Павел присел на корточки у шкафа. Бросил внутрь свитер, рубашки и футболки, а в сумку переложил выглаженную форму в прозрачном пакете.

Над его кроватью, застеленной синим одеялом с белой полосой, ничего не висело. Голая уныло-желтоватая стена навевала тоску.

— Паш, долго ещё? Поехали в отряд, — плаксиво попросил Саня.

— Чего ты торопишься? Тебе там успеет наскучить.

Трясучий трамвай привёз Саню и Павла в странный район Москвы. Справа и слева от дороги тянулись массивные двух- и трёхэтажные старинные здания. Мрачноватые, с узкими редкими высокими окнами, здания напоминали амбары.

— Ещё при царе здесь были казармы, — пояснил Павел. Он искоса и с привычной усмешкой поглядывал на Саню, ёрзавшего на пружинистом трамвайном сиденье.

Столько людей в форме на квадратный метр улицы Саня никогда не видел. Шагали солдаты небольшими группами, человек по двенадцать, в колонне по двое. Их сопровождал офицер. Военные — в пилотках, фуражках, в парадной форме и в камуфлированной — стояли на трамвайных остановках и перебегали дорогу.

— Почему ты в гражданке? — с досадой спросил Саня.

— Тебе, Шнурок, лишь бы выпендриться. Я столько времени хожу в форме, что в обычное время влезать в мундир желания нет.

— Домой-то ты в форме приехал, — язвительно заметил Санька. — Тоже, небось, воображал.

— Пиявка! — Павел щёлкнул его по носу. — Наша остановка.

Ворота железные, серые. В центре изображён российский флаг, а справа и слева от него двуглавые орлы. Рядом с воротами железная дверь с табличкой — контрольно-пропускной пункт. Павел нажал кнопку звонка справа от двери. Открыл солдат.

— Здравия желаю, товарищ майор, — приветствовал он.

Санька расплылся в глуповатой и счастливой улыбке.

Вот какой у него брат! Хоть и противный, а всё же майор.

Слева за стеклянной перегородкой находился дежурный по КПП. Справа, тоже за стеклом, виднелась комната со столами и стульями с красной обивкой. В той же комнате было несколько женщин с сумками. Они встревоженно вскидывали головы каждый раз, когда хлопала внутренняя дверь КПП.

Рядом с одной из женщин сидел солдатик. Раскрасневшийся, он смущённо поглядывал на стеклянную перегородку, за которой торчала голова дежурного. Краснощёкий солдат жевал пирожок. Давился от стеснения, двигал острым кадыком на тощей шее, но пирожок был, вероятно, очень вкусным, и солдат вытащил из пакета ещё один. Сидевшая рядом женщина вдруг вытерла солдату губы носовым платком. Парень побагровел.

— Комната для свиданий, — пояснил Павел, перехватив Санькин заинтересованный взгляд. — Мамки, девчонки к нашим срочникам приезжают. Пирожками и поцелуями пичкают.

— Что это, как в тюрьме, свидания? — опешил Санька. — Почему их внутрь не пускают?

— Объект секретный. Всех пускать нельзя. Потому и комната такая, — Павел толкнул дверь, и братья оказались во дворе отряда. По верху высокого бетонного забора крупными кольцами вилась колючая проволока. У забора в ряд стояло штук восемь огромных бронемашин и бэтээров.

— И потом, — добавил Павел, быстро шагая вдоль четырёхэтажного здания, загибавшегося по двору буквой «г», — они сюда служить приехали, а не с мамками-няньками время проводить.

Братья прошли по кромке плаца. На асфальте были начерчены белой краской полосы и метки. «Чтобы знать, где останавливаться и поворачиваться, когда солдаты учатся маршировать», — догадался Саня.

Почти в самом углу двора стоял чёрный мраморный камень с золотыми надписями.

— Что это? — остановился Саня.

— Памятник нашим погибшим ребятам.

Павел не сбавил шаг и ответил привычно ровным голосом. Но Саню будто обожгло морозом…

Лестница, холодная, чистая, но мрачноватая, со второго этажа раздваивалась и шла наверх справа и слева. Каменные ступени рядом с перилами были истёрты миллионами прикосновений ботинок и сапог почти до основания. Того и гляди оступишься, скатишься и костей не соберёшь.

Саня еле поспевал за длинноногим Павлом. Задыхаясь, он всё-таки спросил:

— Интересно, а что плохого, если к солдатам родители приедут?

— Отвяжись! — огрызнулся Павел на ходу. — Я потом с тобой проведу разъяснительную работу.

На третьем этаже — двери направо и налево, а между ними на стене фотографии молодых ребят с траурной лентой. В уголке каждой фотографии искусственные цветы в плетёной корзине, выцветшие, грустные. Санька ничего не стал спрашивать. Только поскучнел и понурился.

Павел открыл левую дверь. Стоявший на странном постаменте солдатик вытянулся в струнку и подался вперёд в таком вытянутом положении, на носочках. Казалось, что он вот-вот свалится с постамента, как срубленное дерево, но он замер в критической точке этого мнимого падения и так держался, пока Павел не прошёл мимо. Санька оглянулся. Солдатик принял прежнее положение и расслабился.

В короткий коридорчик выходило несколько дверей. Санька успел прочесть только «Канцелярия» и «2ГСН». Слева увидел массивную решётку, за которой на стеллажах было разложено самое разнообразное оружие. Его было столько, что у Сани перехватило дыхание от предвкушения — потрогать, рассмотреть. А вдруг и пострелять дадут?

— Смирно! — звонкий раскатистый крик заставил Саньку вздрогнуть.

Они с братом вышли из коридора в большое помещение, напоминавшее школьный спортзал. Только этот зал был заставлен двухъярусными койкам в три ряда, от прохода до высоких окон, без штор, как и в общежитии. Без занавесок помещение казалось холодным и голым. У коек, застигнутые за разными занятиями и в разной степени одетости, замерли солдаты по стойке «смирно», приветствуя Павла, своего командира. Санька невольно подтянулся. Его так и подмывало начать чеканить шаг.

Зал с койками утекал в узкий коридор с дверями. Одну из них Павел открыл ключом.

Пеналообразный кабинет заканчивался высоким окном с широким подоконником, заваленным множеством интересных вещей. Там стояла деревянная скульптура медведя, поднявшегося на задние лапы; лежали клетчатая коробка шахмат, поверх неё мятая узбекская тюбетейка; стопки газет, журналов и документов; тарелки и фарфоровые кружки, заварка, кусковой сахар в нетерпеливо разорванной картонной коробке; пепельница-гильза, переполненная окурками, две пачки сигарет и ремень с пустой кобурой.

На стене были развешены вымпелы, грамоты, под ними стоял ряд стульев, у окна торчал колченогий, чиненый-перечиненый письменный стол. У противоположной стены — диван и кресло с обивкой, истёртой до жёлтого разрыхлившегося поролона.

С двух сторон от двери громоздились встроенные шкафы с открытой верхней полкой. На ней шеренгой выстроились спортивные кубки. В углу полки валялся сдутый футбольный мяч.

— Слушай, — зашептал Санька, — а где у вас тут туалет?

— Прямо по коридору и налево, — Павел уже увлечённо ворошил бумаги, усевшись на край стола.

В туалете с ног сшибал запах хлорки и сигаретного дыма. Саню затошнило. Он едва не поскользнулся на мокром выщербленном кафельном полу. Из кранов над рукомойниками оглушительно капало, журчало и булькало.

Но ещё больше Саньку поразил унитаз, вернее, его отсутствие. В полу кабинки лишь было отверстие, уходившее под углом в глубину канализационных труб, а вокруг отверстия в полу было металлическое рифлёное обрамление для ступней посетителя.

Санька, в общем, не был избалован благами цивилизации. Дома туалет находился на улице, но зато Павел обил его изнутри дерматином, навесил полочки, утеплил, оборудовал, как парадную комнату. Санька там частенько засиживался с книжкой или скрывался от праведного гнева матери или Пашки.

Пока Саня недоумевал у загадочного сооружения в туалете и блуждал по коридору в поисках кабинета брата, Павел успел переодеться в форму и уселся за документы и составление мудрёного графика на листе ватмана.

Саня упал в кресло, посидел минут десять со скучающим видом. Поглядел на брата, который старательно и с мукой на лице выводил цифры и буквы на графике.

— Мне скучно, — заявил Саня.