1 Г. В. Стеллер (1709 — 1746) — путешественник и натуралист, адъюнкт Петербургской академии наук; немец по национальности. Принимал участие в экспедициях В. Беринга к берегам Америки и Камчатки в 40-х годах XVIII века. В 1774 году вышла в свет одна из его работ — «Описание земли Камчатки». — Прим. ред.

Китобои держали в строжайшей тайне то, что яд изготовляется из корней аконита. И чтобы скрыть правду, распространяли слухи, якобы яд делается из жира, вытапливаемого из человеческих трупов, и что особенно хороши для этой цели трупы богатых китоловов.Французский этнограф Пинар (1872) писал, что сам видел, как для китовой охоты использовались копья с наконечниками из сланца; кит, раненный хотя бы один раз таким копьем, обычно умирал через несколько дней. «Перед охотой копья погружались в человечий жир, а жир этот приготавливался из трупов богатых людей, которые специально для этой цели выкапывались, а затем вытапливались».Алеуты, подчеркивает фон Киттлиц (1858), ведут китобойный промысел вовсе не с коммерческими целями, для них охота на китов — суровая жизненная необходимость: жир и мясо китов — главный продукт питания алеутов. «Среди острого метательного оружия, которое жители Алеутских островов берут с собой на охоту в море — особенно если отправляются на двухместном каяке, — всегда есть специальное китобойное оружие. Эти метательные снаряды, так же как и все остальные, выточены из дерева; к каждому из них приделан длинный, примерно 30-сантиметровый массивный наконечник из китового уса. Тяжелый наконечник увеличивает дальность полета снаряда. Наконечник тщательно отшлифован, и с одной его стороны сделаны острые глубокие зазубрины, благодаря чему метательный снаряд прочно застревает в ране. Самое острие наконечника делается из обсидиана — вулканического стекла, лавы или трахита. Ломкость этих материалов только способствует тому, что в теле раненого животного начинается воспалительный процесс, который и приводит к его смерти». (Здесь Киттлиц ошибается: причина воспалительных процессов раненого кита — не природные свойства материала, из которого сделаны острия копий, а покрывающий эти острия аконитовый яд.)«Обычно раненый кит умирает на третий день, — продолжает Киттлиц, — и тушу его выбрасывает волнами на берег одного из Алеутских островов. Тогда община этого острова обследует копье, которым кит был ранен: на копье обычно бывает отличительный знак той общины, к которой принадлежит охотник, ранивший кита; туда тотчас же посылают вестника — и обе общины принимают участие в дележе добычи».Врангель, именем которого назван остров в Чукотском море, описывал (1839) примерно такой же способ охоты: «Уроженец этих островов, сидя один в каяке с единственным двухлопастным веслом и вооруженный только коротким гарпуном со сланцевым наконечником, бросается в атаку на морского гиганта, вонзает свое оружие в тело кита под передний плавник и затем плывет назад со всей возможной быстротой. Если гарпун проник сквозь слой жира и вошел в мясо, — рана смертельна. Тогда через два-три дня кит обязательно умирает и течением его тело прибивает к ближайшему берегу. Каждый охотник очень заботится о том, чтобы на его оружии был хорошо заметен знак, по которому — если оружие осталось в теле найденного кита — можно будет установить имя того, кто его убил».Китовая охота с отравленным оружием велась у берегов Алеутских островов, Камчатки, Курильских островов и вблизи Хоккайдо — северного острова Японии. Южнее этот способ уже не применялся — там была в ходу совсем иная техника китобойного промысла. Забой китов в прибрежных японских водах, кроме острова Хоккайдо, уже в XVI веке велся так же, как и в Европе, — с помощью небольших лодок, гарпунов и копий. Однако около 1600 года здесь появился новый способ — лов животных с использованием тяжелых сетей. Этот способ требовал более многочисленного и более крупногабаритного снаряжения, чем то, каким мог пользоваться охотник-одиночка, и поэтому китовый лов перешел в руки состоятельных предпринимателей, которые могли вкладывать в его организацию значительные средства. Теперь, чтобы снарядить суда для китобойного промысла, требовались деньги — и не только на сложные приспособления, но и на высокую оплату тяжелого и опасного труда китобоев. Японская китобойная база того времени представляла собой целую фабрику: здесь китовые туши вытаскивались на сушу, разделывались и обрабатывались, то есть вытапливалась ворвань и подготавливались к употреблению в пищу и для иных надобностей мясо, жилы и ус. На специальных наблюдательных постах, расположенных на возвышенных местах, с которых море просматривалось далеко вокруг, постоянно несли сторожевую службу. Как только киты появлялись в поле зрения наблюдателей, с постов подавали сигнал и сообщали их местонахождение. Сразу же спускалась на воду целая флотилия судов, которые тянули огромную сеть. Этой сетью сначала опутывали кита, а затем забивали его гарпунами и копьями.В 1820 году вышла книга японского писателя Ёсэя Оямады «Исанатору-Екотоба» («Изображение китовой охоты»), в которой он описывает, сопровождая свои рассказы иллюстрациями, лов китов.Один богатый человек по имени Матадзэмо Мацутоми, рассказывает Оямада, жил в городе Ишибуура на небольшом островке Икицуки. Он занимался китобойным промыслом, и ему была подвластна целая область, где жили китобои. «Народ говорил, что это был человек добрый и чистосердечный. Заправлять китовым промыслом — дело трудное, требующее больших средств. Прежде всего надо построить китобойную базу. Затем база огораживается каменной стеной, в которой с каждой стороны делаются ворота. Стража несет там караул всю ночь, и сторожа, чтобы показать, что они не спят, время от времени бьют в барабаны. Когда же на берегу лежит туша кита, караул несут особенно бдительно, и сторожа непрерывно обходят территорию то внутри, то снаружи забора.На территории базы имеется много строений: сарай для сетей, помещение, в котором работают кузнецы и бондари, склады для хранения китового мяса и хвостовых плавников, помещения для сушки жил, склад для канатов, склад для соли и склад для тары под ворвань, склады для китового уса, контора, помещения для плотников и рабочих, склады для риса, для свежих жил и корзин, небольшой амбар для бака с жиром, другой амбар, побольше, длиной около 10 метров, — для другого бака, жироварня метров 15 длиной, дом для гарпунеров, тридцать домов для охотников и восемь воротов.При строительстве очень важно правильно выбрать место для помоста, по которому будут выволакивать на берег китовые туши, — помост располагается на берегу, непосредственно перед самой базой, правильно составить план расположения всех строений, причалов, сторожевых наблюдательных постов и сторожевых судов, рационально расположить штабеля дров, площадки для сушки сетей и т. д.».«Хозяин, Мацутоми, держал на островке даже собственный винный погреб. Он нанимал множество рабочих, плотников, бондарей, кузнецов, штукатуров и других ремесленников.Его двери были широко открыты для талантливых и образованных людей, приезжавших к нему в гости, — врачей, хирургов, и к нему съезжались смотреть на китовую охоту разные влиятельные и высокородные господа. Среди его слуг было около десяти надсмотрщиков. Два надсмотрщика распоряжались всеми китобойными командами и руководили всем промыслом. Надсмотрщики и конторские служащие заметно отличались от обыкновенных китобоев. Они выходили за пределы базы только в сопровождении слуг, а у себя дома проводили свободное время в изысканных занятиях.Снаряжение китобоев состояло из трех наборов сетей, по тридцать восемь сетей в каждом. Длина каждой сети — 28 морских саженей1, а общая ее площадь — около 18 квадратных саженей.

1 Морская сажень составляет 1,83 метра. — Прим. ред.

Так как сеть нельзя опустить на очень большую глубину, приходится загонять китов в более мелководные места, где их и ловят сетями.Флотилия охотничьих лодок, окружив кита, подгоняет его н берегу не далее чем на четверть мили. Шесть лодок с сетями, которые уже ждут наготове, разбившись на три пары, по сигналу главного расходятся в разные стороны, все разом забрасывают сети и тут же отходят, освобождая для кита путь. Охотники бьют по бортам своих лодок, громко кричат, подгоняя кита с трех сторон, так что ему ничего не остается, как плыть прямо в сети, в которых он в конце концов и запутывается. Кит приходит в ярость и начинает метаться, тонкий канат, соединяющий сети между собой, рвется, и сети, уже не связанные одна с другой, опутывают животное со всех сторон, облепляя его голову, хвост и плавники. И как только кит выплывает на поверхность, чтобы набрать воздуха и передохнуть, гарпунер вонзает в него гарпун. Таким способом забивают только гренландских китов, горбачей и финвалов, ибо если попадется серый кит, то он приходит в такое неистовство, что рвет сети в клочья, поэтому на серых китов охотятся без сетей, с одними гарпунами.Если киту, запутавшемуся в сетях, удается выплыть на поверхность за пределами круга охотничьих лодок, то, увидев фонтан, китобои наперегонки устремляются к нему на своих лодках, где уже с гарпунами наготове стоят на носу гарпунеры. Как только два первых гарпуна вонзаются в тело кита, на кормах этих лодок взвиваются флаги. Остальные гарпунеры тоже один за другим бросают в животное свои гарпуны. Большие гарпуны делаются из мягкой меди, наконечники их зазубренные, и, даже согнувшись, гарпуны не ломаются и не выдергиваются из тела кита, когда животное натягивает прикрепленный к гарпуну линь, — кит не может освободиться от них никаким способом. Раненное множеством гарпунов, животное слабеет и в муках стонет так громко, словно это гром гремит. Вода кругом окрашивается кровью, в воздух вздымаются целые столбы окровавленной воды. Наконец наступает заключительный момент, которого дожидаются все охотники: ослабевшего кита добивают ударами копий. Зрелище это настолько ужасное, что от него прошибает холодный пот».Упитанного кита забить нелегко: иногда в него приходится вонзить не менее чем сотню копий, тощий же кит может погибнуть и от двух-трех ран. Часто, умирая, кит погружается в глубину, и людям приходится прикладывать огромные усилия, чтобы поднять тушу на поверхность. Чтобы избежать этого, один из китобоев, не дожидаясь смерти животного, прыгает ему на голову с огромным ножом в руке и делает сквозной надрез на его морде, которая то поднимается над поверхностью воды, то снова уходит в глубину, Закончив эту работу, китобой подает остальным сигнал, размахивая над головой окровавленным ножом. Тогда другой китобой е канатом в руках прыгает в воду и, продев его сквозь рану, возвращается назад на свою лодку, на которой и закрепляют концы каната. Когда главный приходит к выводу, что кит уже агонизирует, он подает сигнал головным лодкам начинать обвязывание туши. Китобои — все они прекрасные пловцы — прыгают в воду с канатами, быстро подныривают под кита, а затем выныривают, опоясывая канатами грудь и брюхо животного так, что связанный кит оказывается между двумя головными лодками. Лодки подтягиваются друг к другу, зажимая кита с боков и образуя нечто вроде плота.Теперь уже все китоловы наперебой стараются добить кита копьями и огромными ножами. Иногда киты перед смертью сначала вытягиваются и, набрав воздуха, издают вопль, затем два-три раза переваливаются с боку на бок и наконец из их горла вырывается громкий предсмертный хрип.Тогда китобои трижды поют хором «Упокой его душу» и возносят в гимне хвалу богу за столь ценную добычу. Когда кит уже окончательно мертв, с головных лодок подается канат на остальные лодки (их бывает десять и больше), которые выстраиваются в две колонны. И объединенными усилиями добыча выволакивается на берег.Кита, зажатого между головными лодками, подтягивают к берегу, обвязывают канатами, уложенными на вороты, и вытаскивают на сушу с помощью этих же воротов. После этого с мертвого животного снимают сети, которыми он был опутан, и отвязывают канаты, поданные с лодок, — теперь тушу кита удобно тянуть на берег, поворачивая ее и так и сяк по мере необходимости с помощью воротов. Когда туша кита оказывается, наконец, на суше перед базой, рабочие и надсмотрщики — каждый соответственно своим обязанностям — принимаются за работу с чрезвычайным усердием. Мастера же, ведающие поденными рабочими, в зависимости от размеров кита и от объема предстоящей работы нанимают нужное число поденщиков из близлежащих селений.Пока идет работа над тушей, на берегу собирается разный люд из соседних селений в надежде стащить кусок китового мяса. Хотя стража бдительно следит, чтобы мясо не пропадало, некоторые все же ухитряются украсть кусок, засунув его за пазуху, или обложив под платьем вокруг пояса, или даже зажав его между ногами. Рабочие, переносящие жир и мясо, толпой собираются у туши, огромной, как гора, и расправляются с ней в мгновение ока — все они обладают большим опытом и хорошо знают все приемы этого трудного, но привычного для них дела.Плавники и мясо засаливаются, грузятся на суда и продаются в разные страны, где их употребляют в пищу. Из жира кита вытапливается ворвань. Вытапливаются и остальные части туши, из которых можно получить ворвань. Для резки жира на куски отведено специальное место перед одним из домов базы. Там рассаживаются в ряд семьдесят — восемьдесят человек, перед ними на канате висят огромные пласты китового жира. Каждый отрезает от пласта куски и складывает их в стоящую рядом деревянную бадью. Поблизости расположены семнадцать жироварен, а позади них сооружена галерея на такой высоте, что если поднимешься на нее по каменным ступенькам, то увидишь котлы, вделанные в каждую печь. Разрезанный на куски жир закладывается в котлы, из которых потом выливается уже вытопленная ворвань. Перед котлами сооружается земляной вал, достаточно высокий, чтобы предотвратить воспламенение кипящей ворвани. С задней стороны вала проходит труба, в которую стекает кипящая ворвань. Затем ворвань остужают, разливают в пятнадцать-шестнадцать больших чанов и убирают в специальный склад.Любая часть китовой туши идет в пищу — в ней съедобно все: кости, жир, мясо, внутренности. Только китовую печень никогда не едят. Говорят, что печень оставляют для некоего особого употребления тем, кто свежует кита, но что они из нее делают — неизвестно.У входа в склад сидит служащий, а перед складом устроена площадка, на которой около двадцати рабочих, сидящих в ряд, режут на куски отдельные части китовой туши. У дверей поставлен специальный человек: он тщательно осматривает каждого, кто выходит из склада, и если кого уличит в покраже мяса — жестоко избивает.Для обработки китовых жил отведено специальное помещение. Здесь под началом управляющего обрабатывают жилы двенадцать рабочих, которым помогают семеро учеников.В цехе обработки костей слева от входа сидит управляющий, а рядом с ним высится куча костей. Череп и нижняя челюсть кита, толстые, как бревна, сильно отличаются от других костей. Их приходится распиливать специальной пилой. Остальные кости разрубают топором. Хвостовые позвонки, ребра и прочее тоже рубят топором или резаком. Занимается этим около тридцати рабочих, они разделывают кости на куски, напоминающие поленья дров, затем складывают их в деревянные ящики. Осколки костей кипятят в подсоленной воде, вываривая из них жир, для этого отведено шесть специальных котлов, под которыми устроены топки.Прическа у тех, кто занимается китовым промыслом, совсем иная, чем у обычных людей. У китобоев очень длинные волосы, разделенные прямым пробором; когда они прыгают в воду, чтобы обвязать веревками пойманного кита, то так обессиливают от этой работы, что уже не могут самостоятельно взобраться обратно в лодку, и товарищи втаскивают их на борт за волосы. Вернувшись на сушу после забоя кита, гарпунеры исполняют особый ритуальный танец. Тридцать гарпунеров, предводительствуемые главным, выстраиваются в ряд и под бой барабана хором исполняют свою песню, а затем начинают кружиться в танце «ворота». Каждый — а все они могучие, как борцы, — держа над головой дубинку, делает огромные шаги, потрясает оружием, высоко подпрыгивает. И все поют песню, состоящую из взаимных поздравлений и благодарностей, и в танце изображают охоту на кита. Вокруг собирается множество народу: жители окружающих селений, дети, женщины. Забавно наблюдать, как зрители обсуждают искусство и ловкость танцоров, показывая на них пальцами, переглядываясь и перешептываясь друг с другом. Все это вместе являет собой удивительное зрелище!Последний раз китов ловили с помощью сетей в 1909 году в префектуре Ямагути, на крайнем юго-западе острова Хонсю.В самом начале XVIII века началась охота на китов у Шпицбергена. В заливах и фьордах архипелага их было такое множество, что вскоре установился следующий обычай: каждое китобойное судно становилось на якорь в каком-нибудь укрытом заливе или бухте на весь китобойный сезон. Экипаж судна вытаскивал всех добытых китов тут же на берег, здесь же их свежевали, разделывали и вытапливали ворвань.Экспедиции «Московской торговой компании», обычно состоявшие не менее чем из дюжины судов, — причем некоторые суда были хорошо вооружены, чтобы держать на расстоянии «контрабандистов» или тех, кого они таковыми считали, — тоже придерживались этого обычая.Почти с самого начала серьезными соперниками китобоев «Московской компании» стали голландцы, которые уже к концу первой четверти XVII века построили около Шмееренбурга целый город китобоев, который и стал центром их промысла. В 1622 году туда были посланы суда со строительными материалами. Удивительный «город ворвани» был построен и заселен с необычайной быстротой и продолжал бурно развиваться. В этом предприятии участвовали города Амстердам, Мидделбург, Флашинг и другие. Каждый город держал там свои суда, свои склады и свои жироварни, откуда ворвань шла на продажу. Лаббок рассказывает (1937): «В XVII веке в разгар лова и китовой охоты по меньшей мере сотни три китобойных судов стояли на якоре против принадлежащих им воротов, жироварен и складов, на берегу же работало пятнадцать — восемнадцать тысяч человек, одни из них были заняты вытапливанием ворвани, а другие — лавочники, виноторговцы, табачники, хлебопеки и всякие другие ремесленники — их обслуживали».Посылали на север довольно много судов и отдельные города — Гамбург и Бремен, и целые страны — Швеция, Дания и Франция тоже отправляли туда свои флотилии. Но самым мощным был голландский китобойный флот.В то время как голландские китобои процветали, англичане из портов Гулль и Ярмут, тоже вступившие в соперничество с «Московской компанией», потерпели полное фиаско. Во второй четверти XVII века лишь немногие английские суда отваживались отправляться на север.В 1630 году некий Эдвард Пелэм, помощник канонира на английском корабле «Салютейшн», зафрахтованном «Московской компанией», и еще семь матросов случайно отстали от своего корабля. Их сочли погибшими, и корабль в августе этого же года вернулся в Лондон без них. Возвратившись в конце концов на родину, моряки имели все основания говорить, что они — первые люди, зазимовавшие на Шпицбергене. Они как-то сумели продержаться целую зиму — вплоть до следующего года, когда их спасли прибывшие туда корабли. Жили они в «хижине» у селения Белл Саунд.Вот что рассказывает Пелэм об этой хижине: «То, что мы называли „хижиной”, было, по существу, домиком, выстроенным из бревен и досок и крытым фламандской черепицей, строили его люди, некогда торговавшие в этих местах. Был он около восьмидесяти футов1 в длину и примерно пятьдесят в ширину. Во время промысла в нем жили бондари, здесь же они и работали, изготовляя бочки, в которые сливается вытопленный китовый жир».