Потом я долго сидела на полу около лестницы, ведущей вниз, сжимая в руках свое платье и ботинки, и пыталась решить, как мне следует поступить. Мне следовало либо остаться и ждать последствий, либо уйти и попытаться их избежать.

Я поняла, что ни за что на свете здесь не останусь.

«Я не хотела убивать. Не хотела… — говорила я себе. Я ненавидела этого мерзавца. Но все равно сидела, как парализованная: нельзя убить человека, даже такого, как Гриббон, и не сожалеть о содеянном…

Мы отплыли из Англии больше месяца назад: я, отец и брат Джордж. Мой отец был почти при смерти, когда очутился здесь. Помню, как, отправляясь в плаванье, он говорил, что морской воздух вылечит его непрерывный кашель…

Как и все остальные, мы приехали сюда за золотом со скромной суммой денег, большая часть которых ушла на билет. Отец настоял на том, чтобы ехать в Балларат, хотя я сомневалась в том, сможет ли он выдержать хотя бы часть пути. У нас оставалось несколько фунтов, когда мы приехали в «Диггерз Армс».

Гриббон не хотел принимать нас, неохотно выделив нам место в сарае за кухней. Мой отец пролежал там больше трех недель, пока не умер. К этому времени деньги кончились, и мы были должны Гриббону за еду, проживание и гонорар, который он заплатил случайному доктору. Тот бегло осмотрел отца и оставил немного лекарств. Не нашлось даже священника, который бы проводил отца в последний путь.

Джорджу, который до этого не держал в руках лопату, пришлось два дня копать могилу. Мой брат с нетерпением ждал, когда похороны закончатся и можно будет отправиться на прииски. Джордж понимал, что сестра для него лишь обуза, и хотел избавиться от меня, а Гриббона боялся больше, чем одинокой дороги и беглых каторжников. Как и я, он чувствовал силу Гриббона, приказавшего нам отработать свой долг, но не считал себя ответственным за этот долг и бросил меня здесь.

Гриббон затащил меня в свою постель так, словно это было обычной частью уплаты долга. Я не осознавала, что происходило со мной в ту ночь. Когда душа опустошена, ты не можешь почувствовать всю боль утраты, одиночества и унижения, просто не веришь в это. Но на следующий день я все поняла. Я решила бороться, зная, что рано или поздно сбегу отсюда.

Гриббон следил за мной, заставлял меня готовить и убирать, носить воду из ручья и даже колоть дрова, но не допускал до работы в баре. Он держал меня подальше от денег и людей, часто кричал на меня, обзывая грязной шлюхой.

«Диггерз Армс» — дикое, богом забытое место, но люди проезжали мимо отеля каждый день. Я знала, что кто-нибудь да подберет меня, но это должна быть семья. От Гриббона я научилась не верить мужчинам, едущим на прииски. Нет сомнений, среди них были и хорошие люди, но большинство состояло из таких, как Гриббон. Не было смысла менять мое настоящее положение на еще более тяжелое. По этой же причине я не могла отправится одна в Гилонг, Мельбурн или на прииски.

Однажды я все-таки подошла к какой-то семье, которая остановилась у ручья, чтобы пополнить запасы воды. Женщина, мать пятерых детей, отнеслась к моей просьбе крайне подозрительно.

— Я сильная, — убеждала я. — Дети меня любят. Я буду вам во всем помогать!

— Нам не нужна твоя помощь, — отрезала женщина. — Мы не можем брать на себя ответственность за постороннего человека!

Когда они уехали, Гриббон жестоко меня избил. Избил с какой-то безжалостной методичностью. Казалось, этот процесс доставлял ему большое удовольствие.

Надежды мои рухнули, когда даже полицейский Витерс, который как-то появился в трактире, не поверил моему рассказу и пригрозил забрать меня в участок за то, что я пристаю к проезжающим мужчинам.

Узнав о моем разговоре с Витерсом, Гриббон снова избил меня.

Теперь я уже сомневалась, что еще остались люди, способные терпимо относиться друг к другу, улыбаться и даже смеяться, а отвращение к Гриббону и моему теперешнему положению усилилось до тошноты…

Итак я сидела и думала, что нужно делать. Рано или поздно Гриббон будет найден убитым, возможно, через несколько дней, а возможно, и сегодня. Я спрашивала себя, кто видел меня здесь, кто мог меня опознать? Констебль Витерс был, наверное, единственной серьезной угрозой.

Я успокаивала себя как могла, поскольку была уже на грани помешательства. Говорила себе, что могу скрыться на приисках, ведь люди прибывали туда каждый день, и никто их не считал. Если бы я смогла добраться до этих скитальцев, то у меня был бы шанс уйти от наказания. Остаться здесь — означало попасть в тюрьму, если не лишиться жизни. В общем, выбора у меня не было.

Я собралась с мыслями, взяла ботинки и платье и заставила себя вернуться в спальню. Гриббон лежал лицом вниз между кроватью и сундуком. Я старалась не смотреть на него.

В сундуке лежали некоторые вещи, которые надо было забрать. Ничто не должно напоминать о моем присутствии здесь, а мои действия не должны быть похожи на побег с места преступления. Я сложила все вещи в брезентовую сумку, закрыла ее и собрала с пола деньги. Теперь я не могла не взять их, потому что смерть Гриббона все равно свяжут с ограблением. Револьвер я оставила на полу и закрыла за собой дверь, даже не оглянувшись.

Помню я долго не могла успокоиться, даже зашнуровать ботинки, у меня так руки сильно дрожали, что шнурки постоянно выскальзывали. Потом спустилась вниз, и звук шагов казался очень громким в этой мертвой тишине. Никогда в жизни мне не было так одиноко и страшно.

Я взяла немного хлеба и сыра и с тоской поглядела на камин — очень хотелось развести огонь и вскипятить воду для чая, согреться и поесть. Хотела было взять походную флягу Гриббона, но решила, что этого делать не стоит.

Ограничившись кружкой холодной воды из ведра, я подошла к камину, где под кирпичом Гриббон прятал деньги. Он, должно быть, считал меня очень глупой и даже не знал, как скоро я обнаружила его тайник. Просто он постоянно ощупывал этот кирпич и слишком часто смотрел на него. Я не говорила Джорджу про тайник, потому что брат не смог бы устоять перед желанием взять деньги перед уходом. Сколько там было денег, меня не интересовало. Все равно я собиралась закопать их с остальными уликами.

Мне надо было стать другим человеком. Человеком с другим именем. Не должно остаться ничего, что могло бы связать мое новое имя со старым. Мне также стоило надеяться, что у Джорджа хватит ума молчать, если мы вдруг встретимся на приисках. И мне казалось, что хватит: он слишком сильно боялся за свою жизнь.

Я вырыла яму почти под желобом, где поили животных. Земля вокруг желоба была влажной и мягкой, повсюду виднелись сотни следов, оставленных людьми и скотом. Все, кто приходил в «Диггерз Армс», оставляли следы около желоба и ручья. Когда придет полиция, то на это место никто не обратит внимания.

После того, как я сняла мягкий слой земли, копать стало трудней. Я постоянно останавливалась и с опаской смотрела на дорогу сквозь деревья. Я даже приметила себе место на противоположном берегу ручья, где можно было спрятаться, если кто-нибудь появится, но старалась не думать, что произойдет, если яма будет обнаружена прежде, чем я закопаю свои вещи.

В конце концов, решив, что яма достаточно глубока, я сходила за вещами, деньгами и книгой. Книгу было жаль закапывать, хотя это не была какая-то особенная книга, а скучная вещь под названием «Основные законы хранения книг». Возможно, это была небольшая шутка Элихью Пирсона, который подарил ее мне на память о небольшом магазинчике в Лондоне, о тех днях, когда я училась по этой книжонке.

Помню, он предупредил, что мне следует пробивать дорогу в жизни своим умом, потому что я не красавица. Именно поэтому я берегла эту книгу и часто читала ее во время переезда. Я сохранила бы ее и сейчас, если бы под его именем, написанным неразборчиво, не стояло мое имя, написанное четким, каллиграфическим почерком, которым я очень гордилась. Я опустила книгу в яму, как будто оставляла там частичку своего сердца, своей души.

Затем я вытащила доску, которую вбил Джордж, вырезав на ней имя отца, и тоже бросила ее в яму. Все закопала и пошла в конюшню, где взяла коня Уилла Гриббона и отвела к яме, чтобы он затоптал все вокруг своими копытами.