Вульф подарил мне его 23 октября, когда мы сидели за обеденным столом, а я и не подозревал, что он знает, когда мой день рождения. Я использовал его как футлярчик для документов — полицейского удостоверения, разрешения на огнестрельное оружие и лицензии детектива. Если бы мне предложили продать его, я мог бы согласиться, но в обмен на город Нью-Йорк с парой хороших предместий.

Когда вошел Фриц и сказал, что пришел инспектор Кремер, я спрятал футлярчик в карман.

Я сказал Кремеру:

— Мистер Вульф не может спуститься вниз, он слишком немощен.

Инспектор засмеялся.

— А я и не думал, что он придет. Я ведь знаю Ниро Вульфа дольше, чем его знаете вы, сынок. Не думайте, что я пришел вырывать у него какие-либо секреты. Могу я зажечь трубку?

— Конечно. Вульф ненавидит это, черт с ним.

— Вульф есть Вульф, а вы играете для меня?

Кремер набил трубку и закурил.

— Что происходило здесь вчера вечером?

Я усмехнулся.

— Вульф заключил небольшой контракт.

— А это правда, что он «подрезал» Прэтта на четыре тысячи долларов?

— Он никого не подрезал. Он предложил кое-что для продажи, а они дали ему заказ.

— Н-да...

Он пустил струйку дыма.

— Вы знаете Прэтта? Прэтт считает, что смехотворно, чтобы он должен был раскошеливаться на частного «дика», когда город имеет достаточно смелых и умных людей, чтобы справиться с подобными проблемами.

Кремер откинулся на спинку кресла и, попыхивая трубкой, посмотрел на вазу с орхидеями. Довольно быстро он заговорил:

— Сегодня после полудня у меня было забавное происшествие... Приехала женщина и заявила, что она требует ареста Ниро Вульфа, потому что он пытался перерезать ей горло. Ее привели ко мне, так как знали, что в этом деле я учитываю и Вульфа. Я сказал, что пошлю человека выяснить подробности происшествия, и она дала мне свое имя и адрес. Меня как обухом по голове стукнуло, когда я его услышал.

— Интересно, кто же это был?

— Конечно, вам интересно. Пари — вы озадачены! Затем часа через два пришел один субъект увидеться со мной. Без приглашения. Он — таксист. Он заявил, что не станет брать деньги за лжесвидетельство и что он видел на ней кровь, когда она садилась в такси на Перри-стрит. Это одно из тех событий, о котором я хотел рассказать Вульфу, но картина, стоящая перед моим умственным взором, как Вульф перерезает горло этой даме, так чертовски замечательна, что мне захотелось рассказать это ему лично.

Он затянулся из трубки, потом продолжил, но более сильно и резко:

— Послушайте, Гудвин. Черт побери, какова же была ее мысль? Я трижды пробовал добиться от этой жены Чапина сути, но она говорила все о том, какое она занимает положение. На остальное она наложила замок. Вульф вступил в дело в понедельник вечером, а в среду утром она уже здесь, в конторе, показывает ему свою «операцию». Что, черт подери, есть в нем такого, что принуждает их вести себя подобным образом?

Я усмехнулся.

— Его привлекательный характер, инспектор.

— Н-да... А кто перерезал ей шею?

— Откуда мне знать? Она сказала вам — Вульф. Арестуйте его и поработайте над ним.

— Может, Чапин?

Я покачал головой.

— Если я знаю этот секрет, то он похоронен здесь.— И я стукнул себя в грудь.

— Весьма обязан... Ну, а теперь слушайте меня. Я говорю серьезно. Теперь я скажу вам, что пришел сюда не для того, чтобы красть чужое серебро. Я охочусь за Чапином более шести недель, с тех пор как умер или убит Дрейер. Похоже на то, что он добрался и до Хиббарда. Чапин скользкий, как мокрый асфальт. Прямо на суде он признался в убийстве, а судья в итоге штрафует его на пятьдесят долларов за неуважение к суду! Я установил, что он и раньше говорил об этом своему издателю... Как рекламный фокус! Ну разве он не скользкий?

Я кивнул.

— Скользкий, конечно.

— Я пришел к заключению, что жена не любит его и боится: возможно, она знает достаточно, чтобы оказать нам значительную услугу, если мы сможем добиться от нее рассказа об этом. Поэтому, когда я услыхал, что она помчалась сюда для встречи с Вульфом, я, естественно, предположил, что он узнал немало. Я вот что хочу сказать. Если вы не хотите ничего мне рассказать об этих чертовых делах, то и не надо. Я не намерен на вас жать, но, может быть, вы сможете с большей пользой использовать то, что вы от нее узнали, если узнаете то, что знаю я...

— Но, инспектор, если вы думаете, что она пришла сюда с дружелюбными намерениями, то чем же вы объясните ее приход к вам с требованием арестовать Вульфа.

— Ну, сынок...

И серые глаза Кремера подмигнули мне.

— Разве я не сказал, что знаю Вульфа подольше, чем его знаете вы. Если он не хочет, чтобы я узнал, о чем он с ней говорил, то научил ее поступить именно так.

Я рассмеялся. Пока я смеялся, я сообразил, что не будет никакого вреда, если Кремер и дальше будет думать так, и сказал:

— Он мог, он, конечно, мог, но почему она требовала, чтобы вы его арестовали? Потому что она психопатка. Такой же и ее муж. Они оба психопаты, это заповедник для сумасшедших.

— Я слышал подобное мнение...

— И вы чертовски уверены, что он убил Дрейера?

Он кивнул.

— Я думаю, что Дрейер был убит Полем Чапином и Леопольдом Элкасом.

— Не может быть!

Я посмотрел на него.

— Да. Вы и Вульф не хотите говорить. Хотите, буду говорить я?

— Ну, еще бы.

Он вновь набил трубку.

— Вам известно о деле Дрейера. Но знаете ли вы, кто купил таблетки нитроглицерина? Сам Дрейер. За неделю до смерти, на следующий день после того, как ему позвонил Элкас и сказал, что картины поддельные и что он хочет получить свои деньги обратно. Может, он и имел мысль о самоубийстве, а может, и нет, я думаю, что нет. Есть ряд болезней, при которых люди принимают нитроглицерин в маленьких дозах.

Он сделал столь глубокую затяжку из трубки, что я ожидал увидеть струю дыма, выходящую из пуговицы на его животе.

— Дальше: как в тот день Чапин смог достать из пузырька таблетки? Просто. Он их не брал. Он был у Дрейера в течение недели, возможно, для разговора о картинах. Он вполне мог их тогда взять и припрятать до нужного момента. Этот момент наступил в среду после полудня... Подождите минуту. Я знаю, что говорил Элкас. В то утро четверга детектив допрашивал и Сан-тини, итальянского эксперта, и все сходилось. Но с тех пор я послал запрос в Италию к Сантини. Он сказал то же самое, что и при первом допросе у нас, но еще упомянул, что после их выхода из конторы Элкас один вернулся туда и оставался там примерно с полминуты. Что, если стакан Дрейера стоял там, пусть даже полупустой, и Элкас, получив таблетки у Чапина, опустил их в стакан?

— Чего ради, только из проказливости?

— Пока я этого сказать не могу. Это одно из направлений, в котором мы сейчас работаем. Например: что, если картины, проданные Элкасу, были подлинные — это было шесть лет назад — и Элкас заменил их копиями, а затем потребовал назад деньги? Как только я получу какие-либо улики, я организую свободные комнаты и стол для Элкаса и Чапина.

— Но пока у вас таковых нет?

— Нет.

Я усмехнулся.

— А почему вы не можете поверить, что это просто самоубийство, и оставить как есть?

— Исключено. Особенно после исчезновения Хиббарда. Если я даже захочу поступить так, то Джордж Прэтт и его компания не допустят этого. Они получили новые «предупреждения». Эти штуки для меня звучат как доказательства, хотя они и наряжены в стихи.

Он сунул свою лапу в нагрудный карман, вытащил несколько бумаг и начал их просматривать. Наконец он произнес:

— Я чертов дурак. Таскаю повсюду с собой копии этих «предупреждений», потому что не могу отделаться от предчувствия, что где-то в них скрыт ключ, если бы я только мог его найти. Послушайте это, посланное на третий день после исчезновения Хиббарда: