Для сестер Шмидт это было поистине жестоким ударом. Мрачна перспектива — обратно в детские, к чужим людям — повергла их в полное отчаяние. Именно такую реакцию и предвидел бравый адвокат. Дождавшись, когда сквозь потоки слез безутешные сестры перестали уже видеть икру, он выпустил из мешка второго кота...

Раздумчйво и несколько нерешительно, будто бы это только сейчас, сию минуту, пришло ему в голову, он стал излагать свой план смежного выхода из трудной ситуации. Да, конечно, не очень-то здорово все это получилось, однако случаются вещи и куда похуже...

Живет же вот, скажем, в вонючем портовом переулке; в квартале JIa Жольет, этот моряк Дельтрей, смертельно больной человек, которого недавно выписали из госпиталя с неизлечимым туберкулезом. Один как перст, бедняга, — никого из родственников. Даже питаться толком и то не может. Сарре как-то консультировал его по одному пустяковому делу и узнал, что, по заключению врачей больницы, жить бедняге осталось, самое большее, полгода, а там уж чахотка все равно его доконает.

Почему бы Кетэ, для проформы разумеется, не вступить с ним в брак и не застраховать жизнь этого полумертвеца на большую сумму, на 100000 франков, к примеру. Ну, а там — заплатить пару раз страховой взнос да ждать себе спокойненько месяц-друтой, пока он не отдаст богу душу. Зато уж потом как вдова и наследница она получила бы страховую премию и надолго освободилась бы от финансовых забот.

Столь шикарная перспектива подействовала на сестричек подобно целительному бальзаму, и они вновь воспрянули духом. Правда, все же поначалу Кетэ пыталась немного покапризничать: уж не полагает ли Сарре, что она и в самом деле согласится затеять что-либо с этим полуживым Дельтреем и даже (о, ужас!) исполнить свой супружеский долг?

Однако Сарре знал, чем ее успокоить. Дельтрей теперь уже настолько далек от всего земного, что подобного рода встряски больше не доставляют ему ни малейшей радости. Он был бы куда более счастлив, если бы какая-нибудь добрая душа согласилась сказать в мэрии «да» и освободила бы его от забот о хлебе насущном, — большего он не требует. Так что быть с ним рядом, кроме этого единственного раза в мэрии, ей вообще не придется.

Таким образом, по крайней мере в части, касающейся Кетэ, вопрос был решен. Что касается Филомены, то для нее кое-что оставалось пока неясным. Очень уж все как-то просто получается. Еще вопрос, согласится ли страховая компания застраховать, да притом на большую сумму, смертельно больного человека. Насколько ей известно, перед заключением подобного рода контрактов все страховые общества обычно настаивают на всестороннем врачебном обследовании.

Сарре скривил губы в высокомерной улыбке: в чем-чем, а уж в этаких-то делах он разбирается! Ну, разумеется, больного Дельтрея посылать к врачам нельзя. Для этого следует подыскать другого, здорового Дельтрея. Впрочем, его даже и искать-то не надо. Есть тут некий Шамбон, который за весьма скромный гонорар охотно согласится на эту роль. Конечно, этот самый Шамбон не очень-то джентльмен, но для подобной акции сгодится за милую душу.

Возражений у сестер больше не было. Операция началась. Уже через неделю состоялось бракосочетание, в результате которого Кетэ Шмидт стала Катрин Дельтрей. Ровно шесть месяцев спустя слабый легкими моряк Дельтрей умер от чахотки. После похорон страховая компания безоговорочно выплатила безутешной вдове страховую премию.

Вилла «Эрмитаж», очертя голову, пустилась в многодневные, веселые поминки. Но вот, на четырнадцатый день вдовства Кетэ беспечальной троице нанес визит нежданный гость. Шамбон, тот самый Дельтрей-дубль, без которого «лавочка» не заработала бы, презрел все договоры и решил-таки напомнить о себе. При мыслях о жирном куше, который беззаботное трио намеревалось просадить на собственные развлечения, полученное вознаграждение стало казаться ему просто нищенским. И бывший священник Шамбон, вынужденный снять рясу по причине своего давнего и прочного пристрастия к живительной влаге, окроплять коей глотку любил куда более, нежели лоб святой водой, твердо решил, что смириться с той жалкой подачкой было бы грешно. На беспутную жизнь требовалось несколько больше, чем ему выдал скаредный Сарре.

Напрасно взывал адвокат к его порядочности, напрасно упрекал в нарушении договора и вещал об обмане и шантаже — экс-патер оставался непреклонным в своих требованиях и продолжал тянуть руку, совершенно недвусмысленно давая понять, что намерен разделить с ним наслаждения до последнего су.

Сарре неплохо разбирался в арифметике и быстренько прикинул в уме, что этаким способом афера «Дельт-рей» довольно быстро станет для него предприятием убыточным. А когда в одну из пятниц Шамбон к тому же заявил, что собирается в понедельник нагрянуть на виллу вместе со своей подружкой Ноэми, чтобы как следует урегулировать с ним свои финансовые отношения, опечаленная троица окончательно убедилась в крахе всех своих радужных надежд.

Сарре кипел от ярости. Но что же делать? Затевать с Шамбоном новую перепалку? Что толку! Нет, от настырного дармоеда надо отделаться раз и навсегда. И тут в голову ему пришла спасительная идея.

— В понедельник говорите, месье Шамбон? Что же, хорошо, к тому времени мы кое-что приготовим!

Не ожидавший столь легкого успеха Шамбон недоверчиво уставился на невозмутимого адвоката, пытаясь постичь, нет ли здесь какого коварства, но тщетно: Сарре отлично владел своей мимикой.

— Особых хлопот мы вам не доставим, — посулил Шамбон. — Нас вполне устроит одна комната. Достаточно большая, разумеется, и непременно — окнами в сад. Больше всего на свете Ноэми любит солнце.

— Постараемся, чтобы вы остались довольны, — ответил Сарре.

— Я буду здесь в первой половине дня, так что если комната покажется мне неуютной, то мы успеем еще перебраться в другую. Ноэми приедет с полуденным поездом, — сказал Шамбон, явно наслаждаясь тем, что партнер — у него в лапах.

В этот час своего мнимого триумфа экс-священник не только подписал себе смертный приговор, но и сам определил срок его исполнения о чем, впрочем, явившись в понедельник утром на виллу «Эрмитаж», еще не имел понятия. Находясь в прекрасном настроении, он поболтал с Филоменой. возившейся возле дома с мотоциклом, отпустил пару рискованных комплиментов белокурой Кетэ, встретившей его стаканчиком водки, и не выказал гщ малейшего разочарования по поводу того, что не видит своего друга Сарре.

Не вызвало у него подозрений и то, что, поднимаясь с ним на верхний этаж, Кетэ сделала сестре знак, по которому та на полную мощность включила мотор своего мотоцикла. Мощная машина, без глушителя, учинила такой дикий грохот, что все другие шумы в нем полностью потонули. Кетэ, будто ненароком, подвела Шамбо-на к стоявшей подле камина трехстворчатой ширме, за которой его караулил Сарре с готовым к выстрелу пистолетом. Выждав удобный момент, когда Кетэ отвлекла на себя внимание Шамбона, адвокат прямо из-за ширмы, с расстояния какого-нибудь полуметра, всадил ему в голову пулю. Пуля вошла в мозг чуть позади левого уха и сразила его на месте. Кетэ молниеносно накинула на голову падающего Шамбона плед, чтобы не выпачкать пол кровью. Затем они вместе оттащили мертвеца в ванную комнату, где давно уже все было приготовлено. В ванне, заботливо прикрытой двумя толстыми стеклами, дымилась концентрированная серная кислота.

Между тем Филомена тоже поднялась наверх, и преступная троица принялась разыгрывать последний акт в деле Шамбона. Для защиты от паров кислоты они заткнули ноздри ватными пробками, рты закрыли марлевыми повязками, а глаза — очками и лишь после этого занялись трупом. Разрезав для быстроты шнурки, сняли обувь.

Прежде чем опустить убитого в ванну, Сарре обыскал его карманы и забрал себе деньги и часы. Кислота мгновенно начала разъедать одежду и мягкие ткани трупа. Они снова прикрыли ванну стеклами и заперли комнату.

Несколько часов спустя, около двух пополудни, явилась и Ноэми Балландру. Опять возилась Филомена возле дома с мотоциклом, опять, как и в первый раз, грохот мотора заглушил звук выстрела. Однако теперь Кетэ даже не пришлось тратить усилий на прием гостьи. До гостиной Ноэми просто не дошла. Сарре и Кетэ подстерегали ее прямо за входной дверью, и смертельный выстрел настиг возлюбленную Шамбона, едва она успела переступить порог.