Несколько дней спустя ко мне на квартиру зашли два унтер-офицера из тех, что арестовали меня… Они сказали, что пришли в гости и для того, чтобы спросить, не смогу ли я им «продать» фотоаппарат или ковры. При этом посещении я узнал их фамилии. Одного звали Гаке, другого Келлер. На протяжении 2–3 месяцев они неоднократно заходили ко мне с подобной целью. Однажды я осмелился спросить Келлера, что случилось с остальными профессорами? Он только махнул рукой и сказал:

— Их всех расстреляли в ту же ночь».

Таков рассказ очевидца событий той страшной ночи, происходивших в Бурсе Абрагамовичей, расположенной, как мы уже сказали, в 300 метрах от могилы на Вульке, разрытой и опорожненной участниками зондеркомандо 1005.

…Этой памятной ночью в квартире профессора и доктора микробиологии, заведующего кафедрой медицинского института Наполеона Гонсиоровского, услышав громкий стук в дверь, гитлеровцам открыла жена профессора, вся в трауре. Она еще не ложилась спать, и на ее опухших от пережитого несчастья глазах блестели слезы. Ни пистолеты гестаповцев, направленные в ее сторону, ни грубые их выкрики не произвели на жену профессора такого ошеломляющего впечатления, какое они производили на обитателей других квартир, где побывали фашисты. Только когда ее спросили грубо: «Где здесь профессор Наполеон Гонсиоровский?»— этот вопрос поразил ее в самое сердце, он прозвучал для нее страшной издевкой. Но лица гестаповцев, мрачные и озлобленные в своей тупой деловитости, требовали ответа. Сдерживая нахлынувшие рыдания, женщина сказала:

— Он уже не живет.

Профессор Наполеон Гонсиоровский и в самом деле умер в дни бомбежки Львова, после нескольких сердечных припадков. Его похоронили за день до ночного визита гестаповцев. По обстоятельствам военного времени похороны были весьма малолюдны, но ближайшие коллеги профессора, в том числе и те, что в минуты ночного визита стояли с поднятыми руками в полутемном коридоре Бурсы Абрагамовичей, пришли отдать последний долг покойному в часовню при медицинском институте, откуда гроб был перенесен на Лычаковское кладбище.

Ни слезы на глазах вдовы профессора, ни его портрет на стене, обтянутый траурным крепом не произвели никакого впечатления на гестаповцев.

Держа в руках черный список ОУН, они не поверили смерти Гонсиоровского, так как документы на умершего по обстоятельствам военного времени еще не были оформлены.

Гестаповцы перестали допытываться у родных покойного, где профессор, только лишь съездив вместе с ними на Лычаковское кладбище.

Там, над свежей могилой, значилась фамилия человека, которого они должны были арестовать и расстрелять.

Неудача постигла группу гестаповцев и в квартире руководителя глазной клиники медицинского института профессора Адама Беднарского.

Когда вдова сказала офицеру, что профессор Беднарский умер естественной смертью еще в 1940 году, разъяренный офицер, потрясая оуновским списком, закричал:

— Этого не может быть. Наши союзники сообщили, что он живет!

Свидетельство о смерти, предъявленное женой, немного утихомирило офицера, но видно было, что он стремился во что бы то ни стало выполнить заданную ему начальством норму захвата намеченных к уничтожению видных интеллигентов. Офицер знал, что его начальство привыкло верить в смерть только в том случае, если она принесена самим гестапо.

— А кто заместитель профессора Беднарского? — спросил офицер оглядываясь.

— Его первый ассистент доцент Юрий Гжендельский, — ничего еще не подозревая, опрометчиво ответила вдова профессора.

— Адрес? Где живет Гжендельский? — выкрикнул офицер.

Через несколько минут машина со стрелками СС на борту, скрипнув тормозами, остановилась перед домом № 19 на улице Миколая. Гитлеровцы захватили в этом доме молодого талантливого ученого доцента-окулиста Юрия Гжендельского.

Он был грубо разлучен со своей рыдающей женой — врачом по детским болезням, отвезен в Бурсу Абрагамовичей и после беглого обыска также поставлен лицом к стенке.

