Мерри выполнила пируэт своей коляской, четко вырулила к уэльскому буфету и мягко притормозила. Ее движения, которыми она управляла коляской, были точными и элегантными, возможно, отражая изящество, которое было ей присуще до аварии. Подъехав, она достала из-за него длинный полированный алюминиевый шест с щипцами на конце, наподобие тех, которыми пользуются продавцы в гастрономах, чтобы достать коробки или банки с высоких полок. Должно быть, Алистер сам смастерил его. Она подняла шест вверх, проводя щипцами по верху шкафа, в тщетной попытке достать что-то.

— Я положила их наверх, чтобы он не сожрал все сразу, а сейчас я их, проклятых, не могу достать! — пожаловалась она.

Алистер сморщился, когда протянул свою здоровую руку и нашел печенье на шкафу. Перед тем как отдать пачку Мерри, угостился сам и, громко чавкая, повел нас из кухни.

— Обычно она любит рассказывать гостям об этом кровопролитии в деталях, — начал он. — И это ей доставляет какое-то странное удовольствие. Но в остальном она вполне нормальна.

— Могу ли я чем-то помочь? — спросил я, кивнув в сторону его повязки.

— Наверняка! Прежде всего, сбрось с себя эту печаль, приятель! Словно ты смотришь в лупу. Думаешь, я бы поступил с тобой иначе, если бы летел вверх тормашками под колеса «минарди»? Ладно бы «феррари» — это еще куда ни шло! — Словно это чуть ли не честь — попасть под колеса «феррари»! — Но под «минарди»! Она столь же быстра, как и коляска Мерри! Впрочем, — он запнулся на момент, — коляска, правда, не столь уж и тихоходная. Под гору она дает до пятидесяти. На ней я установил шесть двенадцативольтовых автомобильных аккумуляторов и авиационный стартер для мощности. Возможно, это единственная в Британии инвалидная коляска с привязными ремнями, хотя Мерри никогда их не пристегивает. А надо бы, потому что до деревни вниз по склону все-таки две мили.

— Ты ее сконструировал сам? — спросил я.

— Все — мое до винтика. Сейчас я работаю над другой моделью с подвеской, настоящим управлением и верхом, чтобы укрываться от дождя, так что Мерри сможет отправляться в город даже при плохой погоде. — Он провел нас через дом в заднюю комнату, где в оранжерее расположилась его мастерская. — Добро пожаловать, — пригласил он нас широким жестом руки, — в «детскую».

Это была большая, просторная оранжерея. Через открытые стеклянные рамы наверху проникал летний воздух. Птицы и реактивные истребители, бабочки, пассажирские авиалайнеры, бипланы, стрекозы и разные крылья, подвешенные к потолку, спокойно покачивались под легкими дуновениями ветерка вместе с машинами «Формулы-1», океанскими гоночными судами и парящими абстрактными формами, назначение которых было трудно определить. Каждая модель была великолепно отделана и ярко раскрашена. Вдоль одной стеклянной стены располагались несколько дисплеев, а посредине стоял большой чертежный стол. В дальнем углу возле другой прозрачной стеклянной стены с небом на заднем плане на высоте человеческих глаз висела модель самолета братьев Райт. Мое искусство, если можно так выразиться, — в летящих мгновениях. Найти дополнительную тысячную долю секунды, или, если повезет, сотую там, где еще никому не удавалось. А потом она пролетела, исчезла. Поэтому я всегда восхищался чьим-то умением создать нечто материальное, что может висеть на нитке или на стене. Механики — это настоящие художники, если это даже просто впускной трубопровод.

— Я сделал этот антиквариат, когда мне было двенадцать лет, — сказал он мне, подведя Сьюзен под руку, чтобы поближе рассмотреть эти хруцкие конструкции. Я построил пару моделей по чертежам Леонардо да Винчи и сначала хотел было приступить к работающим моделям, чтобы можно было сесть и полететь. Но камнем преткновения оказались двигатели. В оригиналах применялся старый хлам, который я не смог скопировать. Я мог бы установить на ней двигатель от «фольксвагена», но это было бы ошибкой, да и где найдешь хороший «ФВ» за пятнадцать фунтов, которыми я тогда располагал? Поэтому я принялся за обычные модели. Большинство из них — проекты, над которыми я работал в разные периоды. Разумеется, кроме птиц и жуков.

— «Летают только ангелы и Бог». — Сьюзен прочла вслух надпись на табличке на одной из моделей. — Откуда ты это выкопал?

— Это сказал епископ Милтон Райт в 1903 году. И сказал это как раз перед тем, как его сыновья покинули дом и отправились учиться летать. — Он ласково обнял Сьюзен за плечи здоровой рукой и повернулся ко мне. — Как ты себя чувствуешь, Форрест? Надеюсь, не так плохо, как выглядишь? Никаких побочных эффектов, как, например, утрата чувства юмора?

— Пока никаких. Мне не полагается смотреть ТВ или водить машину в течение двух дней. Полагаю, это я вынесу. Единственная серьезная боль — сидеть в кресле рядом с Сьюзен, когда она ведет машину. Почему-то не горю желанием умереть молодым.

— А брось ты, Форрест! Мы не вылезали с третьей.

— Сьюзен переключается на третью при восьмидесяти пяти милях в час, — пояснил я. Сьюзен мило улыбнулась Алистеру.

— Да я знаю, — сказал тот, обнимая Сьюзен. — Я знаю…

Он подошел к компьютеру, включил его и сел перед ним.

Экран засветился синим, красным и зеленым.

— В будущем не надо будет путешествовать по дорогам, Форрест, и все эти штуки, — он махнул рукой в сторону своих моделей, — станут ненужными. Это звучит странно, но мы недалеки от того дня, когда за рулем окажется компьютер. Это более экономно и несколько безопаснее.

— Можно даже будет сексом заниматься через компьютер, — сказала мне Сьюзен, оглянувшись через плечо. — Так будет намного безопаснее.

— Я бы не против, — вставил Алистер.

— А как насчет бешеных собак? — спросил я. — Они тоже будут безопаснее?

Алистер перевел взгляд на меня:

— Какие бешеные собаки?

— Помнишь, что случилось, когда убили Фила?

— Да, я видел, как это произошло, Форрест. Но я далек от уверенности в том, что это было на самом деле. Ты не против, Сьюзен, если мы поговорим о прошлом?

— Не беспокойся обо мне: все кончилось несколько недель назад. И я устала от людей, осторожничающих вокруг меня. Не знаю, что я могу добавить. Кроме того факта, что Фил не мог встать на пути гоночной машины. Ни под каким газом.

— На нем были наушники Алистера, — напомнил я. — Точно так же, как и вчера на мне.

— Ты же просто сделал шаг назад. — Алистер выключил компьютер, встал и подошел к одному из своих бипланов. Крутанул пропеллер.

— Боюсь, что не так, — ответил я. — Я пытался разобраться, и в результате получается ерунда. Я знаю, что видел собаку, но не могу сказать, что это было на самом деле, потому что не могу описать ее внешность. И что там на выездной дорожке делала собака? Я пробовал вспомнить, на что она похожа, и просто не мог. У меня было ощущение, что это большая и быстрая собака, и я знал, что она бежит ко мне слева снизу и рвется к моему горлу. Я слышал ее и думал, что вижу, но не мог ее увидеть. Она до чертиков напугала меня. Все это вместе имеет какой-нибудь смысл, а?

Сьюзен ответила:

— Нет, если ты говоришь о Филе. Возле Фила нигде не было ни единой собаки. Я смотрела видеозапись. Кроме того, их и не допускают в ангары.

— Да. Но то, что ты говоришь, Форрест, — сказал Алистер, — имеет смысл. Ты слышал о виртуальной реальности?

— Только когда ты твердил это раз по шесть в день.

— Ладно, чтобы понять, что это такое, надо вернуться к материалам по Хейлиговской конвергенции в Мексику в пятидесятых годах и в Эймсовский научно-исследовательский центр НАСА в Маунтин-Вью, Калифорния, в восьмидесятых годах за первыми прототипами.

— Мне это не надо понимать, — прервал я его, — я просто хочу знать, что произошло.

— То, о чем мы здесь говорим, — есть зрительная адаптация звука.

— Алистер! — предупредила Сьюзен.

— Тогда, может, вы предпочтете объемный усилитель восприятия?

— Я предпочел бы что-нибудь попроще. Без науки.

— Ладно, стереозвук вам известен. Ты слышишь в каждом ухе разные звуки и разную тональность. Как, например, сидя в концертном зале. Если, конечно, ты не в наушниках, которые, в отличие от динамиков, обеспечивают неизменное восприятие звука, даже если крутишь головой. Так вот недавно создано оборудование, с помощью которого удалось воспроизвести мнимую реальность. Звук адаптируется в зрительное восприятие так, словно он исходит от реального предмета. Например, ты слышишь, как к тебе слева бежит собака, которой нет, ты поворачиваешь голову, а звук такой, что она прыгает на тебя, и ты представляешь все это.