— Ну что остолбенел? Мать за хлебом, что ли, послала?

— Запакованную булочку и пакет молока.

Севка выложил на прилавок пятисотрублёвую бумажку.

Тётя Зина перестала жевать. У неё приподнялась в удивлении выщипанная бровь.

— Откуда у тебя такие деньги? Это тебе мать дала?

— А вам что? Ваше дело продавать — вот и продавайте.

— Ах так! — тётя Зина прищурилась, подбоченилась, и вдруг её осенило. — Да ты украл эти деньги. Ну-ка стой!

Севка оказался ловчее. Он сгрёб с прилавка пятисотку и в один прыжок выскочил на улицу. Солнце ослепило, но он слышал сзади топот тёти Зины и побежал наугад. Затаившись в кустах, тяжело дыша, Севка пробормотал любимое отцовское выражение:

— Чёртова кукла! Вот прицепилась. Ещё матери донесёт. А как я ей объясню?

С перепугу Севка расхотел есть и обрадовался этому. Обошёл магазин окольным путём через платформу, подальше от косолапой преследовательницы.

Выщербленный бетон платформы был раскалён на солнце, заплёван и щедро присыпан окурками. Со скрежетом остановилась электричка. Севка тоже притормозил, чтобы переждать, когда схлынет толпа приезжих.

Дачники с корзинками, баулами, тюками и тележками на колёсах. В шляпах, панамах, разноцветных футболках, шортах и платьях, от которых рябило в глазах.

«Никаких у них проблем, — Севка склонил голову на плечо, — загорать приехали. Единственная забота, что лучше на обед — жареную картошку с мясом или вареную, но с селёдкой. Об этом полдня будут думать, а потом вместо всего съедят бутерброды, запьют консервированным компотом и завалятся обратно на раскладушку под яблоней с книжицей в руках… Что-то у меня все мысли о еде», — Севка сглотнул и заспешил.

Он вернулся в дачный посёлок и остановился у решётчатого забора. На калитке висел дверной молоток — львиная морда с большим кольцом, зажатым в львиной пасти. Севка осторожно взялся за кольцо и постучал.

— Чего тебе? — между прутьев решётки показалась красная влажная рожа хозяина, а может, хозяйского охранника. — Язык проглотил?

— Вам работник не нужен?

— Какой ещё работник? Нам здесь сопляки не требуются!

— Прополоть клумбы, огород полить, дрова наколоть, — едва сдержавшись от грубости, монотонно перечислил Севка.

— В этом смысле, — протянул красномордый. — Это можно. Валяй. Пропалывай. Только если какой цветок по ошибке дёрнешь, гляди у меня, — он сунул Севке под нос такой же красный, как его рожа, кулак.

Чуть порыжевший и плохо прижившийся газон был раскатан почти по всему участку. Под кустом жасмина на диванчике-качелях под балдахином раскачивались чьи-то тонкие красивые и смуглые ноги. Лицо скрывала широкополая соломенная шляпа с розовой ленточкой. В глаза бросались только ноги, на одной из которых на щиколотке поблёскивала золотая цепочка.

Севка дёрнул плечом. «С жиру бесятся, — подумал он. — Не знают, на какое место золото привесить».

— Вот клумба. Пропалывай, — охранник остановился возле круглой клумбы с флоксами. В том, что он не хозяин, а охранник, Севка не сомневался.

Цветы были ухоженные. Сорняки не успели взять силу после недавней прополки. Севка подёргал зубчатые листья одуванчиков, въедливый осот и клевер. Отнёс сорняки на мусорную кучу и жестом позвал охранника, который устроился в тени на крыльце.

Тот равнодушно глянул, кивнул и пошёл к калитке. Севка поплёлся за ним с нехорошим предчувствием. У калитки он не выдержал.

— А деньги?

— Какие тебе деньги, сопляк? — охранник взял его за плечо, развернул и увесистым пинком отправил на улицу. Севка пропахал коленками и ладонями каменистую дорогу. Штаны порвались, а на пыльных ладонях выступила кровь.

— Ах ты!.. — Севка аж задохнулся.

Охранник бросил на дорогу две смятые десятки.

Севка к ним не приблизился.

— Подотри ими… — он выкрикнул вслед за этим пожеланием богатый словарный запас дяди Васи и отца, который они использовали, выясняя отношения после выпитой бутылки водки.

Выпучив глаза, охранник собрался схватить Севку, но тот бегал быстро. В конце переулка он остановился и выкрикнул ещё несколько слов, поносивших мужское достоинство красномордого охранника. Тот покраснел ещё сильнее и пообещал в ответ:

— Поймаю — ноги повыдёргиваю!

Севка вышел на дорогу и огляделся. Запомнил название улицы и номер дома и мысленно занёс их в чёрный список. Свои ноги Севка берёг и не собирался давать их на откуп обнаглевшему охраннику.

— Столько времени потратил на этого придурка, — пробормотал Севка. Он глянул на солнце. — К вечеру уже.

Напоследок решил зайти к знакомой старушенции.

Лариса Петровна торговала на базаре клубникой и другой ягодой с собственного участка. У них с Севкой был уговор: он пропалывает, ухаживает за кустарниками, а она ему платит процент с проданного урожая. Она, конечно, платила не всегда хорошо, но зато разрешала Севке есть ягоды сколько влезет и давала одежду своего городского внука, который был старше Севки года на два.

Одежда Севке попадалась модная, чистая. Носил её внучек аккуратно, и Севка от даров не отказывался. Тем более что отец охотнее тратил деньги на выпивку, чем на экипировку сына. А у матери и без того хлопот хватало, чтобы ещё и наряды покупать. Есть штаны, лето в них проходит — ну и ладно. За старшим братом вещички доносит.

А то и брат что-нибудь из одежды для Севки купит.

Парень наклонился, осмотрел порванные на коленях штаны и расстроенно помотал головой.

— Вот ведь ерунда какая. А мне за что попадёт? Сам, главное, шмотки мне не покупает и сам же орёт. Порвал, видите ли! Прям нарочно я их рвал!

— Ты с кем разговариваешь? Ты ко мне?

Из открытой скрипучей калитки боком выскочил белый пёсик, виляя хвостом, а следом вышла Лариса Петровна. Поджарая бабулька в таких же, как у Севки, тренировочных штанах, в футболке с надписью «Динамо», с реденькими, окрашенными в рыжий цвет кудряшками.

— Баб Лариса, — Севка поморщился, руки саднило, и они все были липкие от крови. — Я к вам.

— Здрасьте! Что это у тебя с руками? А ноги-то, коленки!.. — Лариса Петровна прикрыла рот ладошкой. — Это кто же тебя так? Отец, что ль, извалял?

— При чём тут отец? Один хмырь толкнул и вот… — Севка растопырил пальцы и выставил ладони.

— Ну и как же ты с такими руками пропалывать собрался? Пойдём, я тебе их промою и смажу.

— Я у вас в сарае, — Севка семенил за Ларисой Петровной, едва поспевая за её туристической походкой, — видел резиновые перчатки, так я в них и нормально…

Лариса Петровна завела его на террасу и из белого садового шкафчика вынула картонную коробку из-под лото. Из неё торчали крышечками всякие лекарственные склянки.

Севка снова поморщился и отвернулся, бочком двинулся к двери.

— Куда? — Лариса Петровна проворно преградила ему дорогу. — Здоровый ведь парень. Куришь, я видела, не отпирайся. А зелёнки боишься. Или заражение крови хочешь?

Севка переминался с ноги на ногу тоскливо и трусливо. А потом зашипел, как придушенный дверью кот, когда Лариса Петровна приложила обильно смоченный зелёнкой ватный тампон к его коленям и ладоням.

— Сиди теперь, сушись, — велела она.

Севка присел на табурет, обтянутый связанным хозяйкой ковриком, положил руки на колени ладонями кверху и замер. Жжение потихоньку стихало. В террасе на газовой плитке в кастрюльке что-то побулькивало. Пахло клубникой и вымытыми полами. Стукалась полосатым тельцем оса о стекло. Севка вздохнул. Здесь ему нравилось. Почти по-домашнему, только тихо. Так бывает у них, когда отца нет. Севка задремал.

— На вот, поешь, небось целый день голодный бегаешь.

Севка открыл глаза. Перед ним на столе стояла глубокая розетка с ещё тёплым клубничным вареньем, кусок белого хлеба и запотевший стакан молока.

— Волка ноги кормят, — уже с набитым ртом откликнулся Севка.

Излишними комплексами он не страдал, жил по принципу: дают — бери, бьют — беги.

Насытившись, Севка приуныл. Хотелось спать, а не работать.