Выкрики: «У нас есть сведения, что они живут!» — услышали в эту ночь и семья профессора дерматологии Романа Лещинского, и вдова директора библиотеки Академии наук Украины, так называемой «Оссолинеум», доктора Людвига Вернадского, и соседи профессора Адама Герстмана.

Все эти ученые умерли естественной смертью в период между сентябрем 1939 года и захватом Львова гитлеровцами, то-есть до 30 июня 1941 года. Это означало, что гитлеровская агентура не успела уточнить составленные ею страшные списки смерти.

На улице Котляревского во Львове проживала семья профессора математики Политехнического института Антония Ломницкого.

И он, занесенный в черный список украинскими националистами, по-видимому лишь только потому, что по его учебникам математики учились десятки тысяч юношей, был таким же зверским образом оторван от своей семьи в ту страшную ночь.

И ему фашисты цинично говорили, когда он хотел взять с собой осеннее пальто:

— Это вам не понадобится.

Ошеломленная всем происходившим, жена профессора Мария Ломницкая никак не могла заснуть в ту ночь. Она до рассвета ходила по опустевшей квартире, томимая страшным предчувствием, рассматривала фотографии мужа, висевшие на стенах, а потом, когда первые признаки рассвета стали просачиваться в комнату сквозь синие маскировочные шторы, подняла их и открыла окно, обращенное в сторону Вулецких холмов.

Поросшие густой зеленой травой, они все ярче и ярче проступали в своих очертаниях при свете наступающего утра. Когда стало уже совсем светло, Мария Ломницкая увидела группу людей в темных костюмах, спускающуюся по узкой тропинке к лощине, в которой была вырыта свежая глинистая яма. Один из идущих вниз по тропинке от Бурсы Абрагамовичей к Вулецкой был одет в черную сутану. Позже выяснилось, что эго был ксендз Комарницкий, гость профессора Т. Островского.

Группу штатских со всех сторон окружали гестаповцы с автоматами в руках. Гестаповцы завели их в лощину и расположили на краю ямы, велев обернуться лицом по направлению к Бурсе Абрагамовичей, скрытой от них грядой холмов. Только когда первый залп из автоматов потряс воздух и потом быстрые автоматные очереди стали рвать тишину раннего утра, Мария Ломницкая, видя, как падают в яму люди в штатских костюмах, поняла, что происходит на ее глазах.

Подавленная окончательно внезапным арестом мужа, криками гестаповцев и, наконец, ужасным зрелищем, увиденным сейчас, она не в состоянии была отойти от окна. Находясь в странном оцепенении, она видела также, как фашисты привели новую партию арестованных и повторили то же, что сделали с первой группой…

— …Конечно, в ту ночь я еще не могла предположить, что наблюдаю расстрел собственного мужа, — сказала летом 1945 года авторам настоящей книги старший библиотекарь Львовского политехнического института Мария Ломницкая.

Кроме ученых, опознанных Гроером, в ту же ночь машины СД привезли в Бурсу Абрагамовичей профессора-хирурга Генрика Гиляровича, профессора судебной медицины Владимира Серадзского и других. Не было такой отрасли медицины, которая не была бы представлена в ту ночь в подвалах бурсы среди людей, стоявших с поднятыми кверху руками.

Аресты в ту памятную ночь вырвали из научного мира Львова и видных представителей технической интеллигенции города. Среди них, кроме названных раньше ученых, были приведены на расстрел профессор Роман Виткевич — специалист по газовым турбинам, руководитель кафедры Политехнического института профессор и доктор Каспар Вайгель, доктор технических наук Казимир Ветуляни. Был зверски расстрелян со своей семьей профессор права Роман Лонгшам де Берье. В лощине близ Вулецкой вместе с другими учеными был убит переводчик, писатель и обличитель нравов буржуазной Польши, профессор и академик Т. Бой-Жеденекий, написавший в общей сложности свыше 900 литературных трудов. В свое время он бежал из Кракова во Львов под защиту Красной Армии.

Выдающийся украинский писатель Ярослав Галан в своих воспоминаниях о писателе-революционере Александре Гаврилюке так характеризует Бой-Желечского: