- Сейчас остановятся, - тихо сказал Василий Ширяев.
- Все равно без приказа не уйдем! - послышался в темноте голос командира боевой части. - Будем нести вахту до конца.
Медленно тянулись минуты молчания. Тишина становилась невыносимой, страшной. Многопудовым грузом давила она на плечи моряков.
- Ну как, Иван, не греются подшипники? - пытался шутить Ширяев.
- А ты нырни пощупай, - не задумываясь, ответил Ломтев.
Разговор оборвался.
С трапа донесся звонкий перестук каблуков. Несмотря на темноту, кто-то спускался вниз быстро и уверенно. Видимо, ему был хорошо знаком этот путь.
- Есть тут кто живой?
По голосу все узнали старшину Александра Смирнова.
- Доложил? - спросил воентехник Кошев.
- Приказано держаться до последней возможности.
«ГОРДО РЕЕТ НА МАЧТЕ ФЛАГ ОТЧИЗНЫ РОДНОЙ»
- Семенов, немедленно уничтожьте секретные документы и карты! - приказал Рыбаков.
Рулевой побежал в штурманскую рубку. Раскрыв дверь, он перескочил через высокий комингс и тут же упал, запнувшись обо что-то мягкое.
Рубка была полна дыма. Семенов ногой распахнул дверь. Дым стал быстро редеть, и в полусвете рулевой узнал лейтенанта Льва Дмитриевича Бикарюкова, дублера штурмана. Офицер полулежал, склонившись над свертком карт. Семенов бережно поднял его, вынес на свежий воздух. И тут на ярком свету увидел, что лейтенант мертв. Крупный осколок снаряда, пробив иллюминатор, ударил ему прямо в грудь. Семенов расстегнул китель Бикарюкова, вынул из внутреннего кармана залитый кровью комсомольский билет.
- Сергей! - окликнул он пробегавшего мимо сигнальщика Жиленко. - Вызови санитаров, а билет передай секретарю Бессонову.
Семенов снова вернулся в рубку. Едкий дым упорно не рассеивался. Глазам было больно смотреть. Рулевой на ощупь открыл стол, вынул оттуда несколько секретных книг и свертки карт. Выйдя из каюты на мостик, он начал уничтожать документы, разрывая бумаги на мелкие кусочки. Сначала все шло хорошо, но потом раненая рука перестала повиноваться ему. Боль становилась невыносимой. Кровь сочилась из рукава форменки, окрашивая алыми пятнами белоснежные листы бумаги. Семенов попробовал сразу разрывать по нескольку страниц, но плотная бумага не поддавалась. Тогда он стал рвать листы зубами.
За несколько минут книги были порваны, и рулевой принялся за карты. Уничтожить их оказалось еще труднее: тут и зубы не помогали. Однако Семенов нашел выход. Он вставал на карту ногами и левой рукой рвал ее. Не очень быстро подвигалась работа, но все-таки двигалась.
- Давай я помогу тебе, Семенов, - подошел к рулевому лейтенант Букин.
- Ничего, я справлюсь.
- Давай, давай! - чуть отстранив Семенова, офицер схватил сразу несколько листов и быстро порвал их в мелкие клочья. - Вот как надо!
Вдвоем они быстро уничтожили все карты.
Лейтенант забежал в рубку. Внимательно осмотрев стол и полки, он убедился, что документы уничтожены полностью.
- Все, Семенов! - сказал Букин, выходя из рубки. - Иди доложи командиру! Он на корме.
Пробегая мимо разбитого снарядом мостика, рулевой невольно поднял глаза и замедлил шаги. Такова сила матросской привычки: мимо мостика проходить с каким-то особым чувством благоговения. Ведь там - командир, оттуда каждый член экипажа корабля поручает команды и приказания, туда он спешит доложить о их выполнении.
«Нет мостика, погиб командир!» - эта мысль болью отозвалась в сердце матроса.
Миновав мостик, Семенов припустился бегом на корму, где черным дымом продолжали тлеть разбитые шашки.
- Товарищ лейтенант, ваше приказание... - начал свой доклад Рыбакову Семенов и не закончил. Два снаряда с грохотом разорвались вблизи корабля: один над палубой, другой у борта. Корпус сторожевика вздрогнул, приподнялся и тяжело опустился вниз. На палубу обрушился поток воды. Семенов упал. Его подхватило рокочущей волной и потащило за борт.
- Держись! Держись, Семенов! - лейтенант метнулся к нему и схватил рулевого за рукав.
Волна схлынула. Оттащив Семенова подальше от борта, Рыбаков склонился над ним, приподнял голову. По меловому лицу рулевого пробежала судорога, он пошевелил раненой рукой и открыл глаза, недоуменно озираясь вокруг.
- Ранен? - спросил его лейтенант.
- Задело чуток осколком и ногу зашиб.
- Ничего, брат, до свадьбы заживет, - успокоил его Рыбаков и приказал:
- Сейчас же быстро на санпункт!
- Есть! - отчеканил матрос и, припадая на ушибленную ногу, заковылял к трапу, ведущему в кают-компанию.
- Флаг сбит! Флаг!.. - кричал он.
Фашисты, увидев гибнущий корабль без флага, сразу же прекратили огонь.
- Ишь, гады, чего захотели! - потрясая кулаками в сторону вражеских кораблей, выругался Рыбаков и во весь голос крикнул:
- Поднять флаг!
Семенов, забыв о кровоточащей ране и об ушибленной ноге, начал взбираться на грот-мачту.
Добравшись до гафеля, он поймал вившиеся на ветру концы перебитого фала и привязал к ним флаг. С чуть потемневшими, опаленными краями, израненный осколками, флаг снова, как смелая птица, взмыл над кораблем. Лицо Рыбакова просияло.
- Молодец, Семенов! Герой! - кричал он, запрокинув голову к мачте.
На вражеских кораблях заметили флаг и вновь открыли артиллерийский огонь. Снаряды рвались вблизи израненного корабля. Раскаленные куски металла с хватающим за душу свистом впивались в палубу, дырявили тонкостенные надстройки. Казалось, корабль попал в середину грохочущего смерча.
Одним из осколков снова был перебит фал. Намертво ухватившись руками за мачту, Семенов изо всех сил прижимал конец фала к груди и в таком положении держал флаг. Закрепить его он уже не мог. Силы покидали моряка. Он еле держался.
- Нет, врешь, не упаду... Пока жив, флаг не уроню... - шептали бескровные губы матроса. От потери крови кружилась голова. Семенов пылающим лбом прижался к мачте. Так, казалось, было легче.
И вспомнилась матросу Волга. Родной город Горький. Заботливые руки матери засовывают горячие лепешки в карман брюк. Как вкусно пахнут эти лепешки, испеченные мамой. Как приятно чувствовать тепло сквозь тонкую подкладку кармана...
Рыбаков сразу понял, что Семенов ранен серьезно. Ему одному не справиться. Лейтенант поспешил на помощь рулевому, но, подойдя к мачте, услышал за спиной голос радиста Блинова:
- Разрешите мне, товарищ лейтенант?
- Быстрее! - Не успел сказать Рыбаков, как Блинов был уже рядом с Семеновым.
- Костя, что с тобой? Ты слышишь меня, Костя? - кричал Блинов.
Но Семенов молчал. Он не слышал, что его зовут. В голове моряка гудела артиллерийская канонада. И в этом шуме он различал лишь слова командира: «Поднять флаг!» Сейчас одна мысль занимала все его существо: «Только бы не упасть... Не уронить флаг».
Напрягая последние силы, Семенов плотно прижимался к мачте, чувствуя, как тугой жгут фала все больней врезается в грудь. «Значит, флаг держится», - устало думал рулевой. Он ощущал его своей грудью, своим сердцем.
- Костя! - Блинов тихо коснулся рукой плеча Семенова. - Костя!
Семенов вскрикнул и, подняв голову, увидел Блинова.
- На, возьми... - сказал он тихо и передал фал товарищу.
- А ты спускайся вниз... Сможешь один?
Но Семенов не торопился спускаться. Отдав фал, он продолжал оставаться на мачте возле Блинова.
- Порядок! - произнес тот, старательно привязав фал вокруг мачты. - Теперь надежно.
Они вместе спустились вниз. И тут до их слуха донеслись слова знакомой песни: