Стали изучать местность. Впереди виднелся какой-то населенный пункт, весь в садах, слева река Ворскла, на ее противоположном берегу лес. Позади 2-й и 3-й рот темнела роща, а через дорогу, прямо против того места, где мы расположились со своим штабом, стояли не то конюшни, не то сараи. Нефедьев, Ильин, несколько связистов с телефонным аппаратом, мой ординарец Кузьмич и я перешли через дорогу и расположились у этих построек. Тишина.

Позвонил Иванников и предупредил, что мимо них в нашем направлении идут немецкие танки.

— Что наблюдаете впереди себя? — спросил я.

— Кроме машин, ничего.

— Ерунда, это наши, — уверенно заметил Нефедьев.

— Неужели ты думаешь, что Иванников не отличает вражеские танки от своих? — возразил я.

В тот же миг мы услышали противный скрежет шестиствольных неприятельских минометов — и снова наступило безмолвие. Ильин предложил на всякий случай отрыть хотя бы одну-две щели. И у них с Нефедьевым завязался «научный» спор, где лучше копать — у дороги или ближе к сараю. Пока готовились укрытия, я с Кузьмичом обошел конюшню. Спустившись в какую-то канаву, в бинокль стал наблюдать за 2-й и 3-й ротами. Вдруг в нескольких метрах перед собой увидел трех гитлеровцев, поднявшихся с картофельного поля. Кузьмич не растерялся, дал по ним очередь из автомата. Затем мы кубарем скатились в канаву и — бегом за конюшню. Вдогонку нам прогремело несколько выстрелов.

— Кончай фортификационные споры, Ильин. Бери роту Мирошниченко, прочеши огороды и займи оборону уступом вправо.

Ильин побежал в 1-ю роту, и вскоре подразделение, развернувшись цепью, прошло через огороды и сады, где скапливались гитлеровцы. В моем сознании это связалось с движением танков, о которых докладывал Иванников. Я передал в роты, чтобы они подготовились к отражению атак. Беспокоило отсутствие связи с кем-либо из старших начальников и то, что до сих пор не подошла наша артиллерия: дороги развезло, и, видимо, она где-то застряла.

Иванников снова доложил, что на нас идут танки, то же самое сообщил и Кузьмич.

Вскоре я тоже увидел колонну машин.

— Комиссар, гости жалуют, чем встречать будем?

— Какие там гости, это же наши КВ.

— КВ с крестами не бывают, да и на пушках — видишь? — набалдашники, у нас таких нет.

— А по-моему это КВ, — стоял на своем Нефедьев.

Наш разговор был прерван выстрелом из первого танка.

Снаряд со свистом пролетел поверх голов. «Если танки одни, — пусть себе идут, они нам ничего сделать не смогут, — лихорадочно соображал я. — А если пойдет пехота, дело хуже. Сколько ее, как станет она наступать?.. Какое распоряжение дать в роты? Почему не стреляют 45-миллиметровые орудия?..»

Словно в ответ на мои мысли, раздалось несколько выстрелов 45-миллиметровых орудий. Два вражеских танка в середине колонны загорелись. Остальные — мы насчитали тридцать три — почти все «тигры» — продолжали движение.

По телефону я отдал распоряжение Иванникову и Сафронову выдвинуть на опушку противотанковые ружья с таким расчетом, чтобы можно было вести огонь по правому борту.

Нужно было куда-то отойти, ибо здесь, у дороги, «тигры» могли легко раздавить нас. События развивались с калейдоскопической быстротой: за танками колоннами шли пехотинцы. Справа по полю тоже двигались вражеские солдаты. Сколько же их навалилось на один батальон!

Принял решение: отвести роты через лес назад, километра на два-три, и снова оседлать дорогу. Хорошее это было решение или нет, но другого не придумал.

Телефонист схватил аппарат, я взял катушку с трофейным кабелем, и мы — человек десять — двенадцать — побежали по кювету к противоположной, опушке, где я рассчитывал встретить роты. Почва скользкая, ноги разъезжались. Поравнявшись с расчетами ПТР, которые уже обстреливали танки противника, спросил:

— Ну как, гвардейцы, побьете «коробочки»?

— Да не берет их наше ружье! Какие поменьше, те горят, а «тигров» не пробить…

Яркими факелами пылали уже шесть танков. Другие продолжали ползти вперед. Не считая возможным рисковать противотанковыми ружьями, приказал петеэровцам отходить к лесу и там присоединиться к своим ротам.

Вдруг Нефедьев метнулся через дорогу. Послышалась пулеметная очередь, и он упал. Неужели конец?!

Подбежал к нему, смотрю — чертыхаясь, поднимается… Благополучно проскочили простреливаемое пространство остальные. Это было ошибкой: нам следовало, наоборот, идти в лес, к ротам.

Наша группа рассредоточилась и продолжала отход. Откуда-то вынырнули пять или шесть тридцатьчетверок. Укрывшись за копнами хлеба, они стали поджидать вражеские танки. Это уже реальная сила. Остановились и мы, напились воды из воронки.

— Комиссар! Правильное ли решение принял командир, оказавшись здесь в то время, как роты в лесу?

— А что другое можно было предпринять?

— Ты, Тимофей Андреевич, не жалей ни меня, ни себя. Решение плохое, и мы должны его исправить: оставайся здесь с этой группой и встречай своих. А я с Ильиным и Кузьмичом пойду к ротам.

Не задерживаясь ни на секунду, мы втроем пустились в обратный путь, рассчитывая использовать неизбежную задержку фашистских танков, когда Т-34 завяжут с ними бой. Метрах в трехстах мы заметили приближавшуюся повозку, к которой было привязано несколько верховых лошадей. Начали кричать, махать руками — повозка остановилась. Подбежали — да это же старшина полковой батареи! Вот удача! Взяли у него коней и поскакали в лес. Проехав метров шестьсот-восемьсот, увидели наконец свои подразделения. Радости моей не было границ. С нами отходил и батальон майора Кирина. Вдвоем принимать решения и воевать было сподручнее. Но поначалу нас постигла неудача. Только собрались занять оборону, как появились и открыли огонь вражеские бронемашины, одновременно мы подверглись бомбовому удару, и как раз на том рубеже, где предполагали закрепиться. Во время налета самолетов мелкими осколками был ранен в голову Кирин.

Тогда мы решили занять оборону вдоль лесопосадок, фронтом на дорогу, ведущую к Грайворону, чтобы можно было вести огонь по колоннам противника с фланга. В молодом лесочке неожиданно для себя получили подкрепление — три танка. Правда, вполне исправным был только один из них, но и остальные два с их пулеметами и пушками оказались очень кстати. Кроме того, откуда-то подъехал заблудившийся «виллис» с 57-миллиметровой противотанковой пушкой. Разумеется, я воспользовался правом старшего командира и задержал орудие, указав для него подходящую огневую позицию. Появились и минометчики Карнаушенко (к тому времени у них осталось только шесть минометов).

Окопались. Долго ждать не пришлось. Вскоре на дороге появились неприятельские колонны: повозки, машины, пехота. Эх, и начали мы их крушить! В тот момент трудно было найти более удобную позицию, чем у нас. Даже Кирин, несмотря на свое ранение и плохое самочувствие, с интересом наблюдал за этим боем. В колоннах врага возник переполох, беспорядок, а наш огонь все усиливался.

Уцелевшие гитлеровцы повернули назад и стали удирать по бездорожью. Мы не преследовали их на открытой местности, вне окопов, опасаясь напороться на фашистские танки.

Больше в тот день активных действий не было. Как потом выяснилось, танковая колонна противника, потеряв еще несколько машин, все же прорвалась на Грай-ворон, но там ее встретили и полностью разгромили наши танковые части. Та же участь постигла и фашистскую пехоту.

В отражении вражеских атак участвовали также хозяйственные подразделения полков и батальонов.

На поле боя противник оставил огромное число убитых. 1800 фашистов были взяты в плен. Гвардейцы дивизии захватили 600 автомашин, 4 эшелона с вооружением, 2 эшелона с продовольствием и обмундированием, более 40 исправных танков и много других трофеев. В этой большой победе была частица и нашего ратного труда.

Ночью неподалеку от позиций 1-го батальона проходили наши танковые войска. Они направлялись в сторону Грайворона. Танкисты, которые действовали в последнем бою с нами, тоже ушли. Пришлось отпустить и расчет 57-миллиметрового орудия.