…Пожалуй, впервые за все время работы в УЦК, встретившись в цитадели с погибающим советским лейтенантом, Иванна почувствовала, что благодаря своему служебному положению она сможет помочь пленникам фашизма.

До этой встречи Иванна видала пойманных гестаповцами советских людей лишь изредка. Худые, избитые, встречались они не раз, идущие под усиленным конвоем по улицам Львова, пробуждая чувство большой жалости в душе девушки.

Теперь это расплывчатое чувство сменилось в душе Иванны внезапным сознанием того, кем являются для нее эти люди, загнанные гитлеровцами за колючую проволоку цитадели.

Разве не они открыли и для нее, Иванны Макивчук, двери Львовского университета?

Разве не по их предложению университет этот был назван именем Ивана Франко?

Разве не благодаря их труду советская власть, восторжествовав здесь, в Галичине, сразу дала каждому право свободно говорить на его родном языке?

Ведь сколько раз до этого и на Гуцульщине и здесь, во Львове, разговаривая по-украински, ловила она на себе враждебные и презрительные взгляды тех, кто захватил в свои руки эту землю. Недавно это было, весною 1939 года. А осенью того же года, как только вошла во Львов Красная Армия, все это развеялось, стало прошлым, люди расправили плечи, подняли головы, а те, кто еще так недавно преследовал их, либо понесли наказание, либо забились в темные щели и притихли до поры до времени.

И, наконец, разве не в боях с оккупантами за этот город погиб в 1918 году отец Макивчук, в честь которого была она названа Иванной?

Полковники да сотники из Украинской галицийской армии и дальний родственник Славця, генерал Тарнавский, приказали ему, солдату распавшейся австрийской армии, проливать свою кровь за их будущую власть, а сами вели тайные переговоры с пилсудчиками и слушались покорно англичан, французов, американцев.

Иван Макивчук погиб, обманутый, ничего, кроме пули, не получив в награду за свою жизнь, за свой труд, за свои мозолистые руки, а те, которые командовали им, оставшись в живых, принялись служить тем, кого еще гак недавно считали врагами Украины.

Иванна на память заучила стихи галицийского поэта Степана Чарнецкого и повторяла не раз их простые, доходчивые строки:

И казалось ей всегда, что стихи написаны именно про ее отца, погибшего напрасно в тот год, когда еще не умела она сказать слова «мама» и приласкаться к человеку, который дал ей жизнь. А когда показали ей на Академической автора этих стихов, голодного, одетого в пальто с заплатами, больного украинского поэта Степана Чарнецкого, который от недоедания и нужды еле-еле передвигал ноги, первой мыслью Иванны было подойти и поблагодарить его за эти трогательные стихи, но она постеснялась сделать это, так как вслед за благодарностью должна была она и помочь этому гибнущему человеку. А чем она могла помочь ему, затравленная сама, ждущая любую минуту полицейских свистков, грубых окриков и сирен автомобилей, оцепляющих улицы?

А ведь были люди там, за Збручем, которые никогда не забывали о своих братьях, «Иванах без доли», о второй подневольной Украине, и только они, после освобождения ее осенью 1939 года, смогли в течение какого-нибудь одного месяца сделать для них то, чего не могли они достичь сами в течение столетий.

Тот, кого она встретила сегодня на пороге жизни и смерти, пронизал ее непоколебимым огнем своих запавших глаз и силою воли человека, любящего свободу, гордого и умеющего даже в плену быть хозяином своей доли…

И, бродя до сумерек уличками, примыкающими к горе Вроновских, вдыхая сладковатый запах распустившихся акации на склонах цитадели, Иванна решила во что бы то ни стало помочь лейтенанту.

У старьевщиков на плацу Теодора, где бушевал особенно разбухший в дни оккупации городской базар, Исанна купила ржавые, массивные ножницы. Больше всего боялась она, покупая их, повстречать здесь Тарнавского. Он проводил большую часть дня на базаре, «делая интересы», и, безусловно, стал бы выпытывать у Иванны, зачем ей такая покупка.

Прежде чем снова посетить цитадель в обществе старых дам, вербующих там изменников для службы Гитлеру, Иванна запрятала эти ржавые ножницы в ящик американского бюро.

День нового посещения цитадели наступил скоро.

…Очень тяжелым казался Иванне кожаный потертый портфель, нагруженный доверху провизией, когда несла она его за колючую проволоку цитадели.

К приходу делегации УЦК военнопленных опять вывели на беседу из различных загородок и подвалов. Когда пленные усаживались на землю, жмурясь от яркого солнца и теплого весеннего ветра, Иванна приблизилась к знакомому лейтенанту и шепнула:

— Следите, где я оставлю портфель.

Пока дамы-патронессы одна за другой увещевали пленных поступить на службу к фашистам, Иванна со скучающим видом отошла в сторону. Она присела на краю густо поросшей бурьяном канавки. Убедившись, что за нею никто не следит, Иванна незаметно опустила портфель на самое дно канавки и прикрыла его ржавым листом жести.

И тут она встретилась взглядом с лейтенантом из Донбасса.

Испытывая чувство радости и облегчения, она подошла к группе дам-патронесс и перед тем, как покинуть цитадель, улучив минутку, шепнула лейтенанту:

— Там все, что просили. Бегите в Карпаты. Помогай боже!

— Спасибо, родная, — шепнул лейтенант. — Повезет — знай хоть, кому помогала. Я из рудника Ново-Смолянка Сталинской области. А зовут меня — Петро Гордиенко. Война окончится, придут наши, черкни пару слов!

…А.ночью двое часовых-полицаев были сняты со своих постов одним приемом: их затылки оказались раздробленными ударами молотка.

Ножницами, которые принесла Иванна Макивчук, военнопленные перерезали четыре ряда проволоки на склонах цитадели. Они переползли улицу очень близко от расквартирования частей СС и жилищ гестаповцев.

На рассвете оберст СС Охерналь не досчитался вверенных ему трехсот узников цитадели. Но еще до того, как полковник Охерналь был разбужен, один из шефов «украинской» полиции, поручик Богдан Зенко, дал всем комиссариатам «украинской» полиции такую телеграмму:

Паппе решил сперва, что в побеге замешаны советские партизаны, помогавшие пленным снаружи, но вскоре Вурм представил своему шефу неопровержимые улики прямого участия в этом деле Иванны Макивчук.

Случилось так, что за два дня до побега военнопленных, когда Иванна отсутствовала на работе, председатель УЦК Владимир Кубийович заехал вечером в комитет, разыскивая в столах машинисток отданные им в перепечатку материалы о церковных делах на Хелмщине.

Кубийович открыл и американское бюро Иванны. Роясь в ее бумагах, он обнаружил ржавые ножницы для резки жести. «На кой чорт этой смазливой девчонке такой инструмент?»— подумал лысый, низкорослый нахлебник Ганса Франка и тут же забыл о своей находке.