Время превратилось в какой-то абстрактный фактор, и я перестал задумываться о чем-либо, но спустя какое-то время все-таки спросил:

— А ты, надеюсь, не принадлежишь к женщинам, которые считают оскорбительным лежать под мужчиной?

— Нет, Рэнди,— простонала она в экстазе.— Чувствовать на себе тяжесть мужчины — это божественно!

— Торжественно клянусь, что никогда не выдам Либби твою тайну,— пообещал я.

— Либби тебе вообще незачем что-либо говорить,— сказала она с упреком.

Наконец я догадался взглянуть на часы. Было двадцать пять минут третьего.

— Мне нужно сменить Чарли,— с кряхтением сказал я и быстро выскользнул из кровати, поскольку Линда пыталась меня задержать.

Пока я, как пьяный, надевал брюки, мои предположения начали перерастать в уверенность.

— Чарли видел, как ты шла сюда?— спросил я.

— Чарли очень серьезно относится к своим обязанностям,— ответила она и поглубже зарылась в одеяло.

— Ты не могла попасть сюда так, чтобы он тебя не видел, конечно, если не спал,— сказал я.

— Он не спал,— ответила она.

— И не сделал никакой попытки задержать тебя?— недоверчиво спросил я.

— Чарли понял, что я больше не чувствую себя связанной с ним,— категорически ^заявила она.— Он не имеет причин вмешиваться в мою личную жизнь.

— Мне совсем не хочется, чтобы Чарли ревновал,— хмуро сказал я.

Она приподнялась, оперлась на локти и посмотрела на меня, наморщив лобик.

— Я не хотела вызывать в нем ревность, Рэнди. Просто в тот момент, когда я почувствовала неистовое влечение к тебе, он оказался там, у двери. Ты подарил мне чудесные минуты, которые я никогда не забуду. Так что, прошу тебя, не дуйся.

— О’кей. Пусть будет так,— сказал я.— Но теперь мне нужно идти.

Я поцеловал ее, потратил на другие ласки еще пять минут, а потом тихо проскользнул к двери.

Когда я подошел к Чарли, тот хмуро поднял голову и демонстративно посмотрел на свои часы.

— Вы опоздали на полчаса,— недовольно буркнул он.

— Мне снился чудесный сон, который хотелось досмотреть до конца,— весело ответил я.— Мне снилось, будто я генерал освободительной армии, под началом которого находится сто тысяч голых женщин...

Суровый взгляд Моргана подсказал мне, что ему было не до шуток. Я улыбнулся и беспомощно пожал плечами.

— Идите спать,— бодро сказал я.

Я видел, как он взглянул на дверь, из которой я вышел, потом поднялся и направился к лестнице.

— Я буду спать внизу на кушетке,— возвестил он.

Я уселся на освободившийся стул и начал упорно бороться со сном. Наконец, решил все-таки заглянуть в комнату, где спала Дорис. Я бесшумно нажал на ручку двери и сунул голову в комнату. Тускло светила ночная лампа. Неподвижная фигура на кровати была закутана одеялом до самой головы. Лицо, повернутое в мою сторону, казалось совсем безжизненным.

Либби спала в кресле у туалетного столика. Ноги ее покоились на подушке, а подбородок свешивался на грудь.

Я снова взглянул на Дорис. Потом тихо проскользнул в комнату и прокрался к кровати.

Либби вздрогнула и вскочила.

— Черт бы вас побрал, Робертс! — прошипела она.— Что вам здесь нужно?

Я оторвал взгляд от воскового лица женщины, лежащей на кровати.

— Она не дышит,— сказал я хмуро.

Либби какое-то время неподвижно смотрела на меня, потом все ее лицо скривила судорога. Она даже не взглянула на Дорис, а беззвучно заплакала, закрыв глаза.

— Хелло, Мэнди,— сказал я, услышав сонный голос.

— Вам известно, что сейчас только половина восьмого, мистер Робертс?— запальчиво спросила она.

— Конечно! — буркнул я.— Через час пятнадцать вы должны быть в бюро. Значит, сейчас должны быть на ногах... Или вы уже бросили оскорбительную для вас должность?

— Сегодня утром я могу выйти на работу на час позже,— раздраженно ответила она.— Я заслужила это.

— Вот как? Каким образом?

— Я даже среди ночи сегодня работала на вас. С половины третьего. Нью-йоркское время не совпадает с нашим, а я оказалась настолько глупой, что дала этому частному детективу свой домашний номер телефона. Такую же ошибку совершила и по отношению к вам.

— Можете взять увольнительную на целый день,— сказал я с нетерпением.— Но только поскорее сообщите, что вам рассказал этот человек.

— В чем дело, Рэнди?— озабоченно спросила она.— Вы какой-то странный. Не такой сексуальный и невозможный, как обычно.

Ее слова немного рассердили меня, к тому же я был сильно взволнован, поэтому выпалил сразу же:

— Сегодня ночью было совершено еще одно убийство. Во всяком случае, я думаю, что это убийство, хотя это могло быть и самоубийство. Умерла женщина от чрезмерной дозы снотворного. Пока я и еще один человек дежурили поочередно с револьвером и руке у ее двери, чтобы предотвратить убийство, она спокойно умерла у себя в постели.

— Бедняжка,— пожалела меня Мэндел.— Почему же вы, в таком случае, думаете, что могло быть самоубийство?

— Потому что это связано со смертью Натаниэля Нибела. Умершая является его женой. Самое неприятное заключается в том, что снотворное было прописано ей врачом, а в ее комнате не было никого, кроме Ланетты Холмс. Если Дорис Нибел действительно убита, это могла сделать только Ланетта Холмс. Человек, сидевший перед дверью, клянется, что в комнату никто не входил и что он ни на минуту не смыкал глаз. Но мне совершенно не ясно, зачем Ланетте Холмс понадобилось убивать двух человек?

— И как же вы собираетесь это выяснить?— осведомилась Мэндел.

— Возможно, сообщение нью-йоркского детектива даст мне какую-нибудь зацепку,— буркнул я.— Конечно, если вы уже достаточно проснулись, чтобы рассказать мне все.

— Во всяком случае, я уже настолько проснулась, что спать больше не собираюсь,— отпарировала она рассерженно.— Подождите минутку, я возьму свою записную книжку. Когда он звонил, я еще была в полусне, поэтому не помню, куда ее засунула. Надеюсь, вы понимаете?

— Что ж, придется подождать,— холодно заметил я.

Через несколько минут она снова вернулась к телефону.

— Детектив разговаривал с Бертом Томасом, у которого тридцать восемь дней назад исчезла восемнадцатилетняя дочь Белинда. Отец убежден, что его дочь стала наркоманкой. Он нашел в ее комнате сломанную иглу для инъекций. Правда, никаких других вещественных доказательств он не обнаружил. Ее поведение в последние месяцы свидетельствовало о том, что она что-то тщательно скрывает от родителей. А до этого, утверждает мистер Томас, она была обычная веселая девушка. Между нею и родителями не было никаких трений и столкновений. Окончив среднюю школу, она попала в среду радикальных студентов и примкнула к женскому движению. Потом сама стала студенткой и все больше и больше выступала с различными акциями протеста. Мистер Томас не был особенно озабочен, так как считал, что это типично для молодежи — буря и натиск... Ну как, смог ваш адвокатский мозг уловить все нюансы этой сложной ситуации?

— В настоящий момент меня огорчает только тот факт, что вы не сообщили мне ничего интересного.

— Я стараюсь не упустить ничего,— сказала она,— поэтому и рассказываю с такими подробностями. Месяца через два после того, как Белинда примкнула к обществу «Гневных амазонок», она стала очень скрытной, постоянно запиралась в своей комнате, часто не ночевала дома и отказывалась объяснять родителям, где она была и что делала. Она стала замкнутой и неразговорчивой. В доме начались скандалы и ссоры. Сначала мистер Томас не думал, что во всем этом могут быть виноваты амазонки, и обратился в эту организацию за помощью. Он считал, что поскольку его дочь большую часть времени проводила с этими женщинами, то они лучше смогут повлиять на нее. В обществе он говорил с женщиной по имени Вирджиния Лассер. Она сообщила ему, что знает Белинду довольно хорошо, но что Белинда уже несколько недель подряд не посещала заседания амазонок. Эта Вирджиния Лассер была вице-президентом манхеттенского филиала амазонок.