Через реку был наведен понтонный мост. У переправы— сутолока. Майор, командовавший движением войск, один не управлялся.

К берегу подъехала полуторка-стартер. На ней — летчик-лейтенант. Увидел мои голубые петлицы — я еще носил летную форму, — подошел ко мне.

— Что будем делать?

— Переправляться.

— А как?

— Не знаю.

Пошли мы с ним к майору, я доложил, что привел сюда полк: надо организованно переправиться.

— Помогите навести порядок, — попросил майор. — Тогда и переправитесь.

Все наши командиры включились в работу. Пробку удалось рассосать. С грехом пополам перебрались на противоположный берег Дона.

Я попытался разыскать кого-нибудь, кто мог бы членораздельно сказать мне, что делать дальше. Мы понимали, что на Дону должна быть организована оборона, что на этом водном рубеже нужно задержать наступление противника. Но найти никого не удалось.

Над рекой появился вражеский воздушный разведчик. Значит, скоро прилетят бомбардировщики. Мы отъехали на несколько километров в сторону и рассредоточились. Мимо пролетели две группы бомбардировщиков по тридцать шесть самолетов каждая. Они стали бомбить переправу.

Мы дошли до какой-то станицы и расположились на отдых. Старшины затеяли кормить людей, а я пустился на поиски начальства. Надо было узнать, где наша дивизия или хотя бы штаб армии. И опять никто ничего не мог сказать толком. Что делать — неизвестно: занимать ли оборону, идти ли дальше? Вдруг, откуда ни возьмись, лейтенант Карпенко и младший политрук Гришин, говорят, что меня вызывает какой-то офицер. Подошел с ними к машине, навстречу мне — капитан:

— Кто вы?

— Командир первого батальона, тридцать девятого гвардейского полка…

Он проверил мои документы и передал письменное приказание, в котором говорилось: «Командиру 13-й гвардейской стрелковой дивизии следовать через Котельниково, Сталинград в Дубовку».

— Это же адресовано командиру дивизии, а я всего-навсего комбат.

— Мне все равно, — ответил он. — Мне велено: кого из офицеров дивизии встречу, тому и приказ вручить. А вы своего командира дивизии уж сами ищите.

Записал мою фамилию и умчался.

Карты у нас не нашлось. Расспросил местных жителей, те подсказали, как ехать. Объявил личному составу о полученном приказе, и, вытянувшись в колонну, мы поехали. Я не оговорился: именно поехали, пеших у нас уже не было, все разместились на подводах.

Мне повезло: не успели выбраться из населенного пункта, как встретили полкового инженера старшего лейтенанта Николая Григорьевича Паршина. От него я и узнал, что наш полк переправился через Дон в районе Цимлянской. Примерно в то же время, что и мы. Гитлеровцы следом высадили десант, но он был сброшен в реку. Командование полка, две полковые батареи и часть 3-го батальона (в полку было в ту пору всего два батальона) находились здесь же, неподалеку.

Мы с Паршиным рысью поехали к комполка. Майор Долюв очень обрадовался, что мы нашлись и что теперь налицо, хотя и сильно потрепанный, но все же полк. Долгов спросил, сколько у меня людей, где они, накормлены ли. Я доложил. Сказал, что имею кухни и запасы продовольствия.

Здесь же я познакомился с новым комиссаром полка майором Тимошенко. Это был среднего роста мужчина в пилотке, подчеркивавшей полноту его широкого лица.

Комиссары у нас и в батальонах, и в полку, и в дивизии были хорошие. Каждый умел поговорить с человеком, а на войне это ох как много значит! Мы жили с нашими комиссарами душа в душу, и когда кто-то из них выбывал по ранению, а кого-то в интересах дела переводили в другую часть и на их место приходили новые люди, к ним, естественно, приглядывались, прикидывали: «Каков ты есть? Уживемся ли?» На войне каждый на виду: каков ты — проверяется не на словах, а в бою, в деле.

Нашего любимого комиссара Михаила Ильича Ракчеева переводили в соседний, 34-й гвардейский стрелковый полк.

Дальнейший наш путь был долгим. Прошли через Сталинград — еще целый, не разбитый, не сожженный, затем повернули на север, к Дубовке. Там в конце июля 13-я гвардейская стрелковая дивизия была переправлена на левый берег Волги и впервые с начала войны расположена на отдых и доукомплектование. 39-му гвардейскому стрелковому полку было отведено место в роще, за селом Политотдельское.

К нам пришло пополнение из госпиталей и расформированных подразделений. Народ хороший, опытный. Батальон укомплектовали почти по полному штату (не хватало лишь девятнадцати человек).

Естественно, это повлекло за собой и некоторые перемены в командном составе. В частности, моим заместителем стал гвардии старший лейтенант Николай Александрович Шепрут. На должность начальника штаба я усиленно рекомендовал Михаила Ивановича Ильина, к тому времени получившего звание гвардии младшего лейтенанта. Мы хорошо сработались и крепко подружились, но нас связывало и нечто большее — глубокое уважение друг к другу. А обширные познания, прекрасная военная подготовка и опыт, накопленный на фронте, делали кандидатуру Ильина в моих глазах самой подходящей для должности начальника штаба. Ильину было столько же лет, сколько и мне. Я подробно изложил свои соображения командиру полка Долгову. Семен Степанович внимательно выслушал меня, немного помолчал, потом решительным тоном произнес:

— Воевать с батальоном придется тебе, и коль скоро ты настаиваешь на Ильине, то и назначить нужно Ильина. Кандидатура подходящая.

Так состоялось это назначение. Несколько раньше, сразу же после того как мы распрощались с Ракчеевым, в батальон прислали нового комиссара, старшего политрука Тимофея Андреевича Нефедьева.

Наш штаб размещался в нескольких стоящих один подле другого домах. Питались, как правило, все вместе. Кормили нас неплохо, но были у нас и дополнительные ресурсы: у старика хозяина брали бредень, и солдаты из хозяйственного взвода ловили в заводях рыбу. Или же в складчину покупали на молочном заводе творог, сметану.

Наш повар Саша Дугин готовил вкусно даже из «ничего», а уж если у него заводились продукты, он так и сиял: любил свою профессию, гордился тем, что хотя он всего-навсего повар, а батальон без него, как говорится ни туды ни сюды. Для него не было большего удовольствия, если люди ели с аппетитом. Счастливый, улыбающийся, он закуривал громадную цигарку самосада, от которого окружающие разражались кашлем и потоком слез, и с удовлетворением замечал:

— Табак вырви глаз. Для нас самый раз, а буржуазия дохнет.

Когда же с продовольствием было туго и хороший обед приготовить не удавалось, Саша старался не попадаться нам на глаза. А если приходил, то с такой кислой физиономией, что становилось жалко его. В Политотдельском у него было отличное настроение: имелись продукты, и он старался накормить своих боевых товарищей повкуснее.

Как только батальон был укомплектован и вооружен, начались занятия по боевой и политической подготовке. Программы занятий в современном понятии не было. Собрал нас командир полка гвардии майор Семен Степанович Долгов и сказал:

— Все вы имеете боевой опыт, вот и обучите своих подчиненных тому, что нужно в бою. Добейтесь, чтобы люди могли быстро окапываться и не пренебрегали маскировкой.

Командир нашего полка не отличался красноречием. То, что говорил, формулировал четко и, отдав приказание, бросал короткий испытующий взгляд, словно хотел убедиться в том, что понят правильно. И в этот раз он тоже, по своему обыкновению, глянул в глаза каждому из командиров.

В штабе батальона в результате коллективного обсуждения были составлены план и расписание подготовки подразделений. Решили кроме наступления и обороны в оставшееся время отработать тему «Отход». Отходить, даже тогда, когда прикажут, мы еще не умели, во всяком случае не всегда получалось так, как нужно. Между тем наш предшествующий боевой опыт подсказывал, что отход отходу рознь. Отход может быть не только вынужденным, но и преднамеренным, когда командование решает вывести войска, чтобы создать более благоприятные условия для борьбы с наступающим противником. Отход — это не только отрыв своих частей от врага и переброска их на новые рубежи, но и перегруппировка своих сил и средств для выполнения последующих задач. Для командиров всех степеней искусно владеть тактикой отхода не менее важно, чем умение организовать наступление. Здесь множество тонкостей, которые нужно хорошо знать и предусмотреть, в особенности, когда производится отвод главных сил. Я уже имел случай убедиться в этом, когда нашему батальону приходилось вести арьергардные бои, которые требовали не только отваги и мужества, не только решительности, но и умелого выполнения поставленных задач. Ведь арьергард, как правило, не рассчитывает на поддержку главных сил, а, напротив, обеспечивает их действия. Этими соображениями и было продиктовано наше решение.