Именно в связи с таким указанием подручные Банде-ры убивают вблизи Дрогобыча кузнеца Билецкого и вырезывают у него на лбу красную звезду, только потому, что кузнец Билецкий стал склоняться на сторону коммунистов. Да разве только одни эти преступления являются вехами кровавого пути поповича, фамилия которого начинает слово «банда»?

Это он готовит покушение на школьного куратора Гадомского во Львове, посылает кулацкого сынка Леми-ка в советское консульство во Львове, и тот убивает там в 1934 году секретаря консульства Андрея Майлова. Подручные Бандеры бросают бомбу в типографию Яськова, где печатается не угодная им литература, убивают директора гимназии Бабия, студента Бачинского, делают засаду на писателя Антона Крушельницкого. Лишь за первое полугодие 1934 года, когда Бандера был краевым руководителем ОУН в Западной Украине, по его личному приказу было убито девять человек. Начало карьеры было громким и кровавым! Но разве могут принести золотушному поповичу широкую популярность такие «мокрые дела», как, скажем, нападение на почту в Городке и убийство нескольких мелких почтовых служащих или расправа над никому не известным в мире гимназистом? Для славы нужны более крупные мишени! Наиболее удобной для них становится министр внутренних дел Польши Бронислав Перацкий.

После полудня 15 нюня 1934 года Бронислав Перацкий подъехал на машине к зданию клуба по улице Фок-саль, в Варшаве. Только он поднялся в вестибюль клуба, к нему сзади подкрался уроженец местечка Ширец, под Львовом, двадцатилетний Григорий Мацейко и тремя выстрелами в затылок убил министра из того же самого пистолета системы «Испанец», калибр 7,65, из какого был застрелен бандеровцами во Львове студент Яков Бачинский.

Польской полиции не стоило особенного труда задержать почти всех организаторов этого покушения во главе со Степаном Бандерой, его ближайшими подручными Мыколой Лебидем', Богданом Подгайным, убийцей Ба-чинского Романом Мигалем и другими.

Быстрому задержанию организаторов покушения способствовало и то обстоятельство, что полиция буржуазной Польши, как это выяснилось впоследствии, имела своих постоянных агентов-провокаторов Ярослава и Романа Барановских в самом высшем руководстве ОУН — так называемом «проводе». Уже первые дни открытого процесса над Бандерой и его сообщниками ясно доказали всему миру, что мишень была выбрана, как говорят поляки, «на хиби трафил» — на ощупь, что дело не столько в самом Брониславе Перацком, который мало чем отличался от других деятелей тогдашней правящей клики Польши, а дело все в том, чтобы, убивая сколько-нибудь заметного в обществе человека, придать большой резонанс этому делу и возвеличить в глазах общественного мнения исполнителей акта, вызвать у определенной части молодежи стремление подражать, идти по пути террора, но самое главное — этим выстрелом пополнить денежные фонды украинских националистов.

Ведь не случайно именно в это самое время в Соединенных Штатах Америки фюрер украинских националистов Евген Коновалец развил бешеную кампанию за сбор долларов на пополнение кассы ОУН. Не подлежит никакому сомнению, что правящие круги буржуазных государств и даже Польши, действуя по методу — из двух зол надо выбирать меньшее, поощряли террористическую деятельность украинских националистов. Соединяясь с разведывательной работой в пользу капиталистических государств, подкрепляя демагогическую агитацию националистов видимостью активных, решительных действий, она помогала отвлекать людей, не сведущих в закулисной политике националистов, и в первую очередь — одурманенную ими молодежь, от организованной революционной борьбы. «Подумаешь,— надо полагать, цинично рассуждали деятели и польской дефензивы,— пусть себе кричат да постреливают. Потеряем одного-двух школьных кураторов, пару министров да воевод, но зато не будем иметь сплоченного, наступательного народного фронта, который может сокрушить всю нашу государственную систему». Недаром даже один из теоретиков украинского национализма, Владимир Винниченко, видя эту нечистую игру с помощью отдельных покушений и дикого, демагогического вопля поповичей, вооруженных испанскими и немецкими пистолетами, написал однажды, что террор является самоубийством той идеи, которая его проповедует.

На суде Бандера держался вызывающе-крикливо, стремился произвести впечатление на публику и не очень боялся смертного исхода для себя и сообщников, ибо отлично знал, в каком направлении бежал Григорий Мацейко и кто его встретит за Данцигом. Участнику двух конференций ОУН, проходивших в Берлине, Степану Бандере было ясно, что Коновалец, затеявший флирт с Гитлером еще в те годы, когда неудачливый художник собирал в кабаках Мюнхена первых своих сообщников фашистов, сделает все для того, чтобы оказать соответствующее давление на правителей Польши и спасти своих украинских последователей от петли, которую они заслужили. Бандера догадывался, что в то самое время, когда его и подручных приводят в суд, бывший капитан австрийской армии, а ныне основное связующее звено между ОУН и абвером, некий Ришард Яры, член центрального «провода» ОУН, и его боевой референт Емельян Сеник-Грибивский, прозванный «торговцем террором», делают и сделают все, чтобы спасти своих единомышленников в Варшаве.

И в то время, как правительство буржуазной Польши беспощадно расстреливало коммунистов, подвергало их пыткам в лагере Береза-Картуская, Степан Бандера, Мыкола Лебидь и Карпинец — были приговорены к пожизненному заключению, а остальные участники убийства Перацкого отделались куда более малыми сроками заключения.

Пока Степан Бандера отдыхал после «трудов праведных» в камерах тюрьмы «Вронки» и сооруженной на верхушке горы Лысица тюрьмы «Свентый кшиж» («Святой крест»), один из руководителей гитлеровской военной разведки — абвера, полковник Эрвин Штольце, вызвал к себе на встречу в австрийский город Баден близ Вены руководителя ОУН Евгена Коновальца.

Встреча состоялась на квартире бывшего генерала «Украинской Галицкой Армии» Виктора Курмановича.

Подливая в рюмку Коновальцу французский коньяк «Наполеон», высокий, поджарый и голубоглазый Эрвин Штольце тихим, но настойчивым голосом передал ему все те новые ориентировки, которые он получил в начале 1938 года от шефа немецкой военной разведки адмирала Каиариса. Смысл этих указаний был таков: «Конечно, диверсионную работу против поляков надо продолжать. Можно даже позволить определенным группам «санации» в Польше, ведущим внутрипартийную борьбу, использовать украинских террористов для ликвидации неугодных людей, так, как они убрали Голувко и Перац-кого. Мы, управление абвера, в этом заинтересованы. Но есть более важная цель: сейчас фюреру и немецкой военной разведке надо прежде всего, любыми путями активизировать подрывную работу украинских националистов против Советского Союза».

В ночной беседе на квартире Курмановича в Бадене Коновалец дал согласие еще больше активизировать подрывную деятельность националистического подполья в Польше и работать против Советского Союза.

Двадцать третьего мая 1938 года, имея чехословацкий и литовский паспорта на имя Иосифа Новака, Евген Коновалец прибыл в Роттердам и после встречи с одним из своих доверенных агентов в кафе «Атланта» был разорван на куски врученной ему агентом «сюрпризной коробкой», которая состояла из взрывчатки с часовым механизмом ударного действия. Для людей, хоть немного знакомых с тайной, закулисной борьбой разведок, ничего удивительного в подобной кончине Евгена Коновальца не было. Став однажды на стезю шпионажа и убийств, все эти «торговцы террором» вряд ли могут мечтать о спокойной кончине под пуховыми перинами, на собственной кровати. Чаще всего они гибнут по методам, которым обучают своих подручных. Буржуазные газеты и особенно украинские националистические листки подняли тогда невообразимый гвалт в связи со смертью Коновальца, усматривая в ней пресловутую «руку Москвы». Но тем не менее некоторые из газет стали подвергать сомнению эту наиболее выгодную для ОУН версию о смерти вожака ОУН. Так, швейцарская газета «Базлер нахрихтен» писала: «Приятели Коновальца верят в акт мести со стороны большевиков, однако тайны, которые окружали весь образ жизни неутомимого конспиратора, допускают и другие предположения».