— Мне плевать, — ответил он. Ему действительно было все равно. Даже если бы она была толстой, бесформенной, чего не было, — для него она все равно осталось бы прекрасной — ведь это его Вайолет. — Я хочу увидеть тебя, всю тебя. Хочу прижимать тебя к своей коже.

Ее глаза расширились от его слов, и он мысленно выругался за то, что не сдержался. Возможно, он был слишком откровенен.

Но она подалась вперед и поцеловала его, а затем начала медленно снимать топ, ее непослушные волосы обвили шею и подбородок. И вот она сидела на нем в одном лифчике и штанах для йоги.

На ней был обычный белый лифчик. Скучный, наверняка думала она. Но Джонатану понравился этот скучный лифчик. Да он, блядь, влюбился в него, потому что он сказал ему, что Вайолет не была одной из тех женщин, в шкафу которой целый арсенал сексуального белья, предназначенного для соблазнения любовников. Ему хотелось быть ее единственным любовником. Хотелось быть единственным, кто будет касаться ее нежной кожи и ощутит прикосновения ее аппетитных форм. Он провел пальцем по бретельке, а затем по линии над чашечкой. — Сними его.

Она снова задрожала, он заметил, как ее кожа покрылась мурашками, а соски напряглись. Дыхание стало сбивчивым. Медленно она завела руки за спину, расстегнула крючки, и он смотрел, как плотная ткань на ее груди ослабла, а затем сползла.

Она спустила бретельки по рукам и отбросила лифчик в сторону. Вайолет подняла голову, сидя на его коленях полуобнаженная, открытая, в ожидании его слов в том, как сильно изменилось ее тело.

Вайолет никогда не была тощей. Даже будучи подростком, она была фигуристой. И это не изменилось: ее грудь стала больше, чем раньше, животик немного округлился, бедра тоже стали шире, а попка теперь не упругий орешек, а пышные булочки, которыми она покачивает при ходьбе. Но она без сомнения великолепна. Ее соски были темно-розового цвета, как он и помнил, все еще дерзкие, так и напрашиваются, чтобы их взяли в рот или сжали пальцами. Грудь налитая, подпрыгивала при каждом ее резком вдохе. А тонкая талия заметно выделялась на фоне округлых бедер.

Она была само совершенство.

— Ты такая милая, что у меня дух захватывает, — благоговейно сказал ей Джонатан.

Он снова заметил ее дрожь, ее ногти впились в его предплечья. — Это... это же не строчка из какого-нибудь стихотворения?

— Нет, это мои мысли, — искренне ответил он. — И чтобы ты знала, ты божественна. — Его взгляд ласкал ее упругую грудь, острые соски, гладкую кожу. — Вайолет, я могу к тебе прикоснуться?

Ее руки переместились на его шею, поигрывая с его волосами. — А ты еще почитаешь мне стихи?

— Если хочешь, — сказал он. Он был согласен на все, лишь бы продолжить прикасаться к ней.

— Да, хочу.

Он покопался в памяти, пытаясь вспомнить подходящий для случая стих. Обычно он быстро вспоминал такие вещи, но с сидящей на коленях Вайолет, с обнаженной грудью, ему было тяжело сконцентрироваться. Он мысленно прошелся по списку любимых поэтов. Его любимый Фрост не подойдет, слишком романтично. На ум пришли еще несколько романтичных произведений, но он предположил, что Вайолет передумает, если он начнет читать стихи о любви. И тут в голове всплыли первые строки похабного стиха Джона Вилмота, и он решил остановиться на нем. Её, нагую, я сжимаю страстно, — начал он хриплым голосом. Следующую строку “Я полн любви” он изменил на — Я полн страсти, а милая – прекрасна.

Ее глаза сияли, когда он начал читать, он был очарован ее взглядом.

Рука Джонатана медленно путешествовала вверх по ее руке к плечу, пока он читал следующее четверостишие:

В обоих нас горит огонь желанья, 

Мы таем в неге и в очарованье. 

Обняв меня руками и ногами,  

Прижав к груди, она мне дарит пламя, 

И ловкий язычок её в мой рот,

Влетает так же быстро, как Эрот.

Вайолет на мгновение выглядела удивленной, а затем засмеялась, ее смех был таким чистым и милым. Ее груди подпрыгивали при смехе, и Джонатан был заворожен этим изумительным видом. — Влетает также быстро, как Эрот?— повторила она, хихикая. — Это должно быть поэтично?

— Так и есть, — сказал он, расплывшись в улыбке. Он пытался отвести взгляд от ее великолепной груди, но не смог. — Это единственное стихотворение из тех, что я знаю, где встречается слово пизда.

— Пизда? Серьезно? Где?

— Терпение, любимая, — сказал он, шутливо поигрывая бровями.

Вайолет хрюкнула, запрокидывая голову, смотря на него с изумлением. — Я постараюсь не перебивать.

— Ты мешаешь моему соблазнению.

— Соблазнению? Разве можно назвать соблазнением, когда ты говоришь о полете какого-то Эрота?

— Обещаю, дальше будет лучше.

Она кивнула, прикусила губу, сдерживая вырывающийся смех. — Обещаю больше не смеяться.

— Смейся сколько угодно, — ответил Джонатан. — От этого твоя грудь так заманчиво колышется. — Вайолет ахнула от его слов, и он был рад снова увидеть желание в ее глазах. Он переместил руку ей на талию, едва коснулся нежной кожи, как она вновь задрожала. — Так мне продолжать?

— Прошу, — шепнула она, все веселье в голосе сменилось сильной потребностью.

Пальцы другой руки пробежались по плечу, затем обрисовали контур ее губ. — Чтоб я, впитав сей поцелуй взасос, — продолжил он томно. — Удар молниеносный ей нанёс. — Он продолжил прежде, чем она успела засмеяться. — И я душой, лобзаньем оживлённой, Парю над ней, блаженной, благовонной.

Он провел пальцем по шее, затем ключице и застыл. Вайолет тихонько заскулила. — Если ты сейчас не коснешься...

Он вытянул шею, едва касаясь ее губ, чувствуя, как ее обнаженная грудь прижалась к его голой груди.

Но в миг, когда должна она ввести 

Мой член, чтоб мою душу обрести, 

Я истекаю жидкостию скОрой, 

Оргазмом наслаждаясь каждой пОрой.

Джонатан замолчал в то время, как Вайолет разразилась смехом. — Кажется, я забыл, о чем именно этот стих, — смущенно начал он. — Помнил только пошлые словечки.

— Джонатан Лаенс, — возмутилась она, игриво ударяя его по плечу. — Ты читаешь мне стихотворение о преждевременной эякуляции?

Черт, как неудобно. — Похоже на то.

Она снова захихикала, но будь он проклят, он обожал этот звук. — Ладно, можешь продолжить.

Раз он обожал ее смех, так же сильно, как и стоны в моменты страсти, он продолжил:

Я истекаю жидкостию скорой,

Оргазмом наслаждаясь каждой порой, — повторил он.

Но не было касанья: ни рукой,

Ни ножкой, ни прелестною пи…ой.

— Ммм а вот и упоминание, — сказала Вайолет, теребя ноготком сосок Джонатана. — Это даже … немного мило, использовать это слово в поэме.

Джонатан поймал ее руку и поднес ладонь к губам. — Знаешь, а это правда. Каждый твой взгляд, каждое прикосновение, и мне кажется, я уже на грани.

Удивление в ее глазах быстро сменилось желанием. — Даже спустя столько лет?

— Даже сильнее, — ответил он. — Потому что теперь я знаю, каково это на протяжении долгих лет просыпаться без тебя.

Вайолет ахнула. — Джонатан...

— Шшш, давай не будем ни о чем сейчас думать. Сегодня все только ради твоего удовольствия. — Он еще раз нежно поцеловал ее ладонь, а потом положил себе на грудь в область сердца. А затем провел костяшками пальцев по ее шее, ниже по ключице и по ложбинке между грудями.

— Хорошо, — тихо ответила она, глядя ему в глаза.

Он забыл обо всем, кроме потребности удовлетворить Вайолет. Они смотрели друг на друга, его пальцы обрисовывали ее грудь, медленно приближаясь к соску. — Я помню твою грудь, — произнес он томно. — Помню вкус этих вершинок на своем языке, помню ее тяжесть в своих ладонях. Я помню, как она подпрыгивала, когда я врезался в тебя. И я помню, насколько она чувствительная, — продолжил он, сжимая ее грудь.