Воздушные замки, которыми наслаждалась Елена, порой начинали таять, и сразу на зубах, появлялась пыль. Тело начинало потряхивать, появлялся шум колес, в лицо попадали чужие длинные женские волосы. Но это продолжалось не долго, размытый образ человека, сразу затягивал жгут на руке, и делал укол в вену. После чего, восточная царица, вновь погружалась в бездну удовольствия. Спустя непонятное количество времени, Елена открыла глаза. По телу бежали мурашки, величиной с горошины. Осмотревшись, она поняла, что находится в небольшой комнате, посреди которой стояла деревянная двуспальная кровать. Рядом с ней тумбочка, на которой валялись инсулиновые шприцы. Сама же она лежала в углу, чувствуя под собой собственную лужу. Из-за наглухо зашторенного окна доносился гул большего города, состоявший из крика, автомобильного гула и сигналов. Было очень жарко. Сквозь тонкие стены, из соседней комнаты, доносился тихий женский плач. С противоположной стороны усиливались женские стоны и скрипы кровати.

Поминки проходили скромно, так как собственно организовывать их было некому. Похлопотала Петькина мать, дед Семён, да пару Ивановских коллег. Булат сидел с самого краю стола, рядом сидел его друг. По щекам текли слезы, и капали в борщ. Он просто сидел и мешал его, еда уже совсем остыла, и на поверхности появились белые капельки жира. В комнате Булата находились, его классная руководительница, и две женщины социальные работники. Они собирали сумку мальчику. Люди за столом молча ели и пили самогон, бросая на Булата сострадательные взоры. На тумбочке возле телевизора стояла фотография Ивана с черной лентой, рядом стоял до краев налитый стакан с куском черного хлеба сверху.

Время пришло, Булат, должен был навсегда покинуть стены этого дома. Родственников не было, дом был колхозный. Елену объявили в розыск, она была единственным родным ему на бумаге человеком. А пока, опеку над несовершеннолетним, должно было взять на себя государство. Учительница Булата, подошла, обняла подростка и что-то шепнула ему на ухо, поднялась и вернулась к выходу. Мальчик встал, встал и его друг, они обнялись и Булат пошёл на улицу. Его проводили с десяток пьяных глаз, но на улицу вышли только Петька и Дед Семён.

Сидя на заднем сиденье волги, Булат смотрел в окно. Они проехали мост через реку, лесок поля и овраги, собственно все то, что он видел девять лет тому назад, только в обратном порядке. В интернате его встретила будущая воспитательница, взяв самую большую сумку, повела парня по бетонной лестнице на третий этаж. Поднявшись, она встретила другую женщину и вступила с ней в диалог по какому-то рабочему вопросу. Булат был слаб от душевных терзаний и подошёл к окну, чтобы опереться на подоконник. Посмотрев в него, он увидел детскую площадку, на которой копошились как муравьи малыши, окружившие песочницу в виде облезшего от старости мухомора.

Осень. Вечер. Розовый закат с трудом пробивается через свинцовые тучи, зависшие огромными глыбами над горизонтом, напоминая о прожитом дне и унося с собой его блики. С другой стороны небосвода надвигалась ночь, подмигивая мерцаньем звёзд. Порывы ветра срывали пожелтевшую листву с деревьев, унося их в забвение. Природа готовилась к зимнему сну. Природа, но только не мегаполис с его жителями, который раскинулся на теле земли огромным светящимся осьминогом, видимым далеко из космоса. По его щупальцам текли бело-красные реки сотен тысяч машин с людьми, озабоченными рутиной современной жизни.

В одной из таких машин ехал на работу самый обычный человек. Это был молодой мужчина тридцати шести лет от роду с короткой стрижкой, глубокими залысинами и голубыми глазами. Немного острый нос с горбинкой, узкие губы и выразительные скулы, придавали ему мужественный вид. Он был выше среднего роста и коренастого телосложения, одет в рабочий комбинезон и серый пуховик, на ногах — армейские ботинки. Управляя машиной по скользкой мокрой дороге, то и дело, прорезаясь через водяные шлейфы, тянувшиеся за грузовиками, он не думал о своей работе, домашних хлопотах, семье, которой попросту у него не было. Он размышлял о своей судьбе, копаясь в самых глубоких уголках своего сознания.

Загоревшаяся жёлтая лампочка на датчике топлива, отвлекла водителя от размышлений о насущном. «Куда же денешься от нефтяной иглы?»: подумал Булат. Одно радует, в наше время АЗС повсюду, где надо и где не надо. Спустя пару километров одна из них, засветилась неоновыми огнями. Это была большая заправка с крытыми колонками, стоянкой и кафе. Здесь всегда было многолюдно: дальнобойщики, уличные гонщики, байкеры, да и просто люди, заехавшие заправиться. Но сегодня, ненастье набирало обороты, изморозь сменилась дождём с сильным ветром, народу практически не было, даже стойких, ночных бабочек куда-то сдуло. Булат свернул на полосу съезда на АЗС, как вдруг его ослепил в зеркала заднего вида, яркий свет, взявшийся из неоткуда и прижавшийся практически вплотную. Сложилось впечатление, что фары, источающие холодный свет, стояли на крышке багажника его автомобиля. И как только у машины, едущей сзади, появилась малейшая возможность, она произвела молниеносный обгон с визгом резины и рёвом мотора, влетев прямо перед машиной Булата к колонке, хотя на АЗС было их шесть, пять из них свободных.

Это оказался серебристый Bentley Bentayga с блатным номером три шестерки. Открылась крышка топливного бака. Выдержав паузу, отворилась и водительская дверь. Из автомобиля вышел молодой человек, лет двадцати. С недовольным лицом, он окинул заправку пренебрежительным, властным взором и подошёл к колонке. Обернув пистолет салфеткой, он установил его в топливный бак и отправился к оператору походкой тяжеловеса-штангиста, хотя внешне он был как соломинка. Из силуэта выступали только нос, кадык и длинные носы туфлей. Следом из авто вылезли две роскошные барышни, постарше своего спутника. Одной было в районе тридцати, второй может на пару лет меньше. Достав по тоненькой сигаретке, дамы закурили, встав в трёх метрах от бензоколонки. Оглядываясь на дверь, они начали что-то бурно обсуждать. Одна из подруг показала мизинец, а вторая, дико заржав как лошадь, прикрыла рот ладонью. При появлении «аполлона» дамы превратились в ангелов, кинув окурки на асфальт, с лебединой грацией уселись в роскошный автомобиль. Вслед за «аполлоном» шёл седовласый, пожилой мужчина, прихрамывая на левую ногу, застегивая кислотно зеленую жилетку работника. Подойдя к машине, мужчина вытащил пистолет из бензобака и вставил его обратно в колонку. Далее приложив руку к груди, он начал извиняться перед сутулым существом. Тот же недослушав, ударил мужичка ладонью по щеке, наотмашь. Это был скорее не удар, а жест унижения.

Булат начал отходить от легкого шока, вызванного всем увиденным. Холодок пробежал по его телу, к горлу подкатил сухой ком. Кожаная оплетка руля захрустела в его мозолистых руках. У него появилось желание удавить этого человека! Просто взять и удавить голыми руками без всяких зазрений совести. Он не слышал, о чем они говорили. Точнее, о чем кричал этот мажор, но догадаться было не трудно.

Долго не думая, Булат вышел и своей машины, и пошёл к ним, прекратить этот бардак. Юноша совсем разошёлся, размахивая руками, он дико сквернословил на пожилого мужчину, периодически бросая властный взор на своих подруг. Его интересовало, наблюдают ли они за его «геройскими» действиями, в открытое до половины окно. «Ты чего за цирк тут устроил?»: тихо поинтересовался Булат, засовывая руки в карманы пуховика. Юноша опешил, так как, наверное, никто ни разу не говорил ему так. Повернувшись, он сделал шаг в направлении подошедшего, и их лица стали разделять какие-то десять сантиметров. Взяв Булата за грудки, он произнес, прищурив глаза: «Ты чего босяк, проблем захотел?» От этих слов у мужчины задрожала нога, а в голове была только одна мысль: «А не сломать ли подонку челюсть?!» От этой мысли, его отвлекла вторая реплика оппонента: «Але, я с тобой разговариваю, быдло!» Руководствуясь принципами человеческой морали, где сказано, что больных и убогих обижать нельзя, он вытащил руку из кармана и положил её на кулачок, вцепившийся в его воротник. Тонкие пальчики захрустели, ножки начали подкашиваться, и через какое-то мгновение юноша оказался на коленях, визжа от боли. За руку Булата схватился мужик, и завопил: «Пусти, сынок, а то убьют! Ты знаешь, чей это сын!» «Да мне плевать, чей это выродок!»: сказал Булат, отшвырнув посиневшую конечность. Юноша сидя попятился назад и, упершись спиной в бампер своей машины, начал истерически верещать: «Ну, все! Тебе конец! Ты у меня землю жрать будешь!» Подскочив к двери машины, он еще раз что-то пискнул невнятное и нырнул в салон. Бентли, визгнув покрышками по мокрому асфальту, унесся вдаль, оставляя за собой завихрение водяного пара.