ее запах поможет успокоить тебя и исцелить саднящие раны души.

С Днем рождения, Даша».

Огонь в костре негромко потрескивал, сливаясь с глухим стрекотанием сверчков; грубо лаская податливо трепещущие стебли травы, луг продувал колючий ветер, окутывая сидящую возле крошечного огонька тлеющих углей продрогшую девушку. Казалось, холод идет из ее души, обволакивая ту и сжимая. Поежившись, Даша свернула письмо, убирая то обратно в сумку, и крепче обхватила себя руками, пытаясь справиться с охватившей ее дрожью. Боль скользнула внутрь, сжимая горло, душа ее глухими рыданиями, рвущимися наружу, но звучащими лишь тяжелым дыханием. Не смея издать ни звука, Даша легла на траву, яростно цепляясь за острые стебли, вырывая те, словно так могла сделать боль хотя бы чуточку тише. В голове нескончаемым шепотом звучали одни единственные пронзающие душу слова.

Прости меня, Дзин.

Оставив уютный кров леса, они отправились дальше, растворившись в бесконечных равнинах, иногда пересекающиеся тонкими нитями ручьев, и шли вперед уже почти семь целых дней, останавливаясь лишь на ночлег. Равнины Кайя, по которым пролегал их путь, поразили Дашу не только своей безбрежностью, но и растущей там травой, достигающей лошадям до брюха и то и дело навязчиво щекочущей ноги путников. Тонкие узкие стебли мутного зеленого цвета понизу были усыпаны броскими рыжими пятнами, а закругленный белый кончик словно испачкан случайно опрокинутой пудрой.

Необычная трава приглянулась девушке и она хотела сорвать несколько стеблей, но ее остановил Лорэнтиу, пояснив, что та ядовита. Свесившись с Кайена, он вырвал один толстый стебель и, стряхнув землю, показал гроздья небольших кругляшков-корней, попутно объясняя, что существует несколько видов этого растения, и то, что он держит в руке, называется ка-лоро, означающее с наречья когда-то проживающих здесь племен «ложная жизнь». Такое название оно получило, потому что внешне неотличимо от другого растения, называющегося марай-га-лоро, имеющего редкие целительные свойства. Отличить их можно по корням, которые у ядовитого растения круглые, а у целебного — вытянутые, точно овалы.

Выбросив сорванный стебель, юноша пояснил, что ка-лоро покрывает только часть равнины, и лошадей нужно одергивать, не давая хватать острую траву, хотя животные и сами не пытались тянуться к странному растению, только изредка недовольно фыркая и встряхивая головой. Когда ядовитая поросль закончиться, они остановятся на привал и дадут лошадям отдохнуть и попастись. Однако им пришлось преодолеть еще несколько часов пути, прежде чем Лорэнтиу все-таки позволил устроить этот привал. И после дни однообразно потянулись, а путников окружали лишь безбрежные луга, тянущиеся далеко за безоблачную линию горизонта.

Что, однако, смутило девушку, так полное отсутствие деревьев, ни разу не встреченных за все время их пути. Кругом виднелась одна густая, колышущаяся на ветру трава, изредка из которой проглядывали куцые ветви низких кустов. Когда же она высказала о своем смущении Лорэнтиу, тот только пожал плечами, сказав, что никогда не задавался этим вопросом, и после коротко заметив, что Даша может поинтересоваться в поселении, куда они направляются.