Возможно, конечно, Кубийович никогда бы и не вспомнил больше об этих ножницах, если бы вскоре после побега его не посетил на квартире в доме № 15 по улице Зиморовича сам Отто Вурм.

Кто не знал во Львове высокого штурмшарфюрера с белесыми злыми глазами?

Когда Вурм с пятнистым догом на поводке отправлялся на прогулку по Академической улице, он очень пристально вглядывался в лица встречных, все время, даже и на досуге, выискивая среди них горожан, которые еще с польских времен были памятны Вурму своими революционными настроениями. И часто многие старожилы Львова, завидя приближение Вурма, поспешно переходили на другую сторону улицы. И даже Кубийович, который не раз бывал на приемах у Ганса Франка б Вавеле, во дворце польских королей, немного оторопел, увидя в дверях своей квартиры столь неожиданного гостя.

Уж кто-кто, а Кубийович знал, чем занимается таинственное отделение 4-Н галицийского гестапо!

Однако вскоре выяснилось, что От го Вурм пришел вовсе не за тем, чтобы арестовывать одного из фюреров украинских националистов. Просто он заглянул к доктору Кубийовичу, чтобы получить информацию о благонадежности тех дам патронесс, которые дважды посещали цитадель. «Не могла ли какая-нибудь из этих старушек передать военнопленным такую, скажем, мелочь, как ножницы для разрезания колючей проволоки?»

Кубийович встрепенулся при этих словах.

Ведь ножницы-то он видел незадолго перед побегом в столе у недавно принятой в УЦК машинистки Иванны Макизчук!

Уже одного этого признания было вполне достаточно, чтобы Отто Вурм заинтересовался красивой гуцулочкой. И еще одно совпадение помогло Вурму. В списках его секретных агентов, которые шпионили за оставшейся без дела с приходом немцев студенческой молодежью, числился Славцьо Тарнавский. Через день после того, как Славцьо повстречался на именинах с Иванной, он сразу же услужливо сообщил Вурму, что его новая знакомая гуцулочка ненавидит гитлеровцев и презирает тех украинцев, кто сотрудничает с немцами.

Вурм немедленно вызвал Тарнавского к себе на квартиру на улицу Мальчевского. После нескольких вопросов Вурм поручил Тарнавскому выяснить, что думает гуцулочка о побеге военнопленных из цитадели. «Тебе надо прикинуться их симпатиком, — учил Вурм Славця, — радуйся тому, что пленным удалось перехитрить охрану и бежать к советским партизанам. Хвали изо всех сил человека, который помог им. И доложи мне немедленно, что скажет тебе Макивчук. Причем, имей в виду: нам все хорошо известно. Я просто проверяю твою честность. Я хочу убедиться, можно ли поручать тебе более серьезные дела».

…Пленные бежали удачно. Иванна радовалась этому. Ее распирало желание поведать свою тайну кому-нибудь близкому, кто не предаст ее, похвастаться тем, что она сделала доброе дело советским людям, ненавидящим фашистов. И когда Славцьо, по наущению Вурма, забросил крючок, начав разговор о побеге из цитадели, Иванна охотно пошла на его приманку. «Значит, и впрямь Вурм все знает!» — смекнул Тарнавский. И, не допуская даже мысли, что можно обмануть всеведущее отделение 4-Н, Тарнавский немедленно рассказал Вурму о признании Иванны.

Арестованная Иванна долго не сознавалась.

Ее пытали, били в динстциммер Отто Вурм и Бено Паппе. Подручный Паппе из отделения 4-Н Майер привязал Иванну к скамейке. Он сорвал с нее рубашку, обнажив спину. То и дело Майер подогревал кофейник с сургучом на электрической плитке и потом, доведя сургуч до расплавленного состояния, выписывал его струйкой вензеля на плотной, загорелой коже девушки. Иванна до крови искусала губы — они стали у нее сине-багровые, но ни в чем не признавалась. Свыше суток потом без минутки отдыха ее держали привязанной к тяжелому стулу перед электрической лампой в тысячу свечей. От ослепительного света и сильного жара лицо девушки потрескалось, кожа зашелушилась, глаза слезились. «Отличная свадебная фотография!» — шутил Вурм, пододвигая штатив с лампой еще ближе к лицу Иванны. Но она молчала.

Тогда Вурм приказал доставить в динстциммер Тарнавского. Чтобы не рассекретить своего ценного агента, Вурм приказал Майеру привести Славця скрытно. Из машины в динстциммер Славцьо проходил, закутав предварительно лицо плащом, и Майер вел его под руку, как слепого. Когда Вурм сдернул плащ с головы агента, Славцьо увидел опухшее от побоев и обожженное лицо той, кому он еще так недавно клялся в любви.

— Она не сознается. Значит, ты соврал! А разве украинские националисты врут? — крикнул Тарнавскому Вурм.

— Говори правду, Иванка… Проси прощения… — буркнул Славцьо.

— Иуда! — из последних сил шепнула девушка и, теряя сознание, откинулась на спинку стула, прибитого скобами к полу.

Окровавленную, с переломанными ребрами, ее расстрелял, вернее, просто добил пулею из пистолета во дворе гестапо сам Отто Вурм. А Кубийовичу велел отправить родным девушки письмо, что она откомандирована на работу в Германию.

Письмо об отправке машинистки УЦК Иванны Макивчук в Германию было последней из деловых бумаг, подписанных Владимиром Кубийовичем во Львове. Вслед за этим он уложил чемоданы и перебрался в Краков, а сейчас находится в Мюнхене, на содержании американских боссов и организовал в одном из мюнхенских кабаков «научное» общество имени Тараса Шевченко.

В один из последних дней августа 1944 года нам довелось побывать на горе Вроновских во Львове, где и поныне краснеют зубчатые бастионы старых укреплений, построенных австрийцами еще в середине прошлого столетия.

Выйдя вместе с судебно-медицинскими экспертами на залитый солнцем, утоптанный двор, мы сразу обратили внимание на стоящего поодаль в странной позе майора-танкиста. В руках у него была саперная лопатка. Ею, стоя на коленях, он ворошил разрытую землю, словно червяков для рыбной ловли искал.

Сперва показалось, что это один из представителей Чрезвычайной комиссии по расследованию немецких зверств по собственному почину исследует землю в том месте, где под открытым небом дождливой осенью и в морозную зимнюю стужу умирали в загородках-клетушках из колючей проволоки тысячи пленников фашизма. Но когда мы приблизились к майору вплотную, лицо его оказалось совершенно незнакомым. Не обращая никакого внимания на все происходящее по соседству, майор передвигался на коленях к обрыву и резкими ударами лопатки отсекал все новые и новые пласты целины. Была в его упрямой сосредоточенности и сноровка старателя, и ловкость шахтера, умеющего, пригнувшись к земле, передвигаться в лаве самого тощего угольного пласта, и было то, что не позволяло нам уйти: какая-то ему одному известная цель загадочных поисков.

Вдруг майор воскликнул:

— Есть! Знал, что найду!..

С этими словами он выхватил из разворошенной земли ржавую консервную баночку. Сразу же, отбросив лопатку, майор проворно вскочил на обе ноги и вытащил из банки пучок грязных тряпок. Он быстро развернул полуистлевшие в земле лохмотья, и мы увидели, как на широкой ладони офицера заблестел боевой орден Красного Знамени.

Показывая нам находку, майор, по-детски радуясь ей, сказал:

— Мой первенец! За взятие Выборга! Тогда, ночью, я не сумел захватить его на волю…

Спустя несколько минут мы уже знали, что разговариваем с бывшим пленником львовской цитадели Петром Гордиенко, которому удалось вырваться отсюда на волю и пробраться к нашим наступающим частям. Он-то и поведал нам подробно всю историю жизни и смерти уроженки Гуцульщины Иванны Макивчук, изложенную в начале этого рассказа.

— Не будь ножниц, которые принесла дивчина, мы бы никогда не выбрались отсюда! Подняться было подчас тяжело от истощения! Да и с ножницами пришлось потрудиться.

— Но откуда вы знаете, что произошло с Иванной Макивчук после побега? — спросили мы.

— А вот послушайте! — сказал майор Гордиенко.

…За два дня до того, как на окраинных улицах Львова, обрывая три года оккупации, появились советские танки, криминаль-комиссар и гауптштурмфюрер СС Паппе выехал на очередное свидание с представителем руководства организации украинских фашистов Герасимовским уже в район Варшавы. Паппе хотел представить своего видного агента высшим чинам гестапо и договориться сообща о том, как будут впредь вредить наступающей Красной Армии украинские националисты, действуя на ее тылах.