— Такой большой и прозевал такую маленькую!..

Но вскоре в аил приехал один из пастухов и впопыхах воскликнул:

— Умер Сутын-Кай!

Все смолкли, как бы не доверяя известию. Чет громко рассмеялся и сказал:

— А Пустелянга все-таки Чубарку слопал!..

Сутын-Кая похоронили.

Вбили четыре кола в землю, набросали на них помост из сучьев и хвои, а на помост положили тело Сутын-Кая, одетого в лучшую меховую одежду и шапку.

Таков обычай.

— Сарыч и коршун съедят тело, а дух уйдет в чертоги Ульгеня!

На поминки собралось много народа.

Был и Сапыр с Кеньги, приехавший мириться с Санашем, похитившим его сестру, был и Канакуэн с братом, пожилым и приземистым Тунгаем, был Айнтай с Тутанхэ, был и Чет.

Настроение присутствующих, почитавших покойного Сутун-Кая, было печально.

Хмуро сидели старики в юрте, вспоминая умные речи Сутын-Кая на сходках зайсангов и на родовых судах.

Жена Сутын-Кая с окаменелым лицом сидела на хозяйском месте и принимала дружеские соболезнования, а дочь, 14-ти летняя Кудачи, плакала в углу юрты, спрятав лицо.

Утешать Кудачи стал Сапыр. Он подсел к девушке и что-то шептал ей на ухо. Должно быть, красивый алтаец говорил что-то интересное, потому что Кудачи скоро сквозь слезы стала улыбаться, а через несколько минут они оба незаметно исчезли из юрты. Чет заметил это и, улыбнувшись, шепнул Тутанхэ:

— Еще свадьба налаживается!

Молодежь слушала былины Айнтая.

Вдохновенный старец пел:

«Давно когда-то протекала в темной долине гордого Алтая глубокая река Таныш-Су. Она рвала с сердитым ревом каменные скалы и, как тигр, прыжками падала с высоких круч.

На берегу потока жил Хан-Караты-Гой.

Аил его стоял у подножья снежных гор.

Семьей лепились юрты подданных Караты-Гоя, а кругом на много-много верст паслись табуны баранов.

Могуч был Хан и славили его певцы. И веселился Хан.

— Где есть так много быстрых лошадей, как у меня, Караты-Хан-Гоя? Кто силен? Пусть выйдет силой помериться со мною! Пусть выйдет… Жду!

И вдруг, как птица, прилетела дурная весть:

— Идут на Хана полчища далекие, чужие! Прими, Караты, прошенных гостей… Идет сам Бий-Керем!

Тут все заволновалось, — как море Алтын-Кол[5], поднялись люди! Все начали готовить стрелы и острые мечи, и точно лес заколыхались копья, звенят кольчуги, щиты на солнце блещут яркой медью.

Вот полчища сошлись.

Суровые князья решили битву кончить поединком.

И только наступило утро, сошлись они.

Зловеще хмурилось небо. Хребты клубились пасмурной дымкой. Тряслась земля. Гудели камни. Речные волны к небу долетали.

Но почему так ужаснулось всё?

То духи: Шайтан и Эрлик, злой совет держали — кому победу дать? Решили:

— Пусть Хан умрет!..

Сошлись враги. Их кони вороные выступали гордо. Вздымалась пыль из под копыт могучих.

И битва началась.

Раздался лязг мечей. Ломались копья о щиты, как щепы. Подобно грому, клики раздавались. Тряслась земля. Звенели камни, а река еще грозней ревела между скал.

Эрлик злой, питая ненависть к Ульгеню, который покровительствовал Хану, справлялся у подвластных духов:

— Кто сильней? Как битва? Жив ли Хан?..

И злобно выл, услышав, что Хан сильней, что Бий изнемогает и скоро будет побежден.

Уж день сменился ночью, ночь — золотистым утром, и вечер вновь настал — князья дрались. Они изнемогали от ран тяжелых, от жары полдневной, но бились грозно, и никто не уступал победы.

А злые духи мешали Хану биться с Бий-Керемом. То камень под ногу подбросят, то яму выкопают сзади, то стрелу на сторону сдуют, то щит погнут, сломают меч.

Но Хан справлялся вновь и храбро наступал с победным кликом:

— Держись!.. Держись!..

Ульгень ушел на небо, а злой Эрлик спустил борцов глубоко в подземелье, но и во мгле жилища Шайтана-бога кипел бой витязей могучих.

Тут духи не стерпели и, разделившись на два стана, на добрых за Караты и злых за Бия, в бой кинулись за каждого из ханов.

Вот Бий-Керем упал уж на колено, и стон сорвался с уст его надменных, но злой Эрлик, узнав об этом, вдруг к борцам явился, захохотал и острый меч вонзил в грудь хана Гоя.

Печально вскрикнул Хан и рухнул на каменья, как лев, сраженный копьями людскими, и потряслась земля от скорби, и затихла. Крик Хана услыхала его жена Катынсу. В отчаянии заломила руки и с громким воплем кинулась с кручи.

Сердито ухнула река. Вскипели голубые волны и, взявши тело, ринулись под землю с трупом Хана.

Реки не стало, и с тех пор лишь ветер буйный по скалам бродит, да царь-орел с вершины с зловещим клекотом задумчиво слетает».

Былина эта о славной смерти любимого богатыря произвела на Чета особенно сильное впечатление. Несправедливость богов и торжество злого Эрлика над добрым Ульгенем возмутили его и, когда Айнтай кончил петь, Чет, точно пьяный, вскочил на ноги и исступленно крикнул:

— Неправда это!..

Все с испугом и недоумением оглянулись на него.

А он страстно говорил:

— Да, я, Чет Челпан, говорю: не было и не будет никогда никакого злого Эрлика! Нет никаких богов, кроме доброго Бога. И этот Бог — не Ульгень, который ничего не может сделать с Эрликом, который слабее этого злого бога!.. Наши камы требуют богу жертв, как и русские камы берут за все деньги!.. Они носят золотые одежды, а народ ходит в рубище и делается злым, как собака… Мы тоже делаемся злыми, потому что наши боги не хотят помочь нам. Мы даем последнюю лошадь Эрлику, а он убивает алтайца, у которого семье нечего есть завтра. Почему Эрлик помогает злым, а Ульгень забыл о добрых? Кто скажет, что Сутын-Кай худой человек был, а Ульгень дал Эрлику убить его? Почему так несправедливо? Почему у кама Пустелянги много коней, баранов и овец, а он взял Чубарого у Сутын-Кая? Почему, я спрашиваю, а?..

— Стой! — закричал кам Пустелянга. — Не говори ничего, богохульник! Заветы отцов не блюдем, и гибнет Алтай! Вот что!

Услышав громкий спор, насторожились старики. Они слышали последние слова Пустелянги и повторили их как эхо:

— Гибнет Алтай! Вот что!..

— Гибнет! Верно это! — повторили другие, не понимая, в чем дело.

А Пустелянга гремел:

— Я говорю: опился Чет-алтаец араки и говорит худое! Как нет богов?.. Кто дает нам жизнь?.. Изменник он вере отцов!.. Смерть ему!..

В один миг вокруг Чета угрожающе сомкнулась толпа.

Дикое возбуждение вдруг передалось впечатлительным алтайцам. Руки потянулись к ножам.

Но Чет спокойно стоял среди толпы, опершись на коновязь. Только черные глаза его горели огнем презрения и внутренней силы.

Тутанхэ с восторгом смотрела на него.

Он опять заговорил:

— Эй, алтайцы! Я, Чет Челпан, говорю: нет Эрлика, нет Ак-Иаика и других наших богов! Кто скажет, что видел их?

Камы врут! Им денег и мяса надо. Есть добрый бог — он придет, он настанет…

— А ты видел его? — крикнул Айнтай.

— Нет, я не видел его, но он будет! — вдохновенно воскликнул Чет. — Он придет и все хорошо будет! Не надо будет бежать алтайцам за горы. Травы и стад много будет. Ему не надо камов и жертв. Он сам будет знать, кому что нужно, и даст. Он прикажет сжечь всех старых богов на костре и бубны тоже, — и шаманов тоже!..

Айнтай не выдержал этой последней угрозы и бешено крикнул:

— Врешь ты! Не сожжешь!..

— Сожгу! — твердо ответил Чет.

— Нет, ты не сожжешь! Ты умрешь раньше!..

И старик, выхватив нож, бросился на Чета.

Но Тутанхэ схватила отца сзади и, вырвав у него нож, бросила в сторону.

— Эй, отец, за смелое слово не тронь алтайца! — зазвенел ее голос. — Ты сам говорил: «За смелое слово коня отдам!» Не заступайся за богов — они сами могут за себя заступиться! Они убивают больных и слабых, пусть убьют и его, молодого и сильного! А ты не тронь!..

— Да, правда, — послышалось вдруг из толпы. Это говорил брат Канакуэна Тунгай. — Чет правду говорит — тяжело жить. Не помогают нам боги и камы! Верно говорит девка — не нам заступаться за богов, они сами должны постоять за себя.