В- девяти львовских кинотеатрах население смотрит «Кутузова» и «Битву за Россию», «Давид-Бека» и чеховские кинофильмы. Скоро пойдет «Радуга» и «Секретарь райкома». Все эти картины смотрел и пересмотрел советский зритель, и ничего особенного, казалось бы, в том, что их показывают во Львове, нет. Но ведь три года подряд большинство жителей Львова не видели ни одного фильма, ни одной театральной постановки. Надписи «Только для немцев» висели около касс лучших кинотеатров города. Но даже если бы кому-нибудь из львовян, не сотрудничавших с немцами, и представилась возможность купить билет, он бы не сделал этого.

— Не такое было время, чтобы в кино развлекаться, когда виселицы стояли за оперным театром! — сухо сказал нам один из львовских старожилов.

Вот почему в полутьме кинозалов в августе 1944 года мы наблюдали небывалую реакцию зрителя, мы видели слезы на глазах у львовян, выходивших на улицу по окончании сеансов. И понимали, от чего они...

Девятнадцатого августа львовские артисты показали «Запорожца за Дунаем». Опять услышали львовяне незабываемую арию Карася и его дуэт с Одаркой. Коллектив местных украинских артистов сразу же стал готовить «Украдене щастя» Ивана Франко; несколько раньше украинских актеров пьесой Габриэли Запольской «Их четверо» открыл свою сцену польский драматический театр. Его спектакли мы смотрели во Львове и раньше, почти до конца июня 1941 года. Тогда литературной частью театра заведовала Ванда Василевская. Премьера пьесы «Их четверо» была подготовлена артистами к приходу Красной Армии еще в подполье...

Внизу ка перекрестке недавно повесили радиорупор. Если из рупора льется музыка, люди часто проходят мимо. У них нет времени задерживаться для развлечений.

Но ближе к восьми часам там начинает собираться толпа. Водители идущих с фронта машин, притормаживая их, выскакивают из кабин, не понимая причин такого скопления народа.

Люди стоят молча, разные по. внешнему виду: старички в котелках еще времен Габсбургов, в шляпах, в канотье, трамвайщики в форменных фуражках с высокой тульей, монтеры телефонной сети со стрелками на петлицах, доктора, домашние хозяйки, даже монахи — кого только нет здесь в этот серый, предвечерний час у рупоров!

С каждым новым днем все радостнее, свежее лица у людей, слушающих «Последние известия».

...И, слушая родной бодрый голос великого русского народа, люди города, который один из его поэтов назвал «открытым вечности», пережившие фашистскую неволю, перестают разговаривать шепотом и шире расправляют усталые плечи...

В дни молодости уехавшему учиться во Львов поповичу Степану доводилось не раз приглашать к телефону своего папашу — греко-католического священника Андрея, сидящего на приходе в Угринове Старом, близ Калуша на Станиславщи-не. При плохой слышимости, стоило телефонистке переспросить фамилию заказчика, он кричал в трубку срывающимся, заносчивым голоском:

— Бандера! Пани не розу-ме? Ба-анде-ра!.. Ну, як «банда»!.. Тераз пани зрозумляла?..

Так, случайно, и в телефонных разговорах и в выборе последующего пути упрямый, низенький попович, задумавший стать украинским Наполеоном, сам уже определял прогноз своего жизненного назначения.

Не всегда фамилия определяет существо человека. Но бывают удивительные совпадения.. Одного из главных вожаков украинских националистов,

который пытался «развернуться» в первые послереволюционные годы, Симона Петлюру, судьба пометила тоже миленькой фамилией, начинавшейся со слова «петля». Правда, кончил Петлюра не на виселице. Бежавший от мести украинского народа во Францию, головной атаман рухнул на асфальт парижского тротуара от пуль мстителя, семью которого зарубили на Украине петлюровцы. Случилось это в один из майских дней 1926 года.

Уже в те годы разбежавшихся по заграницам националистов, врагов украинского народа, стал прибирать к рукам соратник Петлюры, такой же, как и он, палач трудящихся, подавлявший в крови восстание рабочих революционного «Арсенала», полковник гетманской службы Евген Коновалец. Он сколотил из них законспирированную террористическую организацию «УВО» — «Украинскую военную организацию», которая несколько позже, в начале тридцатых годов, стала называться «ОУН», или «Организация украинских националистов». Не отказавшись от террора как основного средства убеждения непокорных, она в то же самое время пыталась проникнуть в любые украинские группы и общества, как на Западной Украине, так и за ее пределами, всюду, где только жило украинское население.

Для роста этой организации Евгену Коновальцу кроме битых нещадно в открытых боях Красной Армией петлюровских офицеров понадобились более свежие, молодые кадры. Он стал набирать их из числа недоучившихся кулацких сынков, поповичей, всякого рода авантюристов, тех, что метили пройти по жизни с помощью ножа и пистолета, да еще при этом завоевать себе легкую славу борцов за «самостийну Украину». Другой разговор, что так называемая борьба за «самостийну Украину» всегда была только ширмой, демагогическим приемом, рассчитанным на уловление нестойких душ, жаждущих выхода из своего пребывания в иноземной неволе. На самом же деле буквально на всех этапах деятельности УВО — ОУН можно было всегда проследить полное совпадение целей этой преступной организации, замышляющей отрыв Украины от России, с целями интервентов. ОУН, как агентура иностранных захватчиков, всегда была нужна им для того, чтобы, оторвав Украину от Советского Союза, превратить ее в колонию больших империалистических государств, а после такой «ампутации», как некогда цинично назвал возможное отъединение Украины «железный канцлер» Германии Отто Бисмарк, последовал бы окончательный разгром всего Советского Союза. Именно благодаря совпадению целей ОУН с целями империалистических государств уже несколько десятилетий это сборище националистов существует исключительно на подачки иностранных разведок и служит тому, кто больше заплатит, а то и сразу нескольким хозяевам. Правда, денежная зависимость от больших хозяев всегда тщательно конспирировалась.

Десятого апреля 1931 года в специальном «украин* ском информационном бюллетене» Евген Коновалец признался, что его организация «черпает средства от наших людей в Америке и Европе». Какие это «люди» — всем отлично известно. Сам «верховный комендант» Коновалец все тридцатые годы получал ежемесячно по 150 американских долларов, или по 1300 польских злотых, тогда как жалованье посла в сейм буржуазной Польши не превышало 1000 злотых. Время от времени националисты получали денежную помощь не только из Америки и Германии, но даже от маленькой Литвы, подданным которой официально числился болтающийся по разным странам Евген Коновалец — друг тогдашнего министра буржуазной Литвы Зауниса. Министр иностранных дел Литвы Заунис выдал Коновальцу дипломатический паспорт. Помощь Зауниса украинским националистам выражалась и в том, что газета ОУН «Сурма», по приказу литовского министра, тайно печаталась в типографии Каунасской тюрьмы и оттуда тюками перебрасывалась в Польшу, с которой тогда Литва разорвала дипломатические отношения.

Из чужого денежного корыта, помимо злотых, получаемых от своего папаши, черпал и Степан Бандера. «Из молодых, да ранний!» — говорили про него, видя, как, не гнушаясь никакими методами, стремится утвердить свое место в сборище националистов этот волчонок. Если в юности, для того чтобы «укрепить волю» будущего националиста, Степан Бандера на глазах у своих единомышленников давил на пари одной рукой кошек, то уже начиная с тридцатых годов он постепенно переносит свою практику на людей. Это именно он изобрел пресловутую бандеровскую удавку — такую комбинацию веревочной петли, которой можно тихо, бесшумно задавить человека в любом положении. «Возвращения назад для нас нет, потому что все мосты за собой мы сожгли и все корабли потопили»,— заявляет Бандера на страницах националистической газетенки «Сурма». Та же газета призывает: «Нет среди нас места для людей малой веры или для слабовольных, у кого пошаливают нервы. Таких надо без всякого милосердия бросать себе под ноги, ибо кто не шагает вместе, тот мешает в пути». Осуществляя на практике эту «доктрину», Бандера лично приказывает своему подручному, некоему Королишину, убить в июне 1934 года во Львове почти ребенка, ученика седьмого класса гимназии, только за то, что тот не пожелал идти в ногу с националистическими бандитами.