Лес!.. В зимнем убранстве стоят деревья, чуть поскрипывая от порывов налетающего ветра. Холодный воздух леденит лицо, забирается под шинели, пальто, телогрейки, пиджаки. Кажется, будто доносятся еле ощутимые запахи хвои, прикрытой снегом. Скорой декабрь — пора подготовки новогодних елок, прихода сказочных дедов-морозов, школьных каникул и шумных балов с танцами, музыкой, маскарадными масками, россыпью конфетти, треском бенгальских огней и взлетом мечтаний о будущем…

Когда все это было?.. И странно, что об этом думается сейчас, в темном, тревожно шумящем лесу, на пути к бою. Вот они, совсем иные, не бенгальские огни, и иная, не праздничная музыка. Где-то идет бой. Чернильно-черное небо совсем недалеко освещается багровыми вспышками. Над лесом в невидимой вышине гудят бомбардировщики. Ухают взрывы, от которых вздрагивает под ногами земля. Слышен непрерывный гул — бьет артиллерия. Гул усиливается и превращается в рев и вой. Опытный слух офицеров Жабо и Карасева улавливает звуки орудий большой мощности и мощный скачущий грохот, будто катятся, подпрыгивая, железные обручи и в то же время огромные молоты, рассекая воздух, бьют, в грудь земли, отскакивают от нее и вновь бьют, бьют… Это «играли» советские «катюши».

…Родина моя! На твоей чудесной земле идет бой. Нет, не просто бой, а битва — за твою честь и свободу, за твою и мою жизнь. За нашу жизнь! И я, сын твой, тоже иду сейчас в бой и буду драться за тебя, за себя, за Москву — за все, что воплотилось в нежном, мужественном и неповторимо прекрасном слове — Родина!.. Этих торжественных слов сейчас никто не произносил, но можно не сомневаться, что они жили в сердце каждого воина отряда.

Непроизвольным движением Жабо поправил висевший на шее автомат, подтянул колодку с маузером, ощупал гранаты на поясе…

В пути произошел случай, чуть было не погубивший задуманную операцию. Мелочь, случайность…

Двигаясь через лес по намеченному маршруту, отряд наткнулся на небольшое подразделение гитлеровцев, которые, протянув между деревьями полотнища палаток и закутавшись в башлыки и одеяла, грелись у костра. Очевидно, они так были уверены в своей силе и безопасности, что даже, пренебрегая правилами светомаскировки, развели огонь. Заметив костер, проводники своевременно свернули влево, и бойцы стали тихо и осторожно обходить опасное место.

Замыкая отряд, идя несколько поодаль за последними рядами партизан, старший лейтенант Каверзнев незаметно для себя чуть отклонился в сторону и вдруг почувствовал, как дуло его автомата задело за что-то невидимое в темноте, тут же вздрогнул от раздавшегося над самым ухом хриплого сонного голоса:

— Пауль? Бист ду блинд?.. Бер!..[11]

Каверзнев чуть было не шарахнулся и не побежал, настолько неожиданной была эта встреча. Очевидно, гитлеровский солдат стоял на посту и, привалившись спиной к дереву, дремал. Каверзнева, задевшего солдата за шинель дулом автомата, он принял за своего приятеля, патрульного, и спросонья обругал его.

Молнией обожгла мысль: повернуться, наброситься, задушить, не дать крикнуть, но он сдержался и тем же шагом размеренно, и неторопливо прошел дальше.

— Я… Я… — только и смог глухо, сквозь зубы пробормотать Каверзнев, исчезая в темноте. Он почувствовал, как сразу взмокла на нем рубашка и кровь бросилась в виски. Машинально бросив слово «я», Каверзнев в этот момент и не вспомнил, что оно по-немецки означает «да» и таким образом послужило успокоительным ответом для гитлеровца.

К часу ночи весь отряд благополучно добрался до опушки леса и сосредоточился в большой балке, примерно в 800 метрах от восточной окраины Угодского Завода. Неподалеку начинался парк — любимое место прогулок молодежи. Слева темнело кладбище.

Здесь, в балке, Жабо собрал всех командиров и еще раз коротко повторил боевую задачу и план действий. Тактический замысел операции определялся большой разбросанностью Уродского Завода. «Точки», или объекты, на которые необходимо было нападать, находились в разных местах села. Поэтому весь сводный отряд еще заранее был разбит на восемь ударных групп: каждая группа имела свой объект нападения и свои дополнительные задачи. Сейчас командиры групп получали последний инструктаж.

Первая ударная группа, в которую входили со своими партизанами Карасев и Гурьянов, нападала на здание бывшего райисполкома, где, по предположениям, находились офицеры штаба тыла и до роты эсэсовцев, бдительно охранявших своих начальников.

Вторая группа под командованием старшего лейтенанта государственной безопасности Каверзнева должна была ворваться в здание школы (оно находилось ближе других объектов, невдалеке от леса), истребить всех гитлеровцев, захватить оперативные документы и, если удастся, взять живым «языка».

Остальные шесть групп — Бабакина, Пигасова, Лившица и других — также получили свои «точки», к которым и повели их проводники из местных партизан. Линия нападения растянулась: здания райкома партии, сберкассы, Дома культуры, помещения свиносовхоза и все пригодные для жилья и хранения скота, горючего и обмундирования — все это должно было попасть под огонь бойцов сводного отряда. Перед броском Жабо напомнил всем, что действовать нужно быстро, решительно, не дожидаясь дополнительных команд, и не только уничтожать гитлеровцев, но и сжигать всю их технику, склады с горючим и продовольствием.

Конечно, разбросанность групп затрудняла для Жабо руководство боем и осуществление взаимодействия. Но тут уж ничего не поделаешь — приходилось считаться с неизбежными трудностями и возможными неожиданностями. Но это же, как потом оказалось, напугало гитлеровцев и создало у них впечатление, что в Угодском Заводе неизвестно откуда появились крупные силы Красной Армии.

Отдельно была выделена группа подрывников. Ей поручалось подобраться к реке Угодке, подорвать мост, уничтожить охрану, а потом, вовремя боя, спилить и повалить побольше телеграфных столбов на окраинах поселка, а в центре рвать связь любыми способами.

— Начало налета — 2.00 (— Товарищи, сверьте часы!).

Сигнал начала действия — пулеметная очередь на правом фланге (группа Лившица) трассирующими пулями.

Выход из боя — по приказу командира через связных. Место сосредоточения отряда после боя и эвакуации раненых — лес, пятьсот метров восточнее Угодского Завода.

Знаки опознавания своих — белые повязки на рукавах и головных уборах. Общий пароль (особенно на случай совместных действий и столкновения в темноте) — «Родина!», отзыв — «Москва!»

Каждая группа после инструктажа выдвигается на исходное положение, располагаясь вдоль окраины поселка на протяжении примерно двух километров.

— Все понятно? Вопросы есть? — тихо спросил Жабо, закончив повторный инструктаж. Он почувствовал, как пересохло в горле от волнения и напряжения, и вынужден был несколько раз кашлянуть в рукав.

— Понятно… ясно… — раздались голоса командиров, и только Гурьянов задал вопрос, который, собственно, вертелся на языке у каждого:

— Ну, а если что случится не по плану? Тогда как?..

— Тогда действовать по обстановке, — прозвучал твердый голос Жабо. — Что бы ни случилось — всем выполнять главную задачу: истреблять фашистов, технику, захватывать документы. Действовать смело, решительно, помогать товарищам.

После минутной паузы он уже другим, не начальническим тоном добавил, будто подумал вслух:

— Ведь идем в бой за Родину, товарищи!

Эти слова прозвучали мягко, дружески и вместе с тем торжественно.

Гурьянов порывисто обнял Жабо и растроганно проговорил:

— Спасибо, друг… Правильные, хорошие слова сказал.

А потом добавил:

— Знаешь, Владимир, у меня сейчас такое чувство, будто я домой собрался.

— А в доме — гости непрошеные.

— Мы их угостим сейчас так, что весь век помнить будут.

— Ты только берегись, под пули не лезь.

— Слушаюсь, — шутливо откозырял Гурьянов. — Мне ведь и самому хочется, когда эту мразь выкурим, поработать вовсю. Мы, брат, из Угодского Завода образцовый район сделаем.