— Да, теперь плечи свободны,— ответил Чан.— Всю жизнь я мечтал посмотреть на континент. Теперь этот момент настал. Я беззаботен и счастлив, не то что на пароходе. Все время этот жемчуг давил мне на желудок. Теперь все в порядке.

Салли Джордан покачала головой.

— Простите, Чарли,— сказала она.— Но я хотела бы еще раз взвалить на ваши плечи эту тяжесть.

Китайцу объяснили ситуацию.

— Я поеду,— просто ответил Чан.

— Спасибо, Чарли,— поблагодарила миссис Джордан.

— В молодости я был боем в особняке Филимора,— сказал Чарли.— И пока мое сердце помнит об этом, я все для вас сделаю.

Он заметил, как глаза Салли наполнились слезами.

— Жизнь была бы очень мрачной штукой, если бы на свете не существовало верности.

Очень красочно, подумал Александр Иден и перешел к практической стороне дела.

— Все ваши издержки, конечно, будут оплачены, а отпуск продлен на несколько дней. Жемчуг лучше хранить в поясе, как вы делали раньше. Кроме того, никто, слава богу, не знает о вашей связи с этим делом.

— Я буду осторожен,— сказал Чан и взял со стола жемчуг.— Не беспокойтесь, миссис Салли. Мы с этим молодым человеком сделаем все, что нужно. Пока я на страже, все будет хорошо.

— Я надеюсь на вас.

— Значит, решено,— сказал Иден.— Мистер Чан, вы с моим сыном отправитесь на пароме в Ричмонд, оттуда до Берстоу поедете на поезде. В Берстоу пересядете на Поезд до Эльдорадо. На ранчо Маддена вы попадете завтра вечером. Если он там и действительно приказал...

— Почему вы так беспокоитесь? — заметил Виктор.— Если он там, этого достаточно.

— Конечно, мы не хотим неоправданного риска,— продолжал Иден.— Но вы решите, что делать, когда прибудете туда. Если Мадден на ранчо, передайте ему жемчуг и возьмите расписку. Мы ждем вас здесь в половине одиннадцатого. Пока вы свободны.

— Хорошо,— ответил Чан.— Я пойду приму ванну. В десять тридцать я буду ждать вас в главном холле отеля с жемчугом на желудке. До свидания.

Он кивнул и ушел.

— Я тридцать пять лет занимаюсь ювелирным делом,— сказал Иден,— но никогда еще у меня не было такого посыльного.

— Милый Чарли, он будет охранять ожерелье до конца,— сказала Салли.

Боб Иден засмеялся.

— Надеюсь, до этого не дойдет,— заметил он.— Я слишком люблю жизнь.

— Оставайтесь обедать,— предложила Салли Джордан.

— Спасибо, в другой раз,— ответил Иден.— Мы с Бобом поедем домой. Ему нужно уложить вещи, а я не хочу оставлять его одного.

— Последнее,— сказал Виктор.— Не будьте слишком щепетильными, когда попадете на ранчо. Если Маддену грозит опасность, это не ваше дело. Передайте ему ожерелье, получите расписку, и все.

Иден покачал головой.

— Не нравится мне это, Салли. Мне это совсем не нравится.

— Не беспокойся,— улыбнулась она.— Я вполне доверяю Чарли и Бобу.

— Такая популярность должна быть заслужена,— сказал Боб.— Я обещаю, что сделаю все для этого. Надеюсь, парень в пальто не решится пойти в пустыню. Ибо я не уверен, что сумею с ним справиться. 

Час спустя Чарли Чан спускался в лифте в вестибюль своего отеля. Тяжелое чувство ответственности вновь навалилось на него, когда он нацепил пояс с жемчугом, единственным сокровищем, оставшимся от богатства Филимора. Быстро осмотрев холл, он вышел на Грири-стрит.

Дождь прекратился. Маленький, широколицый, он стоял на тротуаре и с удивлением осматривал улицу, как будто попал на Марс. По улице шли толпы. Люди спешили в театры и кино. Мчались автомобили, непрерывно издавая гудки.

Чарли Чан был поражен открывшейся перед ним картиной. Толпы народа, машины, яркая реклама— все удивляло его. Ему говорили, что его ждет, но увиденное превзошло все ожидания. Он зашел в кафе и заказал себе поесть. Высокие стулья и само кафе были обычными, но для Чарли даже посещение Итальянского банка было бы приключением, не говоря уже о кафе «Лувр» Билли Логана. Он взял себе три чашки горячего чая.

Молодой человек, по виду клерк, обедал рядом с Чаном. После некоторых колебаний Чан решил обратиться к нему.

— Простите, пожалуйста, что мешаю вам, но я впервые в вашем городе и за три свободных часа хочу осмотреть достопримечательности. Будьте добры сообщить мне, что следует осмотреть.

— Ну... я не знаю,— ответил молодой человек.— Как-то не думал об этом. Сан-Франциско не то, что надо осматривать.

— Может быть, Барвари Коаст? — предположил Чан.

Молодой человек усмехнулся.

— Найдите что-нибудь поинтереснее. Талия, Элко, Мидуэй — говорят, там теперь интересно. Да, сэр, всякие старомодные дансинги, похожие на гаражи, дешевые магазины. Однако...

Он засмеялся.

— В Чайнтауне — китайской части города — канун Нового года... Да, впрочем, вы сами должны это знать...

Чан кивнул.

— Да, сегодня двадцатое февраля.

Он снова вышел на улицу, с интересом оглядываясь по сторонам. Он подумал о сонном Гонолулу, где в шесть вечера все расходятся по домам и сидят там. Как он отличается от этого континентального города! Шофер автобуса тоже заговорил с ним о Чайнтауне.

— Посмотрите опиекурильни и всякие притоны,— сказал шофер, но, увидев, с кем говорит, замолчал и больше не проронил ни слова.

В начале девятого детектив с Островов прошел по Юнион-сквер, пересек темную Порт-стрит и вышел на Грант-авеню. Какой-то бездельник, заметив его, направился было к нему, но Чан ускорил шаги. Через некоторое время он увидел магазины восточной части города.. По витринам он понял, что в этой части города живут люди его расы. Здесь начинался Чайнтаун. Чувствовалось приближение карнавала. Фасады домов были разукрашены цветными фонариками. По улицам ходили молодые китайцы в европейских костюмах. Старые носили национальную одежду.

Пройдя еще немного по Вашингтон-стрит, Чан повернул на перпендикулярную ей улицу и вскоре обратил внимание на выделяющееся четырехэтажное здание, безвкусно разукрашенное и освещенное. Большие буквы над дверью извещали, что здесь находится «Общество семьи Чан». Чарли немного постоял, гордясь тем, что он тоже принадлежит к Чанам.

Через минуту он двинулся дальше по безлюдной Уэверли-стрит. Маленький китайчонок пробежал мимо с «Чайниз Дейли Таймс». Чан на ходу купил у него газету и пошел дальше, разглядывая Номера домов.

Вскоре он нашел нужный дом, поднялся по темной лестнице, у одной из дверей немного подождал, а затем громко постучал. Дверь тут же открылась. В ярко освещенной комнате стоял старый китаец с редкой седой бородкой в широкой разукрашенной куртке из сатина.

Первый момент они молча смотрели друг на друга, потом Чан улыбнулся.

— Добрый вечер, славный Чан Ки Лим,— сказал он на кантонском наречии.— Ты не узнаешь своего бесценного кузена с Островов?

Глаза Ки Лима блеснули.

— Не узнал,— ответил он.— Ты пришел в этой дьявольской иностранной одежде, и я не узнал тебя. Тысяча приветствий. Соблаговоли зайти в мой презренный дом.

Улыбаясь, маленький детектив вошел. Комнату можно было назвать какой угодно, но не презренной. В ней были роскошные гобелены на шелку Ганг-чиу, мебель из тикового дерева, а также свежие цветы, среди которых преобладали китайские лилии. На камине стояла статуэтка Будды.

— Садись, пожалуйста, в это никудышное кресло,— предложил Ки Лим.— Ты прибыл неожиданно, как августовский дождь.

Он хлопнул в ладоши, и вошла женщина.

— Это моя жена Чан Со,— объявил хозяин и добавил, обращаясь к жене: — Принеси рисовые лепешки и мое вино.

Затем уселся напротив Чарли Чана за стол, на котором стоял цветущий миндаль, и сказал:

— Нового ничего нет, а у тебя?

Чан пожал плечами.

— У меня тоже нет. Без новостей лучше. Я приехал по делу.

Глаза Ки Лима сузились.

— Да, я слышал о твоем деле,— заметил он.

Детектив неловко поерзал в кресле.

— Ты не одобряешь?

— Не одобряю не то слово,— ответил Ки Лим.— Но я не совсем понимаю. Что общего у этой дьявольской полиции с китайцами